Поначалу Эндрюс ликовал в полной уверенности, что сбыл акции по завышенной цене. Рокфеллер же вывернулся и продал те же самые акции Уильяму Г. Вандербильту с быстрой прибылью в триста тысяч долларов38. Когда Эндрюс начал возмущаться, что это нечестно, Рокфеллер отправил к нему посланника сказать, что Эндрюс может выкупить обратно свои акции по первоначально оговоренной цене. Ожесточившись, Эндрюс отверг это честное предложение и решил оставить деньги. Если бы он вернул акции, по одной из оценок к началу 1930-х годов они бы стоили девятьсот миллионов долларов39. Поспешное решение, мотивированное чистой обидой и уязвленным самолюбием, не позволило стать одним из богатейших людей Америки.
Разгневанный поведением Эндрюса, Рокфеллер утратил к своему компаньону-учредителю остатки благодарности и высмеивал его деловые навыки. Если уж он враждовал с кем-то, он клеймил этого человека, как негодяя и позже сказал: «Он был невежественный, самонадеянный, потерял голову… им управляли опасные предрассудки, что сопровождают самовлюбленность, столь характерную для такого типа невежественных англичанин»40. Рокфеллер неоднократно особо выделял англичан в резких замечаниях. Эндрюс не только упустил шанс сделать колоссальное состояние, но и выбросил деньги на уродливый вычурный дом на Юклид-авеню, где мечтал когда-нибудь принять королеву Викторию. Чудовищное пятиэтажное строение с сотней комнат и таким же количеством слуг, однажды описанное как «самая претенциозная резиденция Кливленда», вполне заслужило свое прозвище «Безумие Эндрюса»41. До конца жизни Эндрюс поносил Рокфеллера, произнося долгие занудные речи перед всеми, кто готов был слушать. Морис Кларк, вероятно, разглядел правду, когда сказал о Сэме Эндрюсе: «Прежде чем продать, он обижался на Джона. Продав, он обиделся на себя»42. «Стандард Ойл» никогда не была добра к скептикам, сомневающимся в ее ярком будущем.
Глава 11Святое семейство
Свежеиспеченные американские миллионеры радовались броским домам, полным излишеств и оформленным в самых разных стилях – от средневековых рыцарских романов до «Сказок тысячи и одной ночи», а Рокфеллер предпочитал владеть необработанной землей. В 1873 году он вложился в семьдесят девять акров (ок. 32 га) в Форест-Хиллчудесное, густо поросшее лесом местечко, иссеченное крутыми оврагами и ущельями, всего в четырех милях (ок. 6,5 км) к востоку от его дома на Юклид-авеню. Два года спустя он собрал группу инвесторов, которые купили у него землю для строительства санатория, специализировавшегося на гомеопатической медицине и водолечении. В качестве части сделки, Рокфеллер и Стивен Харкнесс построили короткую железную дорогу, чтобы вывозить людей на этот пригородный курорт. Когда в 1870-х годах оба предприятия пали жертвой депрессии, Рокфеллер выкупил землю обратно, но теперь с огромным просторным зданием. Начиная с 1877 года, он использовал его как летний дом, возможно, в терапевтических целях, так как ранее врачи диагностировали у Сетти предрасположенность к туберкулезу. Летом 1876 года, по настоянию врачей, Рокфеллер с семьей отдыхали в сухом свежем климате Колорадо. Возможно, он верил, что жене будет легче в озерном воздухе Форест-Хилл.
Страстно желая выставить Рокфеллера вульгарным и лишенным вкуса, Ида Тарбелл высмеивала дом в Форест-Хилл, называя его «памятником дешевому уродству». Не менее оскорбительных эпитетов поспешили подсыпать и прочие насмешливые критики1. Дом, столь незаслуженно высмеянный, в действительности был любимым укрытием Джона Д. «О, я люблю Форест-Хилл больше всех остальных!» – объявил он2. Здание было прекрасно расположено на вершине крутого склона холма, из него открывались чудесные виды на озеро Эри; Рокфеллеру оно напоминало дом его детства в Моравии, над озером Оваско. Несуразный викторианский пряничный домик отличало буйство веранд и выступов, башенок и эркеров. Рокфеллеру нравились большие свободные комнаты и открывающиеся из них просторы. Любящий свет и воздух, он посрывал занавески и драпировку, пристроил остекленную веранду и наполнил дом солнцем. Он даже установил огромный орган в одной из гостиных.
Те, кто исправно придирались к вкусу Рокфеллера, упустили тем не менее важный момент. В то время, когда богачи состязались, стремясь произвести впечатление своими владениями, Рокфеллер предпочитал комфорт изыскам. В его доме не было охотничьих трофеев, полок с богато переплетенными книгами, которые никто не читает, и других признаков статусного потребления. Рокфеллер сделал себе дом для жизни, а не для внушения трепета незнакомцам. В 1877 году он написал о каминах Форест-Хилл: «Я видел множество каминов здесь [и] не думаю, что вид наших комнат оправдывает расходы на роскошную плитку и все в таком роде, как в некоторых пышных домах. Мы хотим разумное, простое оформление, подходящее для наших комнат»3.
Семья не сразу привыкла к Форест-Хилл. Дом строился как отель, и это было заметно: слева от входной двери располагалась приемная, прямо – столовая с маленькими столиками, наверху коридоры вели в множество одноместных комнат, и каждый этаж огибали веранды. Веранды были украшены в курортном стиле и загромождены бамбуковой мебелью. Вероятно, планировка сподвигла Джона и Сетти превратить Форест-Хилл в доходный клуб для друзей, и летом 1877 году они пригласили человек двенадцать погостить. Начинание закончилось не меньшим фиаско, чем санаторий. Став «гостями клуба», многие посетители ожидали, что Сетти будет выполнять маловероятную роль их хозяйки. Некоторые не поняли, что находятся в коммерческом заведении, и изумились, получив по возвращении счет за пребывание. Не менее озадаченными оказались и дети Рокфеллера, они не понимали, что происходит, когда в большой столовой их обслуживала группа официантов в строгих костюмах. Через год Рокфеллер отказался от неудачного предприятия, уволил официантов и начал превращать лабиринт крошечных комнат наверху в залы и хозяйские спальни.
С 1877 по 1883 годы Рокфеллеры оставили дом на Юклид-авеню своей главной резиденцией, а в Форест-Хилл проводили лето. Постепенно время пребывания в Форест-Хилл удлинялось, поместье расширилось и занимало более семисот акров (ок. 283 га), а число сотрудников выросло до ста тридцати шести человек. Через некоторое время семья стала проводить на Юклид-авеню лишь небольшие периоды весной и осенью. Но они продолжали ездить туда по воскресеньям и брали с собой из Форест-Хилл холодный ленч, когда посещали Баптистскую церковь на Юклид-авеню. В конце 1883 года Рокфеллеры переехали в Нью-Йорк, Форест-Хилл превратился в их кливлендскую резиденцию, но они не отказались от сентиментальной привязанности к дому по Юклид-авеню, 424. Старый дом постоянно ремонтировался, всегда был готов встретить членов семьи, хотя они никогда туда не ездили, и вскоре он стал почитаемым заброшенным памятником ушедшим дням. Планы открыть в нем реабилитационный центр для детей-инвалидов или пожилых пар так и не реализовались. «Он казался слишком священным для общественного использования, мы все так его любили», – позже сказала Сетти4.
Каждое утро, несмотря на значительное расстояние до конторы, Рокфеллер, в защитных очках и плаще, ездил из Форест-Хилл в центр города в маленьком двухместном экипаже, управляя парой быстрых лошадей. Он все еще страстно любил рысаков, и теперь у него их было больше десятка. В Форест-Хилл он построил собственную беговую дорожку длиной в полмили (ок. 1 км), в тени кленов, высаженных его сыном, и купил каждому ребенку уэльских и шетлендских пони. В середине 1870-х годов он часто возвращался домой обедать и остаток дня проводил в кругу семьи, постоянно чем-то занимаясь на воздухе. Он запрудил поток и сделал два искусственных озера, одно для катания на лодках, второе для плавания, и в жаркие дни проплывал круг длиной в милю (ок. 1,5 км), соломенная шляпа на голове прикрывала его светлую кожу от солнца. Пристрастившись к велосипедным прогулкам, он выровнял опасно извивающиеся тропинки и бесплатно выдавал велосипеды посетителям, которые умели ездить. Он испытывал необычный восторг от катания на коньках, часто в морозный день на пруду Рокфеллера катались до 50 человек – многие незнакомцы из окрестностей. Так как он не разрешил бы наполнять пруд в День отдохновения, если ночь оказывалась морозной, Рокфеллер иногда вставал после полуночи и отправлял рабочих подготовить все для катания на коньках к утру.
Хотя Рокфеллер не испытывал интереса к простым интерьерам Форест-Хилл, он часами каждый день проводил на землях. Его высокая угловатая фигура мелькала на территории, пока он изучал земли, планировал новые виды, гравийные дорожки, сады, амбары и каретные дворы. Он создал приличных размеров ферму с шестнадцатью коровами и тысячами кур. Сам, выполняя работу инженера и следуя природным изгибам, Рокфеллер проложил двадцать миль (ок. 30 км) дорог для поездок на лошадях и колясках через тополиные, буковые, дубовые и кленовые рощи. Во главе пятидесяти – шестидесяти рабочих он обустроил известняковый карьер на землях для своих грандиозных проектов и перекинул живописные мосты через потоки. Чтобы оформить замечательные виды, он начал пересаживать большие деревья и делал это столь мастерски, что они не страдали при переезде. Постоянно перестраивая владения, он не просто обрамлял симпатичные виды или украшал кусочек сада. Это был типичный для Рокфеллера способ переделать собственную миниатюрную вселенную и участвовать в неком огромном бесконечном проекте.
Детям Рокфеллера жизнь в Форест-Хилл, вероятно, казалось грустной, так как они оставались одни в огромном поместье, отрезанные родителями от мирских соблазнов. Уединенное настроение особенно тревожило Джона-младшего, которого до десяти лет учили дома, и позже он описал себя мальчиком «стеснительным, плохо приспособленным и слабым»5.
Он с самого начала не был соткан из нерушимого материала, как его отец. 29 января 1874 года Рокфеллер, растроганный до слез, приехал в «Стандард Ойл» и сообщил Генри Флаглеру и Оливеру Пейну, что Сетти родила сына. Доктор Майра Херрик приняла ребенка в комнате на втором этаже в доме на Юклид-авеню, пока Рокфеллер ждал в соседнем зале. «Как мы все радовались, что это мальчик – у нас уже было четыре девочки – и что он прекрасно сложен», – написала Сетти