Лют, чопорная щепетильная свояченица Рокфеллера, до своей смерти в 1920 году помогала выполнять роль хозяйки. Но постоянное место после смерти Сетти заняла пышногрудая Фанни Эванс, кузина Рокфеллера из Стронгсвилла, штат Огайо, ставшая его экономкой и компаньонкой. Рокфеллер добродушно подшучивал над Эванс, на тридцать лет младше его. Когда они сидели за противоположными концами обеденного стола, Рокфеллер с радостью шаловливого старика поддразнивал ее и говорил комплименты. «Я постоянно называю ее в лицо ангелом, – сказал он сыну, – и она поднимает руки и показывает некоторое неверие»1. Они обращались друг к другу «господин Рокфеллер» и «госпожа Эванс», хотя иногда он звал ее Тетушка Фанни. Они вместе разыгрывали спектакль, в котором его роль была подчинение ее тирании, потому что она распоряжается его календарем мероприятий – удобный вариант, чтобы избавиться от людей, которые слишком задержались. Актером второго плана был элегантный камердинер швейцарец, Джон Йорди, который выполнял все: и следил за диетой хозяина, и играл ему на органе. (Конечно, он специализировался на гимнах.) Йорди был наделен полномочиями диктатора, ему разрешалось останавливать Рокфеллера и не позволять участвовать в чем-либо утомительном.
После всех мучений Младшего и Эбби в Кайкате, Джон и Сетти провели там мало времени. Сетти умерла вскоре после завершения ремонта, а Рокфеллер предпочитал свое местечко в Лейквуде весной и во Флориде зимой. В феврале, в период каникул для игры в гольф в Огасте, штат Джорджия, его любовь к южным широтам расцветала, там он мог сесть на трамвайчик или побродить по улицам без телохранителей. При всем великолепии Покантико он чувствовал себя там в клетке, отрезанным от внешнего мира, заложником своего богатства. Если бы он так не мерз на поле для гольфа по утрам, он выбрал бы Огасту в качестве зимнего дома. Затем друг отправил ему восторженные письма, восхваляя климат Сибриз, штат Флорида, Рокфеллер связался с Метеорологической службой США и убедился, что Сибриз зимой получает больше солнца, чем Огаста. Открылась заманчивая возможность продлить сезон гольфа, и в 1913 году он предпринял исследовательскую поездку с доктором Биггаром и обнаружил, что погода просто великолепна. Несколько зим Рокфеллер провел в близлежащем отеле «Ормонд Бич», построенном Генри Флаглером, занимая со своим окружением целый этаж, а в сентябре 1918 года наконец купил дом в Ормонд-Бич. Стоит отметить небольшой парадокс. Годами Флаглер умолял его приехать во Флориду, но только после смерти Флаглера в 1913 году Рокфеллер начал регулярно посещать штат, что вновь наводит на мысль о его молчаливом неодобрении развода друга и хвастовства в поздние годы.
Старея, Рокфеллер сильнее чувствовал тягу своих пуританских корней и сделал фетиш из простоты. «Я убежден, что мы хотим все больше и больше учиться не превращаться в рабов вещей и подойти ближе к идее жизни Бенджамина Франклина и брать свою миску каши со стола, не покрытого скатертью», – написал он2. В Ормонд-Бич, популярном курорте, усыпанном отелями, Рокфеллер пытался вернуться к относительно скромной жизни. Он разместился напротив отеля «Ормонд-Бич», в трехэтажном доме с серой крышей, в честь окон под навесами названном «Кейсментс». Опасаясь, что, если станет известно о его интересе, цена взлетит непомерно, он купил дом через знакомого и с начала 1919 года превратил его в свою зимнюю резиденцию. Дом был обставлен просто, его оттеняли высокие пальмы, а сад террасами спускался к реке Галифакс, океаническому проливу, идущему параллельно пляжу. В скромном, учитывая стандарты Рокфеллера, доме было одиннадцать гостевых комнат для растущего потомства, хотя сюда никогда не приезжало столько членов семьи, как надеялся Рокфеллер. Он не утратил старую любовь к переделкам, хватал трость и рисовал дополнения к дому на мокром песке или делал быстрые наброски коротким карандашом. Давний поклонник солнца, он установил закрытую веранду, и туристы могли видеть, как он сидит внутри, как восковая фигура. Больше всего он хотел наполнить дом музыкой и поставил фортепьяно «Стейнвей», патефон и очаровательный церковный орган. «Я преклоняюсь перед человеком, который сочиняет музыку, – воскликнул он однажды, послушав Рихарда Вагнера. – Это чудесный дар»3.
Рокфеллер любил встречать посетителей, сидя в старом кресле-качалке Элизы. В Кейсментс не было охраны на входе или сторожки, только ограда, и репортеры постоянно удивлялись очевидному отсутствию мер безопасности. «Корсиканец без труда мог бы воткнуть стилет в бок [Рокфеллера] в любую минуту», – написал один местный репортер4. Хотя дом все же был под присмотром – двое охранников находились внутри и еще двое патрулировали территорию, да и Йорди выполнял функции телохранителя – Рокфеллер гулял по городку без сопровождения, старый чудак в твидовой шапочке, в прохладные дни закутанный в шарф. Однажды маленький мальчик окликнул его: «Добрый день, Джон Д.!» – И Рокфеллер прокомментировал: «Было бы приятнее, если бы он сказал: «Добрый день, сосед Джон»»5. Горожане старались угодить ему и называли Сосед Джон, и он ценил этот почетный титул. Один репортер написал: «В Ормонде на него смотрят примерно, как на человека, которого почитают – старого мэра или школьного учителя или даже священника»6. Он часто ездил на машине за шесть миль (ок. 9,5 км) в Дейтона-Бич, сидел в крытом плетеном кресле, спрятавшись за занавеской от солнца и ветра, и смотрел, как по плотно утрамбованному песку проносятся гоночные машины.
Рокфеллер предался двум своим требующим времени занятиям: Богу и гольфу. По воскресеньям он надевал черный котелок и сюртук и посещал внеконфессиональную Ормондскую церковь единения, где сидел с прямой спиной на скамье в середине ряда и с чувством распевал гимны. Потом он долго выходил из церкви, вежливо приветствуя других верующих и прохожих. Он всегда доверял жителям Ормонд-Бич и свободно гулял среди них. Раз в год он мастерски незаметно передавал в руки пастора конверт с чеком, покрывающим и его зарплату, и расходы церкви за год.
В Ормонд-Бич Рокфеллер впервые завел настоящих друзей, не просто приятелей по гольфу и знакомых. Он с запозданием учился жить более полной свободной жизнью, чем раньше. Его самым частым спутником стал древний генерал Гражданской войны Эдельберт Эймс, надменный выпускник академии Уэст-Пойнт, раненный при Булл-Ран, служивший губернатором Миссисипи во время Реконструкции и вернувшийся в строй добровольцем бригадным генералом в испано-американскую войну. На поле для гольфа Эймс, на четыре года старше Рокфеллера, поражался мерам экономии, которые практиковал его бережливый друг. Рокфеллер настаивал, чтобы рядом с прудиками они переключались на старые мячи для гольфа и удивлялся расточительным игрокам, которые в таких опасных местах используют новые мячи. «Они должно быть очень богаты!» – сказал он Эймсу7.
Рокфеллер часто пребывал в Ормонд-Бич в веселом настроении и был не прочь попозировать перед киносъемочными аппаратами, когда знаменитости наносили визиты вежливости. Генри Форд заехал без договоренности, и его проинформировали, что Рокфеллер появляется на общественном поле для гольфа ровно в двенадцать часов двенадцать минут каждый день. Мужчины встретились и пожали друг другу руки точно в это время. Форд был поражен спокойным морщинистым лицом Рокфеллера и проницательным цепким взглядом. «Как только я увидел его лицо, я понял, что создало «Стандард Ойл компани», – сказал он8.
Рокфеллера посетил юморист Уилл Роджерс, чьи сухие деревенские колкости напоминали шутки самого Рокфеллера. Роджерс два раза завтракал в Кейсментс, а потом играл в гольф. Рокфеллер дал ему десять центов в качестве сувенира, и Роджерс ответил: «Знаете, после той компании, в какой находилась эта маленькая монетка, боюсь, ей будет одиноко болтаться в моем кармане»9. А когда Рокфеллер обошел его в гольфе, Роджерс сказал: «Я рад, что вы побили меня, Джон. Я заметил, последний раз, когда вы проиграли, цена на бензин поднялась на два цента за галлон»10. То, что Роджерс осмеливался шутить на эти темы – а Рокфеллер осмеливался откинуть голову назад и смеяться, – многое говорит о его растущем расслаблении. Устрашающий глава преступной корпорации быстро становился любимым старым книжным героем, сертифицированным американским персонажем, и его приподнятое настроение это отражало.
В воскресные вечера, Рокфеллер, великолепный в своем прекрасно сшитом фраке, посещал еженедельные концерты в отеле «Ормонд-Бич» и часто приглашал приезжих див, таких как Мэри Гарден, присоединиться к игре в гольф на следующее утро. Теперь, когда Сетти ушла, он открыто играл кавалера, и ему нравилось отправляться с новыми подругами в долгие поездки днем.
Однажды Бенджамин Франклин заметил: «Я убежден, что длительные привычки добродетели заметно влияют на выражение лица», – и характер Рокфеллера начал проступать на его стареющем лице. Покрытая тонкими морщинками, как пергамент, кожа говорила о бережливости, ровный взгляд – о целеустремленности, похожее на маску лицо – о хитрости и ловкости. Он был идеальным сюжетом для портрета художника, но долгое время показывал аскетичную неприязнь к воспроизведению. Младший и Эбби любовались портретами семьи Уайденер, выполненные Джоном Сингером Сарджентом, и в 1916 году предложили Рокфеллеру заказать Сардженту пять портретов – три Джона Старшего, один Младшего и один Эбби. В Рокфеллере сразу же проснулся бухгалтер. «Как насчет Кольбаха?» – спросил он. «Цена кажется очень, очень высокой, но я готов обсудить с вами этот вопрос»11. Младший ответил, что Сарджент, учившийся во Флоренции и Париже, был сыном уехавших американских художников и, вероятно, величайшим живущим портретистом, что Кольбах менее значимая фигура, не в его лиге. Со своей стороны Сарджент неохотно согласился писать великого человека – он устал от портретов и хотел больше времени посвятить акварели – и поначалу уступил только в качестве одолжения Младшему.