53.
Гарольд, живя один в Чикаго, был весьма подвержен женским чарам. Не так давно они с Эдит взяли на себя обязательство пять лет поддерживать Чикагскую оперу, и он начал общаться со многими симпатичными начинающими певицами. В сентябре 1918 года Чикагская опера выступала в Нью-Йорке, и польская певица Ганна Валска разыскала его в отеле «Плаза». Гарольд начал лысеть и был низеньким и пухлым, но Валска утверждала, что потеряла голову от его «чудесных мальчишеских голубых глаз»54. Пышная женщина с гипнотическим взглядом, Валска носила массивные украшения, огромную шляпу и изображала обольстительницу; во многом, как и Эдвин Кренн, она была золотокопателем и окружила себя экзотической загадочностью.
В 1920 году дочери Маккормика, встревоженные интрижкой их матери с Эдвином Кренном, умоляли Гарольда приехать в Цюрих немедленно. К тому моменту Гарольд уже был очарован Валска и не испытывал сильного желания прерывать роман, но отправился в Швейцарию, вероятно, отчасти из-за обеспокоенности Рокфеллера состоянием финансов Эдит. Стремясь доказать, что обладает деловым чутьем отца, она серьезно промахивалась, совершая одну катастрофическую сделку за другой. В конце 1919 года в Швейцарию приехал немецкий ученый продавать секретный процесс отвердевания древесины, делавший ее пригодной для использования везде, от железнодорожных шпал до телеграфных столбов. Даже Юнг поначалу советовал Эдит участвовать в предприятии. Она создала компанию, назвалась председателем совета и вложила сто тысяч долларов, обещая увеличить эту сумму до миллиона. Рокфеллер умолял Гарольда остановить ее: «Я возражаю против участия Эдит в этом деле. Я боюсь, он приведет к большим потерям и неприятностям. Я настоятельно прошу ее прекратить не только его, а вообще не участвовать в деловых схемах»55. В Эдит была толика юношеского своеволия, раздражение на папин авторитет, и вмешательство Рокфеллера, вероятно, вышло боком. Отец оказался прав: после того как немецкий ученый уехал из Швейцарии, Эдит не смогла повторить его результаты и в итоге была вынуждена аннулировать вложение в триста сорок тысяч долларов. Кроме того, у Эдит рос долг по пожертвованиям Чикагской опере, и она передала участок собственности на триста тысяч долларов округу Кук для зоопарка; Гарольд, Рокфеллер и Младший узнали о последнем акте щедрости из утренних газет. К началу 1920 года долги Эдит раздулись до восьмисот двенадцати тысяч долларов, и ее отец был вынужден помочь переводом акций «Стандард Ойл, Нью-Джерси».
Сколь бы резко ни критиковал Рокфеллер ее финансы, еще больше он был обеспокоен тем, что его дочь пренебрегала обязанностями матери, особенно по отношению к его любимому внуку Фоулеру. Со всей любовью, на какую он был способен, он уговаривал Эдит уделять больше времени детям. В апреле 1921 года он написал:
Эдит, дорогая, финансовый вопрос, хотя и важен, но не настолько важен в сравнении с другим – важным вопросом твоего участия в твоих детях. И насколько прискорбно, что мне нужно напоминать, что им нужно твое участие и как мы все беспокоимся за них! В этой связи я могу добавить, что ты могла быть великим утешением и помощью твоей матери и мне. Но это становится маловажным, когда мы говорим о дорогих детях… Я не читаю нотации. Я не браню. Я люблю тебя, Эдит, дорогая; и все еще надеюсь56.
К концу августа 1921 года Эдит успешно преодолела фобию к путешествиям настолько, что смогла купить билет в Америку, где планировала по прибытии посетить отца. Они не виделись восемь лет, но, когда корабль причалил в Нью-Йорке, она сказала, что хочет взять с собой двух спутников: Эдвина Кренна и его старого друга по школе-пансиону Эдварда Дато. Порядком уязвленный – и, возможно, посвященный в сплетни о ее интрижке – Рокфеллер настаивал, чтобы Эдит приехала одна. Она нехотя согласилась отправиться в Лейквуд повидаться. Эдит десять лет объясняла отцу, почему так и не приехала, как договаривались. «Стояла жуткая жара, но, когда я добралась до парома, началась ужасная гроза, и мои нервы, сильно измотанные сложными условиями развода после приезда в Нью-Йорк и вдобавок обращением моих детей, не выдержали, и я была вынуждена вернуться и не поехала к тебе»57. Это было самая близкая попытка отца и дочери встретиться за последние девятнадцать лет жизни Эдит. Несмотря на восемь лет интенсивного обучения у Юнга, Эдит так полностью и не справилась с фобией путешествий, по крайней мере, когда доходило до встреч с отцом.
Месяц спустя после возвращения Эдит в Чикаго Гарольд подал на развод. Эдит, как и ее отец, питала надежды на примирение, но позиция Гарольда была сильнее: его адвокат, Пол Крават, привез из Европы свидетеля, который, очевидно, наблюдал неверность Эдит. Неизвестный свидетель был достаточно убедителен, чтобы Алта посоветовала сестре пойти на полюбовное соглашение. К Рождеству Эдит была вынуждена подписать документы о разводе, где указывалось, что она не получит содержания и выплатит Гарольду два с половиной миллиона семьсот тысяч долларов за их дома, что еще больше увеличило ее долги. (В 1922 году Эдит все еще должна была банкам семьсот двадцать шесть тысяч долларов, несмотря на то что за последние годы получила от отца более четырнадцати миллионов.) Как будто выражая расположение к зятю, даже при том, что его дочь подписывала бумаги, Рокфеллер отправил Гарольду рождественский чек на тысячу долларов. Хотя Эдит давила на него, чтобы он прервал общение, Рокфеллер продолжал поддерживать отношения с Гарольдом, хотя с годами они стали видеться реже.
Вернувшись в Чикаго, Эдит планировала основать центр юнгианской философии, возможно в Вилла-Турикум. Не склонная скромно умалчивать свои стремления, она объявила: «Мне было указано, что Чикаго станет величайшим центром психологии в мире. Поэтому я вернулась сюда жить»58. Вскоре частную практику Эдит посещали сто пациентов, многие из них светские люди, соблазнившиеся именами Рокфеллер и Маккормик. Она продолжила увлекаться астрологией и оккультизмом, платила фантастические суммы за гороскопы и время от времени устраивала сеансы; во время одного из сеансов она впала в транс, затем объявила себя реинкарнацией души невесты сына Тутанхамона. Любопытство потенциальных пациентов подпитывали и сплетни о связи Эдит с Кренном. Как и в Цюрихе, они продолжали заниматься повседневными делами: вместе обедали, занимались языками, далее следовал вечерний чай и позже фильмы. Некоторые знакомые думали, что у Кренна могла быть гомосексуальная связь с Дато, но проверить эти утверждения невозможно.
Все еще уверенная в своих деловых талантах, в конце 1923 года Эдит начала затею с недвижимостью «Кренн энд Дато», которую возглавили ее европейские спутники. Она вновь оказалась наивной и импульсивной, как и опасался Рокфеллер. Для поддержания предприятия Эдит положила на депозит пять миллионов двести тридцать тысяч долларов (сорок пять миллионов долларов в современных деньгах) на организацию «Эдит Рокфеллер – Маккормик траст», взяв Кренна и Дато доверительными собственниками. Видя, что Эдит собирается шагнуть с очередного обрыва, Рокфеллер написал ей: «Я полагаю, что позже ты испытаешь значительное разочарование в связи с этими трансакциями с недвижимостью, и для всех нас станет большим унижением видеть повторение истории, которые у тебя уже были в деловых приключениях с иностранцами»59. Предупреждение услышано не было. Хотя Эдит планировала построить рядом с Хайленд-Парк доступное жилье для бедных, ведущий проект «Кренн энд Дато» должен был разместить на полутора тысячах акров (ок. 607 га) городок для миллионеров на озере Мичиган с причалом для владельцев яхт, под названием «Эдитон». Для проекта города Кренн копировал стили Атлантик-Сити и Палм-Бич. Эдит оставалась в Чикаго, в ловушке своей фобии путешествий, и не могла посетить место строительства, проверить бухгалтерию и даже заглянуть в контору Кренна и Дато. Когда Эдит с гордостью отправила отцу проспект своей фирмы, он, должно быть, внутренне содрогнулся и ответил еще одной мольбой: «Ты блестящая взрослая женщина больших умственных способностей, но я не могу забыть, что ты моя плоть и кровь. Поэтому я полагаю своим долгом предупредить тебя об опасностях и превратностях жизни»60. Рокфеллер уже слышал о том, что Эдит опять много занимает и что кредиторы со Среднего Запада приехали в Нью-Йорк выяснять состояние ее активов. Но Эдит обиделась, хотя отец беспокоился из лучших побуждений: «Не могу сдержаться и не сказать тебе, что твои сомнения в управлении моего делового треста и в двух моих партнерах причинили мне боль. Оба, и г-н Кренн, и г-н Дато, мужчины высоко надежные»61. К 1927 году они двигались к катастрофе, «Кренн энд Дато» еще глубже погрузилась в долги. Фирма была слишком слаба, чтобы выдержать крах 1929 года, и Эдит осталась с грудой непроданной недвижимости. Она так и не окупила свои огромные потери.
На протяжении 1920-х гг. Эдит продолжала уверять отца, что приедет, но так и не собралась. Возникает вопрос, не стала ли ее фобия путешествий удобным оправданием, чтобы избежать проблемных отношений. Отец и дочь часто обменивались короткими любящими письмами и никогда не теряли друг друга из виду, но продолжали друг друга разочаровывать. Эдит хотела современного отца, а не того старомодного человека, какой у нее был. Она обращалась к нему, как к оракулу, а затем обижалась и недоумевала, получив совет. Эдит никогда не мучили угрызения совести за то, что последние двадцать лет своей жизни она покинула отца. Она давно освободилась от таких устаревших понятий.
Глава 31Исповедь
Рокфеллер после смерти Сетти часто переживал моменты одиночества, но он освободился от сурового испытания ее болезнью. В последующие годы, даже притом, что он ссохся, стал длинным и худым, он казался легче и оживленнее, и был больше похож на Билла, чем на Элизу. Во многом он жил уединенно – Сетти и Бесси были мертвы, Эдит жила в Швейцарии или Чикаго, Алта оставалась на своей ферме в Маунт-Хоуп, а Младший был занят, распоряжаясь его состоянием – он собрал вокруг себя замену семьи.