Можно только догадываться об эмоциональном сумбуре Младшего, когда он сообщил эти поразительные новости отцу, эта мучительная встреча навсегда врезалась в его память. «Никогда не забуду мой стыд и унижение, когда я пришел сообщить о сделке отцу. У меня не было денег, чтобы покрыть потерю; делать было нечего»31. Старший молча выслушал и спокойно, но тщательно расспросил его о сделке, изучая каждую деталь – все без звука упрека. В конце он просто сказал: «Хорошо, я разберусь с этим, Джон»32. Младший ждал критики, взрыва, отцовской нотации о будущем поведении. Но больше ничего не было сказано. Классический Рокфеллер: настоящий урок заключался в том, чего он не сказал, и в том, чего он не сделал. Рокфеллер почувствовал, что его неуверенный сын осуждает себя так безжалостно, что горькие упреки излишни. Проявив щедрость, он заручился верностью сына навсегда. Инцидент, должно быть, укрепил врожденный консерватизм Младшего, так как в единственный раз, когда он согласился на поспешную неумеренную сделку, он был жестко наказан.
Младший работал месяцами без перерыва, и у него начало скапливаться напряжение. Чтобы высвободить эту нервную энергию, он шел после работы в конюшни на 55-й Западной улице, где в плохую погоду занимались лошади его отца, и яростно рубил дрова из двадцатифутовых (ок. 6 м) бревен. Однажды он обедал с бывшим одноклассником из Брауна Генри Э. Купером и размышлял о собственном несоответствии. Купер был поражен переменами в нем и позже написал Младшему письмо с дружеским советом. «Ты стал слишком ворчливым, слишком замкнутым и хмурым, Джон… Я думаю, что тебе пошло бы на пользу время от времени, например, выкуривать сигарету или что-то в этом роде. Я не шучу. Просто попробуй чуть безрассуднее или беспечнее отнестись к тому, достигнешь ли ты совершенства за пять лет, и посмотри, не станешь ли ты счастливее»33. Трогательно желающий нравиться, Младший отметил в своей книге счетов несколько дней спустя «пачка сигарет – десять центов». Больше он никогда не курил.
Попав в колесо работы, долга и молитвы, Младший едва выкраивал время для Эбби Олдрич. Иногда в выходные он ехал на поезде в Провиденс, ужинал с ней, затем садился на полночный поезд до Нью-Йорка. На Манхэттене Младший часто ходил на танцы и вечеринки с Алтой, которая тоже жила дома. Она слишком сильно привязалась к брату и воспринимала Эбби, как соперницу, стараясь дискредитировать ее. Упорная оппозиция Алты лишь затягивала сомнения Младшего по поводу женитьбы на Эбби.
Старший видел, что сыну нелегко нести свою ношу, и умолял его больше отдыхать. Сетти же настойчиво толкала сына вперед к моральному совершенству. Через два дня после того, как он начал работать на Бродвей, 26, она убеждала его присоединиться к классу по Библии в Баптистской церкви на Пятой авеню, убеждая быть «сведущим в Писании. Самые сильные христиане это образцовые христиане»34. Иногда из ее слов казалось, что спасение человечества зависит исключительно от его личной чистоты. В потрясающем письме от 23 июля 1899 года Сетти сравнила мужа с Богом, а Младшего с ребенком Христом. «Ты всегда будешь помнить, что ты принц, Сын Царя царей, и поэтому ты обесчестишь отца и не предашь Царя»35. Тон Сетти особенно характерен на фоне участившихся нападок на «Стандард Ойл». Во многом как и ее муж, она создала альтернативную реальность, в которой из злодея он превратился в американского святого. Оттенки серого в доме Рокфеллеров были недопустимы.
Младший, истощенный работой и полный сомнений в себе, размышлял, стоит ли жениться на Эбби Олдрич и четыре года ежедневно молился о божественном напутствии. «Я всегда боялся, что женюсь на ком-то, а потом обнаружу, что люблю другую больше. Я был знаком с очень многими девушками, и у меня не было уверенности в собственном суждении»36. В апреле 1900 года сенатор Олдрич и Эбби на борту яхты президента Мак-Кинли «Дельфин» отправились на Кубу, где сенатор должен был изучить ситуацию после испано-американской войны, Младший присоединился к ним, и все казалось многообещающим. Но Младший оказался все еще не в состоянии подавить сомнения. В консервативном доме Рокфеллеров родители и сын не касались в разговорах этой темы. Наконец, его сестра Эдит нарушила негласный запрет, выступив посредником, и сказала брату, что родители беспокоятся о нем и чувствуют, что он держит их в неведении.
В феврале 1901 года Младший и Эбби решились на шестимесячную разлуку для испытания своих чувств. Когда это время истекло, Младший прогуливался с Сетти у озера в Форест-Хилл и набрался духу спросить ее мнение об Эбби Олдрич. Она тепло рассмеялась и дала категоричный ответ. «Разумеется, ты любишь мисс Олдрич. Почему бы тебе сразу же не пойти и не сказать ей об этом?»37 Младший нуждался в этой материнской оценке, в прямом подталкивании. Через некоторое время, на 54-й Западной улице, в предрассветные часы он услышал голос Бога, благословляющего его выбор Эбби. «После многих лет сомнений и неуверенности, больших стремлений и надежд, наступило величайшее умиротворение»38. Перед рассветом он быстро написал письмо Эбби, спрашивая, может ли он приехать. Навестив по дороге сенатора Олдрича на его яхте в Ньюпорте, он попросил руки его дочери и начал рассказывать о зарплате и финансовых перспективах. Вне всяких сомнений сенатора это слегка позабавило, он отмахнулся от денежных забот и изрек предсказуемую банальность: «Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива»39. Младший в восторге отправился в летнее поместье Олдричей у залива Наррагансетт и при свете луны сделал Эбби предложение. «Не могу поверить, что это правда, что вся эта божественная радость… моя… Долгое, долгое время это была та самая вещь в жизни, превыше всех остальных, к которой я стремился», – написал Младший матери40. За Эбби тогда ухаживали шестеро, и позже Младший заметил: «Я все время удивлялся, почему она согласилась выйти замуж за такого, как я»41. Но она ни разу не пожалела о своем решении. Много лет спустя она написала кузине много лет спустя: «Ну разве он не самый славный из мужчин?»42
В августе 1901 года было объявлено о помолвке, и у прессы выдался счастливый день. «Крез пойман» – трубила одна газета43. Многие статьи комментировали странную партию любящих повеселиться Олдричей и замкнутых Рокфеллеров. Как написала одна газета: «Молодой господин Рокфеллер… учитель воскресной школы и не верит в карты, танцы и платья с декольте, а мисс Эбби никогда не была в силах отказаться от всего этого»44. Хотя к сенатору Олдричу и Старшему отнеслись как всегда сурово, Эбби и Младшего хвалили за их более прогрессивные взгляды.
Дорогостоящая свадьба в Уорике 9 октября 1901 года отражала космополитичный стиль сенатора Олдрича, который не стал делать уступок своим родственникам-баптистам. На специально заказанном пароходе и в частном железнодорожном вагоне он привез множество американских плутократов, среди которых блистали Гулды и Уитни, Маккормики и Хэвемайеры. Свадьба стала невиданной удачей для «разгребателей грязи» с их сатирическими репликами. Дэвид Грэм Филипс мрачно отозвался о союзе: «Главный эксплуататор американского народа породнился с главным комбинатором на службе эксплуататоров»45.
Свадьба началась с небольшой закрытой церемонии, всего с тридцатью пятью гостями, которую провел преподобный Дж. Дж. Колби, тридцатью семью годами ранее обвенчавший Джона и Сетти. Затем около тысячи человек весело толпились на большом приеме в банкетном зале. Сенатор Олдрич отказался следовать взглядам на трезвость своих новых родственников и лично выбрал марочные вина. Для Сетти это оказалось слишком, за ночь до свадьбы у нее начался озноб, астма и понос, и она обратилась к спасительной постели, пропустив церемонию на следующий день – в точности повторив свое поведение перед танцевальным вечером в последний год Младшего в Брауне. Когда стильные гости разъехались, Младший и Эбби провели восхитительный месяц вдвоем в доме, который Старший купил в Покантико-Хиллс в Вестчестере.
Первые месяцы молодожены жили с Джоном и Сетти на 54-й Западной улице, 4, затем переехали через улицу в арендованный четырехэтажный особняк под номером 13. Младший пытался, с некоторым трепетом, приобщить свою свободолюбивую жену к четким конторским привычкам Рокфеллеров, предположив, что, возможно, она захочет подсчитывать еженедельные расходы. «Не буду», – отрезала Эбби, навсегда закрыв этот вопрос. В семью, скованную табу, она внесла освежающую чистоту. Когда один из гостей спросил ее: «Эбби, что же вы будете делать с этим огромным пустым домом?», – она в изумлении посмотрела на него: «Заполним его детьми, конечно же!»46
Глава 20Публика «Стандард Ойл»
Фредерик Т. Гейтс, по крайней мере внешне, казался противоположностью своего знаменитого патрона, столь же напыщенным и театральным, сколь Рокфеллер был хладнокровным и отрешенным. С его близко посаженными глазами, которые как будто слегка косили, наклоненной набок головой и сардонической улыбкой, часто казалось, что шеф филантропии скептически мерит взглядом мир. Высокий хорошо сложенный мужчина, неутомимый и энергичный, он с удовольствием мог говорить часами, как будто читал пылкую проповедь или шекспировский монолог. Он был способен на невероятные вспышки гнева или негодования, яркий и в жестах, и в речи. Разглагольствуя, он забрасывал ноги на стол, пронзал пальцем клубящийся сигарный дым или вскакивал со стула со взъерошенными волосами и съехавшим галстуком и мерил шагами пол, как раздумывающий адвокат. По словам одного коллеги, его «голос будто гремел с Синая» и он не знал полумер, выступая за дело1. Сам себя Гейтс описал как «нетерпеливый, порывистый, настойчивый и кроме того требовательный и раздражительный»2.
Как и в самом Рокфеллере, в Гейтсе соединялись две личности – одна расчетливая и любящая земные блага, вторая – благородная и претенциозная. Он родился в 1853 году на севере штата Нью-Йорк, недалеко от реки Саскуэханна, которая протекала через детство Рокфеллера, в семье благородного бедного баптистского священника, который влачил скромное существование в маленьких небогатых городк