Что стало очевидным на волне судебных исков, так это то, что вопрос железнодорожных скидок не исчез, хотя уже более поколения в нефтяной отрасли господствовали трубопроводы. Скидки вновь запретил закон Элкинса 1903 года и акт Хепберна 1906 года, и публика наивно полагала, что все закончилось. Затем Комиссия по торговым отношениям между штатами сообщила в январе 1907 года, что «Стандард Ойл» все еще тайно принимает скидки, шпионит за конкурентами, создает фиктивные фирмы и занимается хищническим ценообразованием – все те же смертные грехи, запатентованные Рокфеллером еще в 1870-х годах. Рузвельт и его кабинет жаждали пробного дела, которое доказало бы сговор «Стандард Ойл» с железными дорогами и бросило бы яркий свет на два зла: злоупотребляющие тресты и плетущие интриги железные дороги.
Вопрос был должным образом освещен в деле 1907 года в Чикаго, обвинявшем «Стандард Ойл, Индиана» в получении незаконных скидок от железной дороги «Чикаго и Алтон». Поставки под вопросом совершались между Уайтингом, штат Индиана и Ист-Сент-Луисом, штат Иллинойс, после того как скидки стали незаконными по акту Элкинса. (Рокфеллер, как мы помним, всегда настаивал, что «Стандард Ойл» не брала скидок после того, как их запретили в 1887 году.) Председательствовал в Чикагском суде Кенесоу Маунтин Лэндис, суровый, резкий в высказываниях, рано поседевший человек, только что, в сорок один год, получивший назначение федеральным судьей, позже он служил первым бейсбольным комиссаром.
Мечтая выкатить умопомрачительный штраф тресту, Лэндис потребовал у его юристов цифры о капитализации и доходах в 1903–1905 годах. Лэндис понимал, что адвокаты «Стандард» в сложном положении: если они предоставят настоящие цифры, они могут привлечь штраф; если удержат, будут выглядеть виновными. 26 июня 1907 года федеральный прокурор попытался извлечь у юриста «Стандард» Джона С. Миллера список сотрудников, имеющих доступ к этим цифрам. «Скорее я увижу вас в аду», – сердечно ответил Миллер. Колкость дала обратный результат: Лэндис отправил судебных исполнителей вызвать нескольких представителей «Стандард», в их числе Рокфеллера. Уклоняясь от требования судьи, Рокфеллер опять бежал и остановился у Алты и Пармали в Питтсфилде, штат Массачусетс. Он проинструктировал прикованную к постели Сетти, теперь уже закаленного боями ветерана, молчать о его месте пребывания и отправлять почту на имя Прентис. Несколько дней, пока пресса пыталась угадать местонахождение Рокфеллера, судебный исполнитель Лэндиса искал титана по сельской местности Новой Англии.
Тедди Рузвельт и генеральный прокурор, услышав, что Лэндис хочет привести Рокфеллера в суд, сильно встревожились, так как, если Рокфеллер даст показания по делу в Чикаго, он может получить иммунитет от криминального преследования по более важному федеральному антимонопольному иску. Они отправили эмиссара в Чикаго упросить Лэндиса. «Я бы хотел пойти навстречу господину Рузвельту, – сказал он. – Я бы сделал все мыслимое, чтобы пойти ему навстречу. Но Рокфеллер выставил на посмешище моего судебного исполнителя, и я собираюсь привести его в этот зал, чтобы восстановить уважение к суду»3. Рокфеллер, вероятно, обнаружил юридические преимущества показаний, потому что неожиданно связался с судьей Лэндисом из Питтсфилда и добровольно принял повестку.
5 июля 1907 года, прибыв в Чикаго в частном железнодорожном вагоне, Джон и Уильям Рокфеллеры и Генри Флаглер совещались с адвокатами в просторных новых кабинетах «Стандард Ойл, Индиана». Рокфеллер выступал против сотрудничества с Лэндисом и возражал против раскрытия баланса. «Но, господин Рокфеллер, времена изменились, – сказал Флаглер. – Старая поговорка: молчание – золото – уже не так хорошо работает». «Что ж, – ответил Рокфеллер, растягивая слова, – я так поступал, когда был во главе»4. Хотя Рокфеллер согласился приехать в Чикаго, он сомневался, появляться ли в суде, и, судя по всему, присутствующие адвокаты с ним согласились. Затем он поинтересовался у самого молодого юриста, Роберта У. Стюарта, тот ответил: «Господин Рокфеллер, ввиду сказанного присутствующими здесь выдающимися юристами, я не смею высказать свое мнение». «Молодой человек, – парировал Рокфеллер, – я вам плачу за то, чтобы вы высказывали свое мнение». Осмелев, Стюарт сказал: «Господин Рокфеллер, перед законом вы не отличаетесь от любого другого гражданина, и на вашем месте я бы явился»5. При всех его резких высказываниях, Рокфеллер был достаточно умен, чтобы последовать совету молодого человека.
Жарким душным утром 6 июля 1907 года Джон и Уильям Рокфеллеры прибыли к зданию суда и обнаружили на улицах толпу из сотен зрителей. Рокфеллера в соломенной шляпе, сжимающего тонкую трость, заметили, и кто-то закричал: «Вот он идет!» Толпа хлынула вперед такими плотными рядами, что двадцати детективам пришлось расчищать путь дубинками. Рокфеллер усмехнулся на крик уличного мальчишки: «Вон его фотографии в газетах были»6. Некоторые ретивые зеваки оторвали пуговицы от пиджака Рокфеллера. Когда братья Рокфеллеры добрались до зала суда на шестом этаже, Уильям, покрасневший и весь взмокший, пробормотал: «Беспредел! Никогда не слыхал о подобном обращении»7. Джон Д., напротив, демонстрировал перед неуправляемой толпой свое обычное спокойствие. Когда он вошел в душный зал суда, где воздух над головой рассекали электрические вентиляторы, он даже передразнил репортера, пытающегося делать заметки в тесноте. Как только двери закрылись, гул снаружи оставался таким громким, что полицейским пришлось расчищать коридор от зрителей.
Чиновник суда стукнул молотком, и начались пятнадцать минут незабываемых показаний Рокфеллера. Виртуоз уклончивых ответов, он казался центром затишья посреди тайфуна. Как отметил один репортер: «Господин Рокфеллер выглядел самым спокойным человеком в зале. Каждое его движение было медленным и степенным. Шел он медленно. Отвечал на вопросы судьи еще медленнее»8. Судья Лэндис, страстно желавший допросить Рокфеллера, не учел его несравненное мастерство обтекаемых формулировок и избирательную потерю памяти. Опять же, в залах суда Рокфеллер превращался в запутавшегося старого маразматика. Самый скромный вопрос, казалось, представляет непреодолимые сложности для его ума.
Для начала судья Лэндис спросил: «Господин Рокфеллер, чем занимается так называемая «Стандард Ойл компани, Нью-Джерси»?» «Я полагаю, Ваша честь…» – начал Рокфеллер, потом похоже потерял мысль. Он сделал паузу, повертел в руках трость, положил ногу на ногу и попытался сделать второй заход. «Я полагаю, Ваша честь…» Здесь его мысли вновь начали блуждать, и судья Лэндис в раздражении постучал очками по столу. Наконец Рокфеллер собрал все свои способности и ответил: «Я полагаю, Ваша честь, они занимаются переработкой нефти в Нью-Джерси»9. На все вопросы Рокфеллер отвечал в том же медленном бессвязном стиле, делая показания бесполезными. В обмен Лэндису пришлось дать Рокфеллеру единственное, чего тот сильно хотел: иммунитет от уголовного преследования. Его показания стали не только фиаско для судьи, но и победой по связям с общественностью для Рокфеллера. Как, удивлялись люди, мог этот милый беспомощный старичок быть злым гением треста? Пресса даже похвалила его показания. Как он впоследствии сказал Арчболду: «Мой опыт в Чикаго и с людьми из газет в последнее время был весьма удовлетворительным»10.
Месяц спустя судья Лэндис взял реванш. Утром 3 августа 1907 года более тысячи человек пытались проникнуть в зал суда, где Лэндис зачитал решение по делу «Стандард Ойл». (Возможно, предваряя его, Рокфеллер объявил о даре в тридцать два миллиона долларов Совету по всеобщему образованию.) С трудом служащие закрыли большие двери, не пуская волну зрителей. Бледный и нервный судья Лэндис назвал «Стандард Ойл» сущим грабителем и обрушился на ее адвокатов за их «намеренную наглость»11. Зрители хохотали над оскорблениями, и приставам неоднократно приходилось призывать к порядку. Затем Лэндис обрушил свою бомбу – штраф против «Стандард Ойл, Индиана», по сравнению с которым все предыдущие штрафы в истории американской промышленности казались мелочью: 29 миллионов двести сорок тысяч долларов (четыреста пятьдесят семь миллионов долларах 1996 года). Это был максимальный штраф: двадцать тысяч долларов за каждую из одной тысячи четырехсот шестидесяти двух партий нефти, упомянутых в иске. Репортеры с трудом пытались передать, насколько штраф огромен. На эти деньги можно было построить пять боевых кораблей; заполнить сто семьдесят семь железнодорожных платформ серебряными долларами; каждый год нанимать сорок восемь тысяч семьсот тридцать уличных рабочих. Сумма составляла чуть больше половины денег, которые ежегодно печатало федеральное правительство. Так как штраф соответствовал почти тридцати процентам от ста миллионов долларов капитализации «Стандард Ойл», теоретическая доля Рокфеллера составила бы восемь миллионов одиннадцать тысяч семьсот шестьдесят долларов. Когда Марка Твена спросили про штраф, он ответил, что ему это напомнило слова новобрачной на следующее утро: «Я этого ожидала, но не предполагала, что он будет такой большой»12.
Рекордный штраф дал Рокфеллеру возможность устроить представление характерного для него самообладания. Он играл в гольф двумя парами в Кливленде, и тут на поле прибежал посыльный, сжимая в руках желтый конверт. Рокфеллер забрал его, дал мальчику десять центов и прочитал приговор, даже не моргнув. Наконец он положил сообщение в карман и сказал партнерам по гольфу: «Итак, продолжим, джентльмены?»13 Затем он послал мяч великолепным ударом ярдов на сто шестьдесят (ок. 146 м). Поначалу никто не осмеливался задать вопрос, потом один человек набрался храбрости: «Сколько?» «Двадцать девять миллионов двести сорок тысяч, максимальный штраф, полагаю, – хладнокровно ответил Рокфеллер и, показав на «ти», добавил: Ваш удар, джентльмены»14. По всем рассказам Рокфеллер был в тот день в великолепной форме и завершил девять лунок за пятьдесят три удара, его лучший результат. На следующий день одна из кливлендских газет сообщила относительно инцидента: «Ни выражением лица, ни жестом не показал основатель «Стандард», что он может быть расстроен или разгневан приговором, вынесенным в Чикаго»