5. Но в тот год на домашние расходы Рокфеллер потратил только четыреста тридцать девять тысяч долларов.
Рокфеллер превратил экономию в изматывающий ритуал и беспощадно пытался упростить свою жизнь и умерить свои желания. Он любил говорить, что «богатство человека должно определяться соотношением его желаний и расходов к его доходу. Если он чувствует себя богатым с десятью долларами и имеет все, чего желает, он действительно богат»6. Они с Сетти усиленно старались показать, что не сорят деньгами, и взяли за правило обмениваться скромными подарками. В 1905 году, например, Джон подарил Сетти пятьсот долларов на день рождения и пятьсот на Рождество, хотя ее личное портфолио облигаций железнодорожных и газовых компаний стоило более одного миллиона долларов. На праздники Рокфеллеры обменивались символичными подарками – ручками, галстуками, носовыми платками, перчатками – и даже писали, какие они красивые в подробных благодарственных записках. Весной 1913 года Рокфеллер отправил сыну овощи в его дом на 54-й Западной улице, 13, и в Эбитон-Лодж, в Покантико, вызвав следующее словоизлияние от восторженного получателя: «Глядя на еженедельный отчет по овощам из Покантико-Хиллс, я вижу, что на прошлой неделе спаржа стоимостью одиннадцать долларов десять центов отправлена в Эбитон-Лодж, а стоимостью в пять долларов сорок центов на № 13… Я не могу не выразить самую теплую благодарность от Эбби и от меня за твою доброту и за то, что ты позволяешь нам разделить с тобой плоды сада»7. Таким образом, Рокфеллеры жили в двух мирах: в настоящем, но негласном мире невообразимого богатства и воображаемом мире скромных подарков, намеренном показать, что они не избалованы. Так как деньги не имели никакого значения, приходилось подчеркивать сентиментальную ценность подарков. Главное было показать, что ты не принимаешь свою удачу как само собой разумеющееся. В январе 1905 года Сетти написала Младшему в Форест-Хилл: «Я жду снега, чтобы опробовать наши новые санки, они на пружинах и у них четыре полоза, чтобы поворачивать, как карета. Разве это не роскошь?»8 Когда вспоминаешь о разукрашенных «коттеджах» в Ньюпорте и гигантских паровых яхтах, которые тогда были в моде у богачей, сложно не счесть концепцию «роскоши» Сетти трогательной.
Рокфеллер никогда не терял врожденного чувства бережливости. Когда Младший, нарушив обычай, подарил ему меховое пальто и шапку на Рождество в 1908 году, это вызвало следующий веселый ответ: «Я благодарю тебя тысячу раз за меховое пальто, шапку и варежки. Я не считал, что могу позволить себе такую роскошь, и благодарен сыну, который может мне их купить»9. Сыну следовало бы знать, что Рокфеллер никогда не стал бы щеголять в этом костюме плутократа, он вернул вещи Младшему, и тот сам их носил.
Захватывающе щедрый в своей филантропии, Рокфеллер мог быть прижимистым – ужасающе прижимистым. Тогда как большинство других магнатов нанимали подчиненных, чтобы следить за личными расходами, Рокфеллер проверял каждую деталь и в мелких вопросах был склонен быть неисправимым скрягой. Все книги счетов его поместий отправлялись на Бродвей, 26, и подвергались аудиту до последнего доллара. Его поместья объединились в собственную внутреннюю рыночную систему. И когда Покантико «продавал» деревья в Лейквуд, Покантико заносил их в кредит, а Лейквуд в дебет. «Мы сами являемся лучшими покупателями у самих себя, – отметил Рокфеллер лукаво в своих мемуарах, – и зарабатываем маленькое состояние, продавая, например, в имение в Нью-Джерси деревья по полтора или по два доллара за штуку, при стоимости их в Покантико от пяти до десяти центов»10. Он провел исследование и посчитал стоимость потребления еды на человека в разных своих домах и выговаривал экономке на 54-й Западной улице, 4, за «пансион», который составлял целых тринадцать долларов тридцать пять центов на человека по сравнению с семью долларами восемьюдесятью центами в Покантико и шестью долларами шестьюдесятью двумя центами в Форест-Хилл.
Рокфеллер тратил до смешного много времени на оспаривание счетов, и крупных, и мелких, и тщательно изучал мельчайшие счета от продавцов продуктов и мясников. Он сразу подходил с некоторой паранойей, предполагая, что каждый продавец вымогатель или, по меньшей мере, раздувает счета богатого человека. Даже гуляя по поместью, он выглядывал лентяев. «Я заметил недавно несколько случаев простоя, – сказал он одному управляющему, – и в одном или двух случаях остановил автомобиль и подождал, не возобновят ли мужчины работу»11. Некоторое время он давал чаевые носильщикам, держа горсть мелочи и прося их взять столько, сколько, по их мнению, они заслужили; они принимали сказанное на веру, это шокировало его, и он вернулся к строгой политике десяти процентов.
Рокфеллер славился подозрительностью, когда дело доходило до врачей. В невероятном числе случаев он воображал, будто врачи берут слишком много и угрожал подать в суд. В 1909 году доктор Пол Аллен лечил Рокфеллера в Хот-Спрингс, штат Западная Виргиния, и привел для консультации врача, некоего доктора Смита. Получив от доктора Смита счет на три тысячи долларов, Рокфеллер пожаловался доктору Аллену, что мог бы найти других уважаемых врачей от пятисот долларов до тысячи. «Я предпочитаю решить вопрос с доктором Смитом без судебных разбирательств, но я не в том состоянии ума, чтобы соглашаться на то, что я считаю вымогательством», – предупредил он доктора Аллена12. После того как Рокфеллер пригрозил иском, доктор Смит согласился на пятьсот долларов. Затем Рокфеллер получил счет от самого доктора Аллена за лечение в Хот-Спрингс: двадцать один день по триста пятьдесят долларов в день, и вновь впал в ярость, отказываясь платить более ста шестидесяти долларов в день. Затем он опросил знакомых докторов и выяснил местные уровни оплаты и снизил эту сумму до семидесяти пяти долларов в день. И в этот раз он намекнул на возможные разбирательства. Младший отметил, что доктор Аллен отказался от четырех семей пациентов из-за своего длительного пребывания в Западной Виргинии, но Старший возразил, что «престиж того, что он поехал в Хот-Спрингс на двадцать один день как наш семейный врач… принесет ему гораздо больше, чем дали бы эти пациенты». Назвав цены доктора «вымогательскими», Старший заключил: «Я верю, что пойти в суд – это мой долг по отношению ко многим людям, которых шантажируют доктора»13. Рокфеллер считал догмой, что цены должны отражать настоящие рыночные цены, а не способность покупателя заплатить, и ничто не расстраивало его больше, чем идея, что богатый человек должен платить надбавку за его трудом заработанное состояние.
Старший скрывался за воротами своих поместий, и внимание публики все чаще обращалось на его сына и наследника, который сжимался под этим пристальным взглядом. «Джон Д. Рокфеллер, великий гений организации во всем мире и крупнейший частный владелец Соединенных Штатов и их жителей, отец молодого человека по имени Джон Д. Рокфеллер-младший, – высказала свое мнение одна из газет Херста. – Джон Д. Рокфеллер-младший, сам по себе, будет богаче, чем некоторые страны. Он будет стоить дороже всей Греции, на тот момент, когда работа греков славилась в мире»14. Никого эта перспектива не удручала больше, чем самого Младшего, чувствовавшего, что его загнали в клетку династических ожиданий. Младший никогда не обладал уверенностью в себе и теперь упорно шел вперед, недоумевая, куда он направляется.
Перед отцом Младший испытывал трепет и воспринимал его, как мраморную статую на пьедестале. «Сын всегда рассматривал его как героя – гениального в создании огромной промышленной империи, требовательного в вопросах личной целостности, дисциплинированного в контроле эмоций, спокойного перед лицом общественного порицания и великодушного во вкладе в человечество», – написал Гейтс15. Приученный смотреть на отца в этом золотом свете, Младший чувствовал свою незначительность в его присутствии. Однажды он сказал, выступая перед Торговой палатой Нью-Йорка, что его единственное желание помочь отцу и, если нужно, «начищать ему ботинки и упаковывать его сумку»16. «Я всегда имел достаточно низкое мнение о своих способностях, – сказал он отцу в 1902 году, – но мне не надо убеждать тебя, что, каковы они бы ни были, они полностью и абсолютно посвящены твоим интересам, и что теперь и всегда ты можешь верить мне, как верил всегда»17. Вместо того чтобы подбодрить сына, Старший часто позволял ему барахтаться в самобичевании.
Если Старший старался отстраниться от критиков, Младший был гиперчувствителен к инсинуациям об отце. Как заметил Гейтс, у Младшего «весь образ жизни подчинен цели, едва ли скрываемой, реабилитировать репутацию отца»18. Необходимость оправдать отца шла у Младшего отчасти из любви, но был и сокровенный интерес. Будучи этичным молодым человеком, как мог он быть о себе хорошего мнения, если он тратил кровавые деньги. Чтобы отдавать состояние Рокфеллера с чистой совестью, ему нужно было убедить самого себя, что оно заработано честно.
Если у Младшего кишка была тонка вести жизнь, осаживая враждебную публику, чувство неуверенности только усилилось, когда они с Эбби начали расширять семью. Их первый ребенок Эбби – прозванная Бабс – родилась на 54-й Западной улице, 13, в 1903 году, за ней последовал Джон Д. Рокфеллер III в 1906 году, его рождение газеты сопроводили заголовком: «Самый богатый младенец в истории». Нельсон родился в 1908 году в Сил-Харбор, штат Мэн, в день рождения Старшего, и всегда считал это знаком, а то и прямым доказательством того, что ему предназначено возглавить следующее поколение Рокфеллеров.
Отчаянно нуждаясь в наставлении и эмоциональной поддержке, с женой Младший воссоздал близкие отношения, которые у него были с матерью. Он держался за Эбби и зависел от ее суждения, и иногда казалось, он едва ли может жить без нее. Когда Эбби и Бабс отправились в поместье Олдрича в Уорвике, он мучился в ее отсутствие. Эбби позволила ему ощутить вкус всей романтики, которой он был лишен в детстве. Через два года после свадьбы Младший все еще писал ей, затаив дыхание: «Каким счастливым ты сделала меня в тот вечер, дорогая, в сиянии твоей женственности, такая красивая, такая очаровательная, такая любящая и так долго бывшая единственным предметом моей страсти… Какой красивый был вечер, дорогая. Мы забыли обо всех, кроме нас и нашей большой любви»