“Папка в правом углу стола, ее возьми обязательно, – сказала она по телефону. – Там самое важное, срочная редактура”.
Она не сомневалась, что он не станет открывать папку. Но он уже был другой человек, выучивший уроки Демянина. Иванов слышал аккуратные разговоры на кафедре. Помнил, как замдекана сказал ему: “ради твоей бабушки…”
Бабушка, бабушка, а почему у тебя железные зубы?
Он распустил тесемочки на картонной папке, затянутые хитрым двойным узелком. Внутри была тоненькая стопка листов. Он взял первый сверху.
Он и до сих пор его помнит. Память-то на буквы идеальная.
ОБРАЗЕЦ
Система (название)
пишущей машинки: “Москва” № 37645
Название учреждения: Опытно-экспериментальный
завод сантехизделий
Адрес: г. Лентварис,
ул. Чарно, 15.
Клавиатура через ленту
§ № – / «:, _ %?!
й ц у к е н г ш щ з х ъ
ф ы в а п р о л д ж э)
я ч с м и т ь б ю ё
+ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 0 =
Й Ц У К Е Н Г Ш Щ З Х Ъ
Ф Ы В А П Р О Л Д Ж Э)
Я Ч С М И Т Ь Б Ю Ё
Клавиатура без ленты
§ № – / «:, _ %?!
й ц у к е н г ш щ з х ъ
ф ы в а п р о л д ж э)
я ч с м и т ь б ю ё
+ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 0 =
Й Ц У К Е Н Г Ш Щ З Х Ъ
Ф Ы В А П Р О Л Д Ж Э)
Я Ч С М И Т Ь Б Ю Ё
Литовская Советская Социалистическая Республика – одна из Прибалтийских республик, входящая в многонациональную семью нашей Родины. Долгий исторический путь прошел литовский народ в борьбе за свободу, равенство и независимость. Многие завоеватели, немецко-фашистские оккупанты пытались изменить историческое развитие литовского народа, навязать ему свою волю и порядки. В настоящее время в Лит. ССР рядом с литовцами проживают латыши, эстонцы, армяне и другие представители народов СССР. Благодаря мудрой ленинской национальной политике, которую проводит коммунистическая партия Советского Союза, все народы нашей страны живут дружной, сплоченной семьей.
НАШЕ ВРЕМЯ БОГАТО ВАЖНЫМИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИМИ И ПОЛИТИЧЕСКИМИ СОБЫТИЯМИ: БОРЬБА НАРОДОВ ЗА МИР, ЗА НАЦИОНАЛЬНОЕ И СОЦИАЛЬНОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ, СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В РАЗВИВАЮЩИХСЯ СТРАНАХ И РАЗВИТИЕ КОНТАКТОВ В СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМ СОДРУЖЕСТВЕ, НЕУКЛОННО ВОЗРАСТАЮЩИЙ ОБМЕН КУЛЬТУРНЫМИ ЦЕННОСТЯМИ МЕЖДУ НАРОДАМИ И ПОЯВЛЕНИЕ НОВОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ОБЩНОСТИ – СОВЕТСКОГО НАРОДА – ВСЕ ЭТО С НЕОБХОДИМОСТЬЮ ВОВЛЕКАЕТ ВО ВЗАИМНОЕ ОБЩЕНИЕ МИЛЛИОНЫ ЛЮДЕЙ РАЗНЫХ НАЦИЙ.
Образец снят “____” ____________ 1988 г.
Взял другие листы.
Эстонская Советская Социалистическая Республика…
Азербайджанская Советская Социалистическая Республика…
Молдавская Советская Социалистическая Республика…
Что за чушь? Что за бу-бу-бу, борьба народов за мир?
И тут он понял, что именно она сочиняла.
Шаблон для снятия отпечатков шрифта печатных машинок. Он знал, что комитетчики это делают. Но никогда не задумывался, каков алгоритм.
Он представил тысячи машинок, повторяющих под диктовку Комитета государственной безопасности бабушкин, доктора филологических наук, текст.
Сначала – разминка, простой перебор клавиш.
Потом урок. Диктант.
Мало, значит, просто снять оттиск! Нужно, чтобы каждая машинка повторила мантру, заклинание. Не какой-нибудь случайный набор слов отстукала, а вот это: БОРЬБА НАРОДОВ ЗА МИР…
Абсурдно. Иррационально. И потому восхитительно.
Се есть власть языка.
Он погладил подушечкой пальца новую клавишу Й. И впервые почувствовал их с бабушкой прямое родство. Родство не в смысле близости, схожести. Родство как проклятие.
Она работает на них. И он тоже работает на них.
Она была первой, и это как бы извиняло его, превращало его контакт с Комитетом на четверть или на треть в фарс, в семейную комедию положений, давало ему индульгенцию рецидива, наследственности, какой-то даже неизбежности.
Но он-то чувствовал, что дело – в буквах.
В этом ускользнувшем Й, что есть ключ к их тайне.
Это они, буквы, вершат их судьбу. Буквы, которым бабушка всю жизнь преданно служила.
Она умирала в той же комнате, у той же машинки, стоявшей в изголовье. Она давно уже, годы и годы, болела. Болезнь постепенно съела тучность ее тела; на смертном одре она была девочкой, зашитой в бурдюк оплывшей кожи.
Она уходила и уносила тайну с собой.
Дыхание ее, прерывистое, сиплое, вдруг выровнялось. Только пальцы, тонкие, беглые пальцы машинистки, всё не успокаивались, подрагивали, будто всё еще печатали что-то.
– Бреве, бреве, бреве, – прошептала она. Будто пароль, пропуск на тот свет.
Так она и ушла, с этим “бреве” на устах.
Закрывая ей глаза, он думал: может быть, браво? Ослышался? Нет, звук еще стоял в ушах: бреве.
Не вызывая пока милицию и “скорую”, он кружил по комнате, ища хоть какое-то послание, знак, след, хотя и был уверен, что бабушка не унизится до пошлости посмертных записок. Она могла лишь сказать. Но не сказала.
Он трогал машинально ее очки, таблетки, ингалятор, последние ее ближайшие вещи.
И вдруг заметил примелькавшееся, позабытое: накрытую колпаком печатную машинку, молчавшую уже много лет.
Он снял колпак, сел и положил пальцы на клавиши, закрыв глаза.
И она, наперсница, служанка, заговорила.
Он чувствовал тонкое, муравьиное покалывание в чутких подушечках пальцев. Машинка умирала вслед за хозяйкой, становясь просто вещью, металлом, и рычажки забились, задергались в агонии под его пальцами, выстучали на бумаге сквозь высохшую печатную ленту призрачные, теневые буквы:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ
Он всмотрелся в них, будто обозревал их с высоты, и различил, что буквы сложены из женских и мужских тел, облаченных в белые майки, трусы, трико, составленных друг с другом, как черточки ребуса.
Из тел гимнастов, что застыли и стоят, сцепившись в напряжении всех мускулов, на бугристой брусчатке Красной площади.
Он видел их как Верховный Зритель, находящийся на Мавзолее. Это ему, Верховному, они жертвовали молодые тела, становясь сакральной здравицей.
Рокочут приливы марша. Движутся колонны парада.
А фраза – стоит, и нет уже тел, есть только буквы:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ
И все-таки он различает, угадывает острым зрением одно, самое маленькое, изогнутое полумесяцем тело: черточку над Й. Типографский знак бреве. Помнит его по наборной кассе подпольной типографии.
Девочка – перышко.
Девочка – лепесток.
Это он, Верховный, спас ее, хотя и не отдавал такого приказа.
Спас потому, что он не любит опечаток. И это все очень хорошо знают. Он научил.
Ее, девочку-бреве, уже взяли. Уже выбили зубы на допросе, выпытывая о троцкистском студенческом кружке. Но тут-то и выяснилось, что нет замены. Нет второй бреве, дублера, которая тоже отрепетировала бы все как положено. Есть другие гимнастки, но их на вытянутых руках нужное время не удержать.
И выходит, слово СОВЕТСКИЙ – будет без черточки над И.
Тогда кто-то смышленый там, внизу, приказал ее, девочку-бреве, освободить. А следователя, наоборот, посадить. И вот она лежит в высоте на мужских руках, сглатывая кровь.
Она – и вправду бреве. Точно такая, как нужно.
Он доволен.
Он смотрит в будущее и видит: всех их, людей-букв, не станет. Сгорят, как спички. А девочка-бреве уцелеет, единственная. Потому что другие не могут до конца превратиться в буквы.
А она, страждущая, – может. Она – сугубый знак.
Она сумела.
И он вознаградит.
Подарит ей долгую жизнь и верное служение.
Иванов отнял пальцы от клавиш, но было уже поздно.
Он, не желая того, узнал все, что было отпечатано ими.
Лингвистические экспертизы антисоветских документов.
Лингвистические разборы анонимок, листовок, перехваченных почтовым контролем писем.
Все бабушкины труды.
Он сидит на балконе, слыша, как шурудится в ветвях неугомонная белка, – не спят они, что ли, ночью?
Луна ушла, и декабрьская тьма скрыла собор. На улицах ни звука, только протарахтит мопед припозднившегося доставщика пиццы.
Позади, в комнате, стоит на особом, только ей принадлежащем, столе красная печатная машинка.
Он подойдет, ударит легко пальцем по клавише, и на белейшей бумаге появится:
Й
Ныне ночь светла
Вечернее светлое небо распахнулось, вывернулось, распростерло змеящиеся коридоры, занавеси небывалого света, лимонного, фиолетового, травяно-зеленого, аквамаринового: призрачней радуги, странней, иллюзорней, чем мираж.
Будто иной мир пролился, просквозил в наш, завис в нем, сохраняя форму и медленно растворяясь: диковинные воздушные молоки, жемчужные покровы, одушевленные туманы с той стороны неба, колонии облачных кораллов.
Сияющие покровы тяжелели, мутнели, соединяясь со здешним веществом, прорастая в нем; зачатие и рождение одновременно, мучительное сопряжение миров, от которого возникает в нашем никому не принадлежащая, как бы безродная материя призрачности, которую ищут безвидные и бесплотные призраки и духи, чтобы облечь себя в нее.
Небо выгнулось, приникнув к скудным почвам Севера: пустынным серым побережьям ледовитых морей, лимонно-желтым от ягеля холмистым тундрам, зеленым лиственничным сопкам. Сияние сошло с высот – в землю, камень и воду, в плоть дерев.
В тех краях горят во множестве желтые газовые факелы, исходящие из высоких труб, бессмысленно освещают полярный день и полярную ночь: так выжигают попутный газ при добыче нефти.
И тысячи факелов одновременно почти угасли – и наново вспыхнули, только пламя их было цвета сияния.
Замерли рабочие на качалках и на буровых, слыша, как колотится, молотится под землей давление, рвется наверх шайтан, который сорвет все вентили и аварийные запоры; и земля отворилась.
Рыдала тундра всеми ручьями, и плакали безропотные северные олени, и бежали пастухи к правнучкам и правнукам прежних шаманов, дабы узнать, что за духи исходят из земли.