роникли за внутреннюю гвардию детективов. Когда их обнаруживали, с ними сурово обращались и их быстро выкидывали приспешники нефтяного короля»18. Опасаясь, что телефон прослушивается, Рокфеллер посоветовал Сетти не звонить ему. Он поручил секретарю на Бродвей, 26, переправлять ему письма в простых конвертах без обратного адреса.
Улучив момент, Рокфеллер вышел через заднюю дверь и бежал на лодке из Тарритауна в Голф-Хаус в Лейквуде, где создал условия, достойные тюрьмы строжайшего режима. На людей, приближавшихся к поместью ночью, направлялся яркий свет, а фургоны, привозящие продукты, тщательно обыскивались на случай, если в них притаились служители закона. Когда Эбби родила Джона Д. Рокфеллера III в марте 1906 года, газеты торжествовали, что из-за набегов агентов Хэдли Рокфеллер не смог приехать к своему первому внуку мужского пола, носящему его имя. Нью-йоркская «Уорлд» подначивала заголовком «У Джона Д. Рокфеллера родился внук, а он заточен в своем форте Лейквуд и только поздравил по телефону»19. Хитрый лис убеждал родственников держать место его нахождения в тайне. Он наставлял зятя Уильяма Радда: «Конфиденциально, я предпочитаю, чтобы не знали, где я. Это спасает меня от многих беспокойств. С осени моя переписка урезана на пятьдесят или семьдесят пять процентов. Говорю это, потому что некоторые любопытные могут спросить тебя, не слышал ли ты от меня и не писал ли мне и т. д. Я не хочу, чтобы это стало известно сейчас или когда-либо»20. В первый раунд показаний в Нью-Йорке Хэдли не удалось привести Рокфеллера для дачи показаний, но унизительное преследование оставило свой след. После того как Хэдли вернулся в Миссури, Рокфеллер спросил у Арчболда: «Разве для нас не было бы хорошо уладить дела в Миссури без дальнейших разбирательств или беспокойства? Я не готов сказать, но предлагаю хорошо подумать об этом»21.
Только Рокфеллер перестал прятаться от людей Хэдли, как его свидетельские показания потребовались в иске Филадельфии против Пенсильванской железной дороги. Адвокаты проинструктировали его не подъезжать к городу ближе, чем на сотню миль, и он поручил Джорджу Роджерсу начертить на карте кольцо вокруг Филадельфии радиусом в сто миль и не пересекал эту границу. Медленно жизнь Рокфеллера опутывали судебные иски. В марте 1906 года Младший хотел, чтобы он посетил встречу его класса в Брауне или, по крайней мере, написал поздравительную записку, но Рокфеллер отказался, объясняя, что, «если место, из которого я пишу, не будет указано, это вызовет пересуды. Если письмо будет отправлено с Бродвей, 26, это вызовет пересуды, особенно в связи с заявлением, что я не появлялся там многие годы… Возможно, если я не буду упомянут в связи с этим поводом, будет лучше»22.
Пока продолжали множиться судебные иски, Рокфеллер реагировал с негодованием человека, чувствовавшего, что к нему несправедливы, и цинично игнорировал политиков за этими исками, как жадных до сенсаций. Но при этом он оставался заложником юридических перипетий «Стандард Ойл» и выражал раздражение своим номинальным титулом почетного президента, из-за которого он превращался в громоотвод при нападениях на трест. Озвучивая Гейтсу и Младшему желание оставить пост, он вспомнил, что когда формировался «Стандард Ойл, Нью-Джерси», он позволил взять свое имя «по просьбам моих соратников, хотя я горячо требовал, чтобы они назначили мне преемника»23. И Гейтс, и Младший уговаривали его отказаться от нежелательного титула, который, по их мнению, был помехой для проведения его филантропий.
В августе 1906 года в строжайшей секретности Рокфеллер надиктовал письмо Джорджу Роджерсу о своем уходе с поста президента «Стандард Ойл» и просил быстрого одобрения совета – он несколько раз возобновлял это требование за следующие несколько лет. Он сказал Арчболду: «Я нахожусь в ложном положении и подвергаюсь насмешкам за то, что не знаю о делах, как подобает человеку на официальной позиции; и я не удивлюсь, если услышу о строгом законе, который наказывает людей за пребывание в должности подобным образом»24. Каждый раз, когда Рокфеллер обращался с просьбой, Арчболд сопротивлялся, опасаясь, что его уход воспримут, как отречение от организации в уязвимый момент, и это подорвет уверенность акционеров. С точки зрения Арчболда Рокфеллер увяз слишком глубоко, чтобы отходить в сторону. «Мы ответили ему, что ему придется сохранить» титул президента, – сказал ранее Генри Роджерс Иде Тарбелл. – В судах рассматриваются дела против нас; и мы сказали ему, что, если один из нас должен отправиться в тюрьму, ему придется отправиться с нами!»25
Рокфеллер и его коллеги не сразу осознали влияние растущих газетных синдикатов и многотиражных журналов, которые теперь могли насытить страну историями. Неожиданно фотографии Рокфеллера оказались повсюду. Один карикатурист нарисовал, как Рокфеллер подходит к киоску, где его лицо смотрит со всех изданий, и скорбно спрашивает продавца: «У вас нет чего-нибудь не про меня?» На другой карикатуре Рокфеллер грузит лопатой монеты на одну чашу весов, а на второй чаше лежит клочок бумаги с надписью «Несколько добрых слов»; заголовок вопрошал «Что бы он отдал за них?». Самый скрытный из людей видел свои самые темные замыслы во всех изданиях. Он желал забыть прошлое, но теперь сталкивался с ним на каждом шагу.
Сегодня кажется ясным, что пресса, критикующая Рокфеллера, пользовалась ускользающим переходным моментом, когда корпорации еще не адаптировались к новым средствам информации и не имели аппарата для связей с общественностью. Почти три года на «Стандард Ойл» нападала Ида Тарбелл и в ответ получала лишь безразличие. Когда появились статьи, оспаривающие серии «Мак-Клюрз», Рокфеллер широко рассылал их. Годами «Стандард Ойл» подпольно выплачивала пятнадцать тысяч долларов в год английскому экономисту Джорджу Гантону, редактору журнала, который с заметной регулярность оспаривал Ллойда и Тарбелл. (Из опасений политических последствий Рокфеллер и его потомки всегда отказывались от непосредственного владения прессой.) Трест финансировал благосклонную историю «Подъем и превосходство «Стандард Ойл компани» Гилберта Х. Монтегю, которая началась как его дипломная работа бакалавра в Гарварде. Но это были отдельные попытки, а не скоординированное контрнаступление.
Настоящий водопад публикаций обрушился на «Стандард Ойл» после скандала с «запятнанными деньгами». Чувствуя свое бессилие перед лицом ложных сведений, Гейтс донимал Рокфеллера проектами литературного бюро, и Рокфеллер отправил его поговорить с Арчболдом. Согласно Гейтсу Арчболд был «невероятно счастлив», что Рокфеллер изменил мнение, и в результате трест нанял своего первого специалиста по связям, Джозефа И. К. Кларка, редактора «Нью-Йорк геральд»26. Такой специалист, Айви Ли, уже работал с Пенсильванской железной дорогой, но в целом такой шаг был новинкой для деловой Америки. Большинство предприятий не признавали легитимность журналистов, лезущих в их дела, а следовательно, не держали в штате специалистов по связям с общественностью, как сказали бы сейчас. Жизнерадостный, любящий погулять, поэт и драматург Кларк приветствовал репортеров шутками и сигарой, располагая к тресту. Вскоре он выстроил репортеров в очередь на свежее беззаботное интервью с Рокфеллером, представляя игру в гольф с магнатом, услужливо выдававшим краткие наблюдения по актуальным темам. Появились статьи, наподобие: «Человеческая сторона Джона Д. Рокфеллера», как будто ее существование не подразумевалось само собой.
Поначалу Младший сомневался в эффективности даже благоприятных историй. Но еще в 1903 году они с Пармали уговорили Старшего опубликовать авторизованную биографию, чтобы опровергнуть работу Тарбелл, прежде чем она ляжет в основу учебников истории. Уверенный, что история его оправдает, Рокфеллер сначала потянул время, затем пошел на компромисс, чтобы успокоить сына – как он делал и следующие три десятилетия. В 1904 году он начал диктовать ответы на биографические вопросы Старру Мерфи, но сердце его к этому не лежало, и проект вскоре закрыли. Работа над официальной историей «Стандард Ойл» пошла ненамного лучше. В 1906 году специальный комитет «Стандард Ойл, Нью-Джерси» нанял писать историю преподобного Леонарда Вулси Бекона, и Рокфеллер проверил свою главу по «Саут импрувмент компани». Затем Бекон заболел и появился лишь памфлет.
Рокфеллер полагал, что жар «разгребателей грязи» в прессе быстро охладится. Его утешало, что новые средства массовой информации сами являются примером крупных предприятий, которые они осуждали, поэтому не смогут долго выдерживать радикальную критику. Как будут крупные газетные магнаты, подобные Джозефу Пулитцеру, выступать против собственных интересов? Рокфеллер заверил Гейтса: «Владелец «Уорлд» – тоже крупный собственник, и я предполагаю, что у него, и у других владельцев газет, обладающих состоянием, начинают открываться глаза на то, что он, как Самсон, делает первый шаг, чтобы обрушить здание себе на голову»27. К 1905 году Рокфеллер и его окружение слышали намеки, что рвение к расследованию среди редакторов в «Мак-Клюрз» спадает, и, по словам Старра Мерфи, «дело зашло так далеко, что теперь они сами недовольны и искренне хотели бы выйти из всего этого»28. В марте 1906 года Тедди Рузвельт произнес знаменитую речь в вашингтонском клубе «Гридирон», в которой, позаимствовав слово из «Путешествия пилигрима в небесную страну», назвал новых расследующих репортеров «разгребателями грязи», которые держат взгляд на низменном вместо того, чтобы время от времени обращать его к небесам. «Разгребатели грязи» сходили на нет, но не борцы с трестами.
Рокфеллер, преследуемый правительством и прессой, находил мало утешения в семейных делах. В мае 1906 году он описал одному родственнику унылый перечень проблем, которые тревожили семью с начала серий Тарбелл. Эдит вернулась из своих лечебных поездок в Европу, которые должны были облегчить ее депрессию, но все еще была больна и восстанавливалась медленно; Младший делал успехи после срыва, но все еще был слаб; Алта болела несколько недель после операции; а Сетти слегла с пневмонией и гриппом. «Поэтому, думаю, мы согласимся, – подвел итог Рокфеллер, – что ни у кого в семье нет монополии на жизненные невзгоды»