| As in the days of old, she was constantly puzzled by his persistent evenings out and his sudden appearances and disappearances. | Как и прежде, она в одиночестве проводила вечера, а он внезапно появлялся и так же внезапно исчезал. |
| Yet, determine as she might, rage secretly or openly as she would, she could not cure herself of the infection of Cowperwood, the lure that surrounded and substantiated a mind and spirit far greater than any other she had ever known. | Но сколько бы ни злилась на него Эйлин - в душе или бурно, открыто, - какие бы ни принимала решения, она не могла излечиться от своего чувства к этому человеку, который, как ей казалось, превосходил всех силой ума и характера. |
| Neither honor, virtue, consistent charity, nor sympathy was there, but only a gay, foamy, unterrified sufficiency and a creative, constructive sense of beauty that, like sunlit spray, glowing with all the irradiative glories of the morning, danced and fled, spun driftwise over a heavy sea of circumstance. | Ни благородство, ни добродетель, ни милосердие или сострадание не принадлежали к числу его достоинств, но он покорял ее своей веселой, кипучей, непоколебимой самоуверенностью и упорным, деятельным стремлением к красоте, которая, словно солнечный луч, заставляет искриться и сверкать мутные воды житейского моря. |
| Life, however dark and somber, could never apparently cloud his soul. | Жизнь со всем, что в ней есть темного и мрачного, не могла, как видно, омрачить его душу. |
| Brooding and idling in the wonder palace of his construction, Aileen could see what he was like. | Погруженная в свои думы, Эйлин праздно бродила по созданному им чудесному дворцу и, казалось, вновь познавала Каупервуда. |
| The silver fountain in the court of orchids, the peach-like glow of the pink marble chamber, with its birds and flowers, the serried brilliance of his amazing art-collections were all like him, were really the color of his soul. | Серебряный фонтан во внутреннем дворике, усаженном орхидеями, мраморные стены, струившие розовое сияние, диковинные заморские птицы и ряд великолепных полотен в огромной картинной галерее - все это было частью его самого, отражением его беспокойной души. |
| To think that after all she was not the one to bind him to subjection, to hold him by golden yet steely threads of fancy to the hem of her garment! | И горько было думать Эйлин, что она потеряла этого человека, потеряла после всего, что связывало их когда-то, не сумела навеки приковать его золотыми и крепкими цепями страсти к подолу своего платья! |
| To think that he should no longer walk, a slave of his desire, behind the chariot of her spiritual and physical superiority. | Горько думать, что он уже не побредет рабом своего желания за победной колесницею ее любви и красоты. |
| Yet she could not give up. | И все же Эйлин не могла и не хотела отказаться от него. |
| By this time Cowperwood had managed through infinite tact and a stoic disregard of his own aches and pains to re-establish at least a temporary working arrangement with the Carter household. | Меж тем Каупервуд, проявив ни с чем не сравнимую выдержку, такт и стоическое пренебрежение к уколам самолюбия, сумел в конце концов восстановить, хотя бы на время, прежние материальные взаимоотношения с семейством Картеров. |
| To Mrs. Carter he was still a Heaven-sent son of light. | Для миссис Картер он был, как и раньше, посланцем небес. |
| Actually in a mournful way she pleaded for Cowperwood, vouching for his disinterestedness and long-standing generosity. | Со слезами на глазах она молила дочь снизойти к просьбе Каупервуда, ручалась за его бескорыстие, указывала на его многолетнюю щедрость. |