На похоронах гроб Элизы несли ее сыновья и внуки, Джон зачитал последнюю главу Книги притчей Соломоновых, а отсутствие Билла среди присутствующих бросалось в глаза. Сертификат о смерти Элизы поддерживал выдумку о ее вдовстве. После похорон Джон все еще был в возмущении из-за отсутствия отца и неделями настаивал на приезде Билла в Кливленд для прощания с Элизой хотя бы уже на могиле. 8 апреля 1889 года он написал Эгберту, брату Билла, с нехарактерной для него демонстрацией открытого гнева: «…если он скоро не появится, мы отправимся за ним»17. Смерть Элизы только обострила ситуацию и вновь разожгла чувства Джона, осложняя его бурные отношения с отцом.
В октябре, очевидно, в качестве ответных мер на то, что отец так и не приехал, Джон заставил его продать ранчо Парк-Ривер, которое теперь уже не имело смысла как возможное средство реабилитации. Под документами о передаче Джон опять вынудил отца написать настоящее имя: «Уильям Эйвери Рокфеллер, вдовец из Кливленда», – чтобы деньги не достались Маргарет18. Решительно настроенный назначить более суровое наказание, Джон подталкивал отца продать всю собственность на западе, вернуться на восток и совсем оставить Маргарет Аллен, но Билл не хотел уезжать из Парк-Ривер. Он купил новые земли неподалеку и до 1897 года продолжал проводить лето там, а зиму с Маргарет во Фрипорте.
Через полгода после похорон Элизы Билл имел наглость прибыть в Кливленд без предупреждения, а его здоровье неожиданно чудесным образом восстановилось. Скорее всего, именно его приезд укрепил Джона в решении продать ранчо в Северной Дакоте. Билл, очевидно, намереваясь подлатать отношения с Джоном и Уильямом, уговорил Эгберта, фермера с севера штата Нью-Йорк, сопровождать его в поездке на Манхэттен в октябре 1890 года. Образ этих двух селян в большом городе подчеркивает невероятное судьбоносное расстояние, проделанное Джоном и Уильямом от их истоков в маленьком городке. Сохраняя учтивость, Джон показал старикам Бродвей, 26, и отвел в собор Св. Патрика. Шестнадцатилетний Младший причудливо пересказывал эти события подружке в письме. Осмотрев церковь, Эгберт повернулся к хозяевам и сказал: «Да, это и правда превосходит все, что я видел»19. Хотя братья – Билл и Эгберт – были очень дружны, дети Джона раньше не встречались с этим деревенским стариком, и он их заворожил. Как написал Младший:
«Дядя – это фермер из Освего, штат Нью-Йорк, он всего раз в жизни был в городе, и то по делу, поэтому он ничего не знал о том, как здесь живут. И ему было очень интересно покататься в парке, посмотреть на красивые экипажи и лошадей, посмотреть еще много других мест, удивительных для человека, привыкшего к сельской жизни. Он такой милый простодушный старик и так благодарен за все, что мы для него делаем, что нам доставляет удовольствие сделать его посещение как можно приятнее. Дедушка сказал мне на днях, когда мы ехали вместе: «Дядя Берт так счастлив разочароваться в вашей семье и семье дяди Уилла». Я спросил, что он имеет в виду. «Ну, – сказал он, – он думал, что вы холодные и высокомерные и не будете обращать внимания на такого старого деревенщину, как он, и он так радовался, увидев, что вы общительные и интересные». И, сказал он, «он действительно получает большое удовольствие от всего, что видит, да он даже каждый вечер до одиннадцати рассказывает мне об этом»20.
Джон подозревал, что его стареющий отец в последний раз приехал на Восточное побережье, хотя Билл продолжал наведываться в Кливленд, часто в сопровождении дяди Эгберта. В саркастичном стиле, характерном для всех их деловых сделок, Джон продолжал пререкаться с отцом по денежным вопросам. В 1881 году он передал ему деньги на расширение дома Элизы на Чешир-стрит, того самого, который Джон построил подростком под периодическим надзором Билла. Хотя Билл снялся с якоря, Джон позволил ему сохранить долю в доме, оставляя возможность раскаяться и вернуться. По займу Джон назначил – но так и не взял – шесть процентов. Около 1900 года Джон сказал девяностолетнему отцу, что не будет требовать накопившиеся проценты, если Билл отпишет свою долю собственности внучкам. Это был очередной ход в вечном стремлении не допустить, чтобы Маргарет Аллен унаследовала хотя бы пенни из денег Рокфеллера.
Обычно Джон общался с отцом через Фрэнка или Уильяма. В типичном письме Фрэнку в 1898 году Джон написал: «Прилагаю письмо к отцу, потому что у меня нет его адреса»21. Несмотря на постоянные трения между ними, Большой Билл продолжал занимать деньги у сына и к концу века невыплаченный долг вырос до шестидесяти четырех тысяч – более одного миллиона долларов в современных деньгах. Зависимость раздражала Билла, что стало очевидным в сентябре 1902 года, когда Джон и Фрэнк устроили в Форест-Хилл прием на весь день для отца, собрав его дружков еще со дней в Стронгсвилле. Билл надел свои лучшие одежки – пиджак с шелковыми лацканами, шелковая шляпа под веселым углом и сверкающий бриллиант на манишке – но теперь он раздулся до двухсот пятидесяти фунтов (113 кг). В девяносто два года он страдал от подагры, ревматизма, астмы, плохо слышал, почти ослеп, был сварлив и непрочно держался на ногах. Но когда в его честь провели состязание в стрельбе, Билл победил безо всякого труда. Гости провели много времени в воспоминаниях и складывались пополам от смеха, когда Билл рассказывал свои сальные истории. Позже его спросили, где он живет, и Билл стал крайне уклончив; когда начали нажимать, он поднял руку со словами: «Нет, нет, ребята; это я вам не скажу»22. Но два намека он обронил: живет где-то на западе и стреляет «широкохвостых лебедей» на ближайшем озере – мелкие незначительные подробности, которые разожгли величайшую погоню за призраками в истории журнализма.
Воссоединение в Форест-Хилл столь уникально, потому что посторонние получили необычную возможность наблюдать отношения между Джоном и его отцом. По постоянным поездкам Билла в Канзас было очевидно, что он тепло относится к Фрэнку, но напряжение между Биллом и Джоном было явным. Старик, казалось, испытывал восторг, если ему удавалось смутить сына перед гостями. В какой-то момент Билл сидел на лужайке, устроив прием во дворе, когда тихо подошел Джон. «Вот идет Джонни, – начал подначивать его Билл. – Думаю, он хороший баптист, но торгуйте с ним с оглядкой»23. Позже он сказал Джону, что «перестреляет всех чертовых белок», если тот прямо на месте не заплатит по пятьдесят центов за штуку»24. Его чувство юмора нравилось всем, кроме Джона. И тому было крайне неловко, когда Билл пустился в длинную череду непристойных историй, рассказанных со всей веселостью, какую только он смог продемонстрировать. Джон, характерным для него образом, пытался ускользнуть, чтобы не приходилось терпеть ремарки отца, но Билл ухватил сына и заставил стоять и слушать похабные шутки. В конце дня, пока Джон восстанавливался от этого публичного унижения, Фрэнк и Билл совершили долгую сентиментальную прогулку в экипаже по улицам Кливленда.
Напряженные отношения Джона с отцом были сопоставимы со скрытой злобой, копившейся у его недовольного брата Фрэнка, которого всегда злил успех Джона. Огромная разница в состояниях Фрэнка и его братьев росла, Фрэнк решил поправить неравенство азартными играми, но лишь снова влип, и зависимость от братьев обострилась. Когда бы он ни пытался скопировать деловое чутье Джона, он действовал опасно и непредсказуемо, а из-за последующих неудач все больше озлоблялся на брата. По мере того как множились коммерческие промахи и поспешные спекуляции, на первый план патологически выходила его темная сторона, один наблюдатель описал Фрэнка как «вспыльчивого и мстительного… Иногда я думал, что он не в себе. Он был очень вспыльчив. Возможно, размышления над какой-то обидой, настоящей или воображаемой, повредило его рассудок»25.
Джон остро чувствовал значение пропасти между их состояниями, осознавал проблемы, которые его легендарный статус принес Фрэнку и пытался найти для брата место в деле, но не одобрял его методы и обижался на публичные тирады против него. В конце 1870-х годов Фрэнк был партнером конкурирующего нефтеперегонного завода в Кливленде «Пайонир Ойл Уоркс», и Джон отнес брата к числу шантажистов, которые хотели скинуть ему свои устаревшие предприятия по вымогательским ценам. «Он и подобные ему постоянно измысливали некие схемы, пока не продавали свою собственность за ту цену, какую хотели – схемы шантажа!»26 Джон без устали работал в попытке получить контроль над «Пайонир Ойл Уоркс» и предпочитал не устранить, а незаметно поглотить фирму. Используя Уильяма в качестве посредника – были времена, когда Джон и Фрэнк не разговаривали, – он предложил Фрэнку прибыльные сделки, по которым трест будет перерабатывать нефть «Пайонир». Фрэнк думал, что ведет переговоры только с Уильямом, но Джон тайно просматривал их переписку и диктовал письма, отправлявшиеся за подписью Уильяма. Добродушный Уильям был подставным лицом и при передаче крупных займов, которые Фрэнк отверг бы, зная, что они предложены Джоном. В итоге Фрэнк получил выгодную сделку, по которой «Стандард Ойл» будет продавать излишки нефти «Пайонир», если у «Пайонир» не найдется достаточно клиентов – односторонняя сделка, которую Джон мог одобрить только из братских чувств. Но вместо того чтобы поблагодарить, Фрэнк ответил попыткой увести клиентов «Стандард Ойл» и покушением на территории, которые она контролировала.
Неисправимый и неблагодарный, Фрэнк хотел все сразу: и быть в долгах перед братьями, и оставаться свободным от их контроля. Он просил Джона стать его банкиром, затем ожидал от него терпимости. Он взял несколько гигантских займов у Джона и Уильяма – некоторые до восьмидесяти тысяч долларов – с совершенно предсказуемым результатом. У Фрэнка скопились невероятные убытки на частных спекуляциях на нефти, и в 1882 году полковник Пейн доложил Джону: «Конфиденциально – сообщают, что Фрэнк много потерял на операциях в Чикаго – до ста тысяч долларов»