Что же делать?
Именно тогда в его сознании возникла идея «Флеминг фаундейшн». Он тут же представил себе циников, которые назовут это средством отмывания миллионов, но Нику было плевать на то, что они скажут. Он чувствовал, что способен создать нечто положительное из своего богатства, созданного на отрицательном, на насилии. Конечно, ничто уже не вернет ему Эдвину и Викки, не воскресит и миллионы погибших от его оружия.
Но это послужит им лучшим мемориалом.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
— Диана! — Ник протянул к ней руки и улыбнулся, когда она входила в гостиную его нью-йоркской квартиры. — Сведения, полученные мной, оказывается, верны, — воскликнул он, взяв ее за руки. — Ты красивая женщина! Поздравляю.
— Спасибо, Ник.
— Я оценил твое письмо насчет Викки. Спасибо, что ты вошла в мое положение, поняла меня.
— Я была так потрясена, услышав обо всем происшедшем! Могу себе представить, что ты пережил.
Он покачал головой.
— Нет, — спокойно ответил он. — Не думаю, что ты можешь себе это представить. Это было самое сильное потрясение для меня со времени… — Он сделал паузу, — убийства Эдвины.
Наступило молчание.
Затем он заставил себя вежливо улыбнуться.
— Ну, садись. Хочешь чего-нибудь выпить?
— Мартини, пожалуйста. Я позволяю себе это ежедневно. — Она стала осматривать громадную гостиную с полотнами Гогена, Пикассо «Клоуны» 1918-го года и Матисса. — У тебя замечательная квартира. Неужели ее обставляла Лора?
Она опустилась на диван, а Ник принес ей мартини.
— Лора? Ее это не занимает. И потом она не боится признаться в том, что у нее скверный вкус.
Диана улыбнулась.
— Вспоминаю ее парижскую квартиру. Все эти идиотские медвежата, ленточки, бантики… — Она взяла бокал. — Спасибо.
Ник присел рядом и поднял свой бокал.
— За нас, — сказал он. — Давно не виделись.
— Аминь.
Они чокнулись и выпили.
— А где Лора? — спросила Диана.
— Лежит с простудой. Просила меня передать привет от ее имени.
Диана улыбнулась.
— Она просто не хочет видеться со мной, не так ли? — спросила она. — Наверное, я напоминаю ей о многом из того, о чем она хочет как можно скорее позабыть.
— Ты права. Мне не стоило с самого начала валять перед тобой дурака, Диана. Она действительно не хочет с тобой видеться. Сказала, что хочет побыстрее изгнать из памяти и оккупацию, и «Семирамиду», и… генерала фон Штольца.
— Я не упрекаю ее. Я сама приложила все силы к тому, чтобы забыть об этом. Скажи… ты счастлив с Лорой?
Он ответил не сразу:
— Конечно. А как у тебя дома? Ты кого-нибудь нашла себе? С твоей-то внешностью… Полагаю, уже, по меньшей мере, пол-Европы у твоих ног?
— Ты мне льстишь. Но у меня и правда есть один милый итальянский граф. Он старше меня, но это просто удивительный человек! Интеллигентен, умен и при этом добр. Мы встречаемся уже несколько лет. Я его очень полюбила.
— Хорошо, рад это слышать. Сколько времени пробудешь здесь?
— Десять дней. Я планировала сделать кое-какие покупки и просто… посмотреть на город. Соскучилась по Нью-Йорку. — Она помолчала, потом грустно добавила: — И по Америке. Представляешь, я не видела ни Рокфеллеровского центра, ни Эмпайр Стэйт-билдинг, ни моста Джорджа Вашингтона — ничего! Последний раз я была здесь больше тридцати лет назад. Чувствую себя настоящей туристкой.
— Хочешь, я буду твоим гидом?
— О, Ник, это было бы так мило с твоей стороны, но ты ведь очень занят?
— Вовсе нет. С удовольствием покажу тебе город. Это поможет мне немного отвлечься… Могу заехать за тобой завтра утром в отель. Скажем, в десять? Я покажу тебе все, что было построено в Нью-Йорке после двадцатого года. Потом мы вместе позавтракаем.
Она рассмеялась.
— Похоже, у меня будет очень загруженное утро! Но, — мягко прибавила она, — восхитительное! С нетерпением буду ждать тебя завтра.
Их взгляды встретились. Ее мысли перенеслись на много лет в прошлое, в тот пустой дом на пляже пролива Лонг-Айленд, где она познала свою первую любовь с этим человеком, где она заразилась им, как говорит Альдо.
Вопрос был в том, действительно ли она хочет излечиваться от своей болезни?
— О Господи, на самом деле впечатляет! — воскликнула она следующим утром, стоя рядом с Ником на смотровой площадке Эмпайр Стэйт-билдинг на уровне восемьдесят шестого этажа и глядя вниз на Манхэттен, купающийся в чистом воздухе и подмороженный ранним ноябрьским холодком. — Теперь я понимаю, почему люди здесь приходят в восхищение.
— Вот и я говорю: Кинг-Конга поймешь только тогда, когда заберешься на такую высоту!
— Кстати, «Кинг-Конг» был любимым фильмом Гитлера. Этот и еще один, снятый в 1931 году, — «Танцы на конгрессе». Геринг рассказывал мне по секрету, что фюрер смотрел его десятки раз и с большим удовольствием. Там речь идет о Венском конгрессе и об одной девушке из обслуживающего персонала, которая завела роман с русским царем. Громадная обезьяна, карабкающаяся на крышу Эмпайр Стэйт-билдинг с хрупкой девушкой в лапах, с которой она даже не может заниматься любовью, и, с другой стороны, обычная молодая крестьянка, ложащаяся в постель с царем… Я всегда полагала, что эти две картины много говорят о самом Гитлере…
— Да, думаю, ты права.
— Ну что ж, вид, и правда, замечательный, но я потихоньку начинаю замерзать.
— Следующая остановка — Рокфеллеровский центр. Потом завтрак. Кстати, я попросил свою дочь Файну присоединиться к нам перед завтраком на стаканчик коктейля. Я очень хочу, чтобы ты с ней познакомилась. Она сейчас подает надежды как актриса. Ее настоящий отец — Род Норман.
Диана резко повернулась и остро взглянула на Ника, запахнув свою норковую шубу.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что убийца, которого ты наняла, по ошибке разделался с ее отцом. Она не знает об этом, и я не собираюсь ей рассказывать.
— А ей известно, что Род Норман является ее настоящим отцом?
— Да, Эдвина рассказала ей. А потом Файна рассказала Викки, а Викки рассказала Хью… Теперь об этом знает вся семья, но никто не знает, кто нанял того убийцу.
Диана нервно передернула плечами.
— Господи, ты напомнил мне о моей ужасной вине, — прошептала она. — Но, по словам Кемаля, все это выглядело легко и просто… Так логично… — Она печально вздохнула. — Но я сполна расплатилась за это. Семь лет в турецкой лечебнице для душевнобольных. Почти семнадцать лет с вуалью на лице. Днем и ночью. Ни друзей, ни возлюбленных… Ужас при мысли о том, что кто-нибудь увидит мое лицо. Не думай, я не пытаюсь разжалобить тебя. Просто хочу сказать, что искупила вину за то, что сотворила с Родом Норманом. И за то, что планировала сотворить с тобой. Не хочу сказать, что теперь это уже не кажется мне преступлением. Просто я искупила вину. Ты меня когда-нибудь простишь за это?
Он пристально взглянул ей в глаза. Тысячи мимолетных воспоминаний пронеслись у него в голове.
— Да, — сказал он после долгого молчания, — мы доставили друг другу так много боли и страданий, потому что однажды любили друг друга. Наверное, это была сильная любовь, раз она породила такую жестокую реакцию.
— Я все еще люблю, — сказала она тихо.
Внезапный порыв сильного ветра захлестнул смотровую площадку здания.
Она улыбнулась.
— Прости, я тебя смутила, — сказала она. — Больше не буду. Пойдем смотреть Рокфеллеровский центр. И, Ник, я отлично провожу сегодня время, так и знай. Большое спасибо тебе.
Она направилась к выходу. Ник несколько секунд стоял на месте и смотрел ей вслед, затем пошел догонять.
Пока Ник и Диана осматривали Рокфеллеровский центр, Лора присутствовала на торжественном ленче, дававшемся в «Плаза» по случаю учреждения благотворительного фонда, инициаторами которого была она с мужем. На этом-то ленче Лора с ним и встретилась… Нет, не с Ником. Ей и раньше приходилось слышать о Хуане Альфонсо Эрнандо Гузман и Талавере, маркизе Наваррском. А кто о нем не слышал? Красивый испанский аристократ-автогонщик осветил своими победами послевоенную Европу. Дважды он чудом выживал после аварий, о чем писали все газеты. Он выступал в качестве любителя и на корриде, был знаменит любовными похождениями. Если верить газетам, то за маркизом по всей Испании, Италии и Франции тянулся длинный шлейф из разбитых сердец. Его даже прозвали в связи с его славой любовника «Эль Торо»[18]. Он женился три раза, два из которых на богатых женщинах старше себя. Сейчас он только что закончил последний бракоразводный процесс с богатой наследницей Сильвией Мэйнверинг и, согласно решению суда, получил миллионное содержание.
— Лора, я хотела бы, чтобы вы познакомились с маркизом Наваррским, — сказала ей Филипа Вильсон, также одна из учредительниц фонда. — Хуан, это Лора Флеминг, о которой я так много вам рассказывала.
Пока Хуан подносил ее руку к своим губам для поцелуя, она успела рассмотреть его и не могла не признать, что это один из самых красивых мужчин, которых ей только приходилось видеть в жизни. По меньшей мере, шести футов роста, с легко вьющимися черными как смоль волосами и смуглым лицом с точеными чертами кинозвезды. У него были пронзительные голубые глаза, которые словно спрашивали: «Ну разве я не великолепен?» На нем был безупречный темно-синий костюм от Сэйвил Роу, сорочка в тонкую полоску фирмы «Торнбулл энд Ассер» с золотыми запонками. От него исходил легкий вяжущий аромат одеколона.
— Я слышал, что жена знаменитого мистера Флеминга очень красива, — сказал он с акцентом Рикки Рикардо. — Теперь я собственными глазами вижу, что это правда. Вы парижанка? — спросил он, переходя на французский.
— Да, но родом из Пуатье.
— А, так же, как и Диана. Что-то подсказывает мне, что вы столь же утонченное создание.
Лоре пришло в голову, что Хуан ей льстит, и притом довольно грубо, но все равно ей очень понравилось его сравнение.