| Trust Cowperwood to dig a pit into which the enemy might fall. | На Каупервуда можно положиться. |
| He marveled sometimes at the man's resourcefulness. | Он уж сумеет вырыть яму конкуренту. |
| He never quarreled with the directness and incisiveness of Cowperwood's action. | Эддисон часто поражался его изобретательности и не спорил, когда тот предпринимал что-нибудь очень смелое и дерзкое. |
| The man, McKenty, whom Cowperwood had in mind in this rather disturbing hour, was as interesting and forceful an individual as one would care to meet anywhere, a typical figure of Chicago and the West at the time. | Человек, о котором в эту трудную минуту вспомнил Каупервуд, был весьма красочной и любопытной фигурой, типичной для Чикаго и Западных штатов того времени. |
| He was a pleasant, smiling, bland, affable person, not unlike Cowperwood in magnetism and subtlety, but different by a degree of animal coarseness (not visible on the surface) which Cowperwood would scarcely have understood, and in a kind of temperamental pull drawing to him that vast pathetic life of the underworld in which his soul found its solution. | Всегда улыбающийся, любезный, обходительный и вкрадчивый, Мак-Кенти обаянием и коварством напоминал Каупервуда, но отличался от него известной грубостью и примитивностью, не сказывавшейся, правда, на его внешности, -грубостью, не свойственной и даже чуждой Каупервуду. Что-то в натуре Мак-Кенти привлекало к нему людскую накипь большого города, весь этот темный преступный мир, который был сродни его душе. |
| There is a kind of nature, not artistic, not spiritual, in no way emotional, nor yet unduly philosophical, that is nevertheless a sphered content of life; not crystalline, perhaps, and yet not utterly dark-an agate temperament, cloudy and strange. | Есть такие люди, без художественных наклонностей и духовных интересов, не расположенные к чувствительности и тем менее к философии и все же благодаря своей жизненной силе обладающие какой-то странной притягательностью; они сами являются как бы сгустком жизни, не светлой, не слишком темной и многослойной, как агат. |
| As a three-year-old child McKenty had been brought from Ireland by his emigrant parents during a period of famine. | Мак-Кенти попал в Америку трехлетним ребенком - родители его эмигрировали из Ирландии во время голода. |
| He had been raised on the far South Side in a shanty which stood near a maze of railroad-tracks, and as a naked baby he had crawled on its earthen floor. | Детство его прошло на южной окраине Чикаго, в жалкой лачуге с глиняным полом, стоявшей у скрещения железнодорожных путей, которые сплетались здесь в густую сеть. |
| His father had been promoted to a section boss after working for years as a day-laborer on the adjoining railroad, and John, junior, one of eight other children, had been sent out early to do many things-to be an errand-boy in a store, a messenger-boy for a telegraph company, an emergency sweep about a saloon, and finally a bartender. | Отец Мак-Кенти работал на железной дороге чернорабочим-поденщиком и лишь под старость был назначен десятником; детей в семье было восемь человек, и Джону с ранних лет пришлось добывать себе кусок хлеба. Сначала его поместили мальчиком в лавку, потом он служил рассыльным на телеграфе, заменял официанта в пивной, и наконец, устроился буфетчиком. |
| This last was his true beginning, for he was discovered by a keen-minded politician and encouraged to run for the state legislature and to study law. | С этого, собственно, и началась карьера Джона Мак-Кенти. На него обратил внимание один дальновидный политический деятель, посоветовал ему изучить законы и со временем выдвинуть свою кандидатуру в законодательное собрание штата. |
| Even as a stripling what things had he not learned-robbery, ballot-box stuffing, the sale of votes, the appointive power of leaders, graft, nepotism, vice exploitation-all the things that go to make up (or did) the American world of politics and financial and social strife. | Еще совсем мальчишкой Мак-Кенти много кое-чего узнал - он был свидетелем и подтасовки избирательных бюллетеней, и покупки голосов, и казнокрадства, и всевластия политических лидеров, распределявших теплые местечки, а также взяточничества, семейственности, использования человеческих слабостей - словом, всего, из чего в Америке складывается (или складывалась) политическая и финансовая жизнь. |
| There is a strong assumption in the upper walks of life that there is nothing to be learned at the bottom. | В верхних слоях общества существует некое предвзятое мнение, будто на социальном дне нельзя ничему научиться. |
| If you could have looked into the capacious but balanced temperament of John J. McKenty you would have seen a strange wisdom there and stranger memories-whole worlds of brutalities, tendernesses, errors, immoralities suffered, endured, even rejoiced in-the hardy, eager life of the animal that has nothing but its perceptions, instincts, appetites to guide it. | Если бы можно было заглянуть в душу Мак-Кенти, которая столь многое в себя вместила и даже привела в известную гармонию, нас прежде всего поразили бы своеобразная мудрость и еще более своеобразные наслоения его натуры -жестокость и нежность, заблуждения и пороки, служившие ему не только источником страданий, но и наслаждений; мы увидели бы жадную, суровую жизнь первобытного существа, которое руководствуется только своими инстинктами и потребностями. |
| Yet the man had the air and the poise of a gentleman. | И при всем этом у него были манеры и облик джентльмена. |
| To-day, at forty-eight, McKenty was an exceedingly important personage. | Теперь, в сорок восемь лет, Джон Дж. Мак-Кенти был весьма влиятельной особой. |
| His roomy house on the West Side, at Harrison Street and Ashland Avenue, was visited at sundry times by financiers, business men, office-holders, priests, saloon-keepers-in short, the whole range and gamut of active, subtle, political life. | В его большом особняке на углу Харрисон-стрит и Эшленд авеню можно было в любое время встретить финансистов, дельцов, чиновников, священников, трактирщиков - словом, всю ту разношерстную публику, с которой неизбежно бывает связан всякий деятельный и хитрый политикан. |
| From McKenty they could obtain that counsel, wisdom, surety, solution which all of them on occasion were anxious to have, and which in one deft way and another-often by no more than gratitude and an acknowledgment of his leadership-they were willing to pay for. | В затруднительных случаях все они шли к Мак-Кенти, зная, что он посоветует, укажет, устроит, выручит, и платили ему за это кто чем мог - иной раз даже только благодарностью и признанием. |
| To police captains and officers whose places he occasionally saved, when they should justly have been discharged; to mothers whose erring boys or girls he took out of prison and sent home again; to keepers of bawdy houses whom he protected from a too harsh invasion of the grafting propensities of the local police; to politicians and saloon-keepers who were in danger of being destroyed by public upheavals of one kind and another, he seemed, in hours of stress, when his smooth, genial, almost artistic face beamed on them, like a heaven-sent son of light, a kind of Western god, all-powerful, all-merciful, perfect. | Полицейские чиновники и агенты, которых он частенько спасал от заслуженного увольнения; матери, которым он возвращал сыновей и дочерей, вызволяя их из тюрьмы; содержатели домов терпимости, которых он ограждал от чрезмерных аппетитов мздоимцев из местной полиции; политиканы и трактирщики, боявшиеся расправы разгневанных горожан, - все они с надеждой взирали на его гладкое, сияющее добродушием, почти вдохновенное лицо, и в трудную минуту он казался им каким-то лучезарным посланцем небес, неким чикагским богом, всемогущим, всемилостивым и всеблагим. |
| On the other hand, there were ingrates, uncompromising or pharasaical religionists and reformers, plotting, scheming rivals, who found him deadly to contend with. | Но были, конечно, и неблагодарные, были непримиримые или желающие снискать себе популярность моралисты и реформаторы, были соперники, которые подкапывались под него и строили козни - для таких он становился жестоким и беспощадным противником. |
| There were many henchmen-runners from an almost imperial throne-to do his bidding. | К услугам Мак-Кенти была целая свита прихвостней, толпившихся вокруг трона своего владыки и по первому слову бросавшихся выполнять его приказы. |
| He was simple in dress and taste, married and (apparently) very happy, a professing though virtually non-practising Catholic, a suave, genial Buddha-like man, powerful and enigmatic. | Мак-Кенти одевался просто, вкусы имел самые неприхотливые, был женат и, по-видимому, счастлив в семейной жизни, считался образцовым католиком, хотя никогда особой набожности не проявлял - короче говоря, это был некий Будда, внешне благодушный и даже мягкий, могущественный и загадочный. |
| When Cowperwood and McKenty first met, it was on a spring evening at the latter's home. | Каупервуд впервые встретился с Мак-Кенти весенним вечером у него в доме. |
| The windows of the large house were pleasantly open, though screened, and the curtains were blowing faintly in a light air. | Затянутые сетками окна большого особняка были открыты настежь, и занавеси слабо колыхались от легкого ветерка. |