12.
Возможно, пытаясь заменить театр и другие развлечения, осуждаемые их религией, Джон и Сетти поощряли музыкальные таланты детей, и каждый выбрал себе по инструменту. У них получился квартет – Бесси играла на скрипке, Алта на фортепьяно, Эдит на виолончели, а Джон-младший на скрипке, – и в доме звучали произведения Моцарта, Бетховена и Генделя. Дети подходили к музыке, как к серьезному искусству, а не легкомысленному развлечению, и часто выступали на церковных собраниях. Им не запрещалось исполнять и современную популярную музыку.
Если в доме Рокфеллера было больше радости, чем можно было бы ожидать, то присутствовала и скрытая сдержанность. Дети помнили моменты веселья, но людей со стороны поражала унылая строгая атмосфера, и они находили что-то почти пугающее в доме Рокфеллера. Один недовольный домашний учитель оставил жутковатое описание: «Топот ножек, детский смех, беззаботность, шумные игры, шаловливость, которые ожидаешь от молодых и счастливых, полностью отсутствовали там, почти до хандры. Над горизонтом нависли тучи, и их тяжесть заполнила весь дом. Повсюду царили тишина и уныние»13.
Рокфеллер полностью оградил детей от внешнего мира и нанял гувернанток, чтобы учить дома. Кроме церкви, дети никогда не посещали общественных или городских мероприятий и испытывали характерный для баптистов страх к мирским развлечениям. Летом друзья приезжали погостить на неделю или две, но не наоборот, и даже эти приятели были тщательно отобранными отпрысками знакомых Джона и Сетти по церкви. Как вспоминал Джон-младший: «Наши интересы вращались вокруг дома; почти всегда друзья приходили к нам. Мы редко, почти никогда не ходили в гости к соседям»14. Джон-младший намекал, что дети, которых приводили, были не настоящими приятелями, а просто видимостью, чтобы доставить удовольствие его родителям. «У нас не было друзей детства или школьных друзей»15. Это не имело ничего общего с описанным Торстейном Вебленом избалованным праздным классом.
Рокфеллер был убежден, что борьба закаляет характер, а перед ним стояла деликатная задача вырастить детей. Он хотел накапливать состояние, но при этом показать им ценности его небогатого детства. Первым шагом, предназначенным для того, чтобы удержать детей от мотовства, стало правило держать их в неведении относительно влияния их отца. Дети Рокфеллера ни разу не были в его конторе или на заводах, пока не стали взрослыми, да и тогда их сопровождали представители компании, а не отец. Дома Рокфеллер создал воображаемую рыночную экономику, назвав Сетти «главным управляющим» и требуя, чтобы дети аккуратно вели книги счетов16. Они зарабатывали карманные деньги, выполняя работу по дому и получая два цента за убитых мух, десять центов за заточенные карандаши, пять центов в час за занятия на музыкальных инструментах и один доллар за починку ваз. Им давали по два цента цента в день за воздержание от конфет и десять центов премиальных в каждый последующий день воздержания. Каждый трудился на своей овощной грядке, получая по пенни за каждые десять выдернутых сорняков. Джон-младший зарабатывал пятнадцать центов в час за колку дров и десять центов в день за уборку дорожек. Рокфеллер гордился воспитанием детей как рабочих в миниатюре. Несколько лет спустя он ехал в поезде со своей тринадцатилетней дочерью и сказал спутнику: «Эта маленькая девочка уже зарабатывает деньги. Никогда не догадаешься, каким образом. Я выяснил, каков должен быть средний счет на газ, если с газом обращаться бережливо, и я сказал, что она каждый месяц может оставлять «на булавки» все деньги, которые сэкономит от этой суммы, поэтому она проходит каждый вечер по дому и прикрывает газ там, где он не нужен»17. Рокфеллер без устали проповедовал экономию, и, когда домой приходила посылка, он подчеркивал, что не следует выбрасывать обертку и веревку.
Сетти была не менее бдительной. Когда дети попросили велосипеды, Джон собирался купить велосипед каждому. «Нет, – сказала Сетти, – мы купим один на всех». «Но моя дорогая, – возразил Джон, – трехколесные стоят недорого». «Верно, – ответила она. – Дело не в цене. Но, если у них будет один на всех, они научатся делиться друг с другом»18. Поэтому велосипед был один. Удивительно, но, пока четверо детей росли, уровень земных благ у них едва ли был выше того, что знал ребенком Рокфеллер. За исключением воскресений, девочки носили простые хлопковые платья и донашивали одежду друг за другом. Позже Джон-младший робко признавался, что до восьми лет носил только платья, потому что был младшим в семье, а все старшие были девочками19.
Домашний секретарь Рокфеллера часто видела детей, потому что им нравилось тихо сидеть и наблюдать за таинственным щелканьем телеграфа в ее кабинете. Она рассказывала, что Рокфеллер был очень мягок с детьми, но придерживался определенных четких принципов, которые излагал с назидательным утомительным повторением. Детям так часто говорили, что карты – это грех, что они не различали даже масти. Чтобы научить их выдержке, Рокфеллер разрешал им брать по одному кусочку сыра в день. Однажды маленькая Алта наябедничала на свою младшую сестру Эдит, что та съела два кусочка, и Рокфеллер изобразил, что потрясен такой эпикурейской роскошью. Как вспоминала секретарь: «Целый день, когда Эдит появлялась в зоне слышимости, ее отец говорил, медленно и со значением: «Эдит была жадной». В другой раз оба, Джон и Алта выкрикнули: «Эдит взяла самый большой». Снова и снова в тот день господин Рокфеллер говорил в своей значительной манере: «Эдит была корыстной»20.
Но бдительнее всего следовало обходиться со временем. Нельзя было ни прийти раньше, ни опоздать. На самом деле пунктуальность превратилась в такой культ, что вызывала у детей выраженную тревожность. Домашний секретарь Рокфеллера сказала, что Джон-младший просчитал до секунды, сколько требуется времени дойти от ее кабинета с телеграфом до школьной комнаты наверху. «После этого, если я читала детям и приближалось время занятий, Джон сидел с часами в руках, и то, что он вставал, было сигналом для прекращения чтения, и девочки следовали за ним»21.
Каждое утро перед завтраком Рокфеллер первым начинал читать молитву, назначив штраф в один пенни за опоздание. Каждый по очереди читал вслух из Писания, а Джон или Сетти разъясняли сложные места и молились о наставлении. Перед сном Сетти слушала, как дети читают молитву, и ничто не могло отвлечь ее от этой священной обязанности. Их поощряли быть активными в молитве, особенно на молитвенных собраниях в пятницу вечером. Как вспоминал Джон-младший, в раннем возрасте им предлагали «участвовать наравне со старшими, либо краткой молитвой, либо рассказом из личного опыта»22.
Воскресенье было строго расписано, оно начиналось с утренней молитвы и воскресной школы, затем день проходил в молитвенных собраниях и завершался вечерними гимнами. Если у детей было свободное время, они не могли читать романы или светскую литературу, им следовало ограничиться Библией и литературой из воскресной школы. Что удивительно, дети не вспоминали это как что-то суровое. Как заметил Джон-младший: «День с таким распорядком привел бы в ужас современного ребенка. А у меня остались только счастливые воспоминания о воскресеньях из моего детства»23. Сетти превращала воскресенья в дни серьезных размышлений, прося детей подумать над такими весомыми изречениями, как «Величайшая победа – победа над самим собой» или «Секрет благоразумной жизни в простоте»24. Она вела с детьми «домашний разговор» в течение часа, просила каждого выбрать «тревожащий грех», а потом молилась вместе с ребенком, прося помощи Бога в сопротивлении греху. Негласным баптистским убеждением было, что люди от природы порочны, но – с молитвой, силой воли и милостью Божией – бесконечно способны совершенствоваться.
В деловой среде Джон Д. Рокфеллер находился в грубом мужском мире, а дома его окружал гарем безумно любящих женщин, состоящий в разное время из его жены, свояченицы, матери, тещи и трех дочерей. Казалось, он равным образом комфортно чувствует себя и в мужском, и в женском кругу общения. Сразу после свадьбы Джон и Сетти жили с его матерью Элизой, но после их переезда она осталась на Чешир-стрит. До конца жизни Элиза гостила по очереди в домах пятерых ее детей, которые дали ей больше заботы и жизненной безопасности, чем ее блудный муж. Судя по всему, она что-то знала о месте жительства Билла, потому что пересылала ему письма от внуков на почтовый адрес. Внуки сумбурно представляли, что их веселый дедушка жил странной жизнью где-то на Западе, но образ намеренно оставался туманным.
Передвижения Билла сложно отследить точно, так как Джон Д. редко упоминал его в деловых или личных бумагах; изгнание отца стало не только географическим, но и психологическим. Насколько возможно собрать из кусочков его историю за эти годы, Билл и его вторая жена Маргарет переехали в Иллинойс в 1867 году и купили ферму на сто шестьдесят акров (ок. 65 га) в Мароа, и Джон тайно помогал отцу деньгами. Когда район стал слишком людным для Билла, пара переехала в 1875 году во Фрипорт, штат Иллинойс, и здесь, наконец, скитания Маргарет закончились. Согласно рассказам их соседей во Фрипорте, Билл – известный им как доктор Уильям Левингстон – считался грубым хвастуном и мошенником, знаменитым врачом-шарлатаном, который заявлял, что специализируется на лечении рака и почек, покупал пузырьки мочегонного у местного аптекаря и потом перепродавал их на дороге. Раньше терпела разлуку многострадальная Элиза, теперь пришла очередь Маргарет ждать Билла, когда он исчезал на месяцы, а затем возвращался с толстыми пачками денег, и купюра в сто долларов всегда аккуратно лежала сверху. И все же Большой Билл никогда полностью не терял связи с семьей Рокфеллеров. Он материализовывался в Кливленде откуда ни возьмись, радостный и беззаботный, проводил несколько дней, стреляя по мишеням и играя на своей скрипке, а потом исчезал еще на год. Джон оставался холодно вежлив с отцом, и их встречи обычно оказывались краткими и редкими. Позже мы расскажем подробнее о необычной одиссее Билла – после того как его сын стал знаменитым, местонахождение дока Рокфеллера превратилось в навязчивую идею репортеров всей страны, пытавшихся проследить его путь.