Когда паника усилилась, Рокфеллер отказался снять обременение, несмотря на мольбы Корригана, что с помощью озерных судов он соберет еще денег. В октябре 1894 года Корриган попытался взять еще сто пятьдесят тысяч долларов у Джона без дополнительного залога. Джордж Роджерс кратко проинформировал Корригана, что «господин Рокфеллер выделил все, что следовало под собственность «Франклин», и, если только он не предложит другой залог, я более чем уверен, господин Рокфеллер не сможет выручить его»115. Когда Корриган совсем перестал выплачивать проценты, Рокфеллер подождал год, затем потребовал вернуть долг. Он предложил Корригану выкупить его две с половиной тысячи акций «Стандард Ойл» по сто шестьдесят восемь или сто шестьдесят девять долларов за акцию, что покрыло бы его четыреста тысяч долга.
Для оценки стоимости пакета адвокат Корригана попросил Рокфеллера предоставить детальную информацию об акциях, активах, инвестициях и заработках треста за предыдущие пять лет. Рокфеллер отказался раскрывать такую деликатную информацию. «Ценные бумаги, которые вы упоминаете, имеют хорошо известную рыночную стоимость, которая публикуется в газетах каждый день», – ответил Рокфеллер адвокату116. В то время немногие компании публиковали ежегодные отчеты. Фрэнк интерпретировал поведение брата, как мрачный заговор. Несколько лет спустя он сказал Иде Тарбелл, что, когда встретился с ним, чтобы попросить отсрочку для Корригана, Джон сказал: «Фрэнк, убеди Корригана продать мне акции «Стандард Ойл». Он в трудном положении. Он никогда не выберется, а я могу получить акции с тем же успехом, как и любой другой человек»117. Фрэнк расценил это как готовность Джона уничтожить Корригана, чтобы заполучить акции, и посоветовал другу не продавать ни при каких обстоятельствах.
В феврале 1895 года Корриган в конце концов продал акции «Стандард Ойл» Джону Д. по сто шестьдесят восемь долларов за акцию. Рокфеллер заплатил рыночную цену, примерно столько же, сколько заплатил коллегам в «Стандард» за их акции в том месяце. Один из руководителей «Стандард», Джозеф Сип, говорил, что Рокфеллер даже не оставил акции Корригана себе, а распределил между коллегами. Однако еще до конца месяца акции поднялись до ста восьмидесяти пяти долларов, а затем еще выше. Вместо того чтобы винить судьбу, Корриган решил, что его обманули, и в апреле 1895 года написал об этом Рокфеллеру. Получив письмо, Рокфеллер был потрясен. «Возможно ли, что «Джим Корриган» решил написать мне такое письмо, – ответил он, – после того, как я был неизменно добр к нему всю жизнь?»118 Через несколько лет, возможно, помня о деле Корригана, Рокфеллер наставлял сына: «Джон, никогда не одалживай деньги друзьям; это испортит вашу дружбу»119.
Рокфеллер не был ни Санта-Клаусом, ни Скруджем, он был просто твердым несентиментальным кредитодателем. Действительно, залога у него было более чем достаточно, чтобы покрыть займы Корригана в четыреста тысяч долларов, но он проявил терпение и ждал год после прекращения выплат. Гейтс даже жаловался, что Рокфеллер возится с ним. Корриган потянул до июля 1897 года, затем подал иск, утверждая, что потребовалось много времени, чтобы вручить повестку Рокфеллеру. Задержка с большей вероятностью была связана с тем, что акции «Стандард Ойл» продолжали расти в цене и подскочили почти до трехсот пятидесяти долларов за акцию из-за щедрой дивидендной политики Арчболда. Корриган выдвинул ультиматум: либо Рокфеллер вернет ему акции «Стандард», либо выплатит ему пятьсот долларов за акцию. Назначенные судом арбитры получили редкий доступ к конфиденциальным цифрам «Стандард Ойл» и решили, что поведение Рокфеллера было безупречным. Фрэнк, хотя и горячо настаивал, что Джон обманул его лучшего друга, продолжал выпрашивать у брата деньги и годом позже занял еще сто тридцать тысяч долларов. Все еще не зная о всей скопившейся желчи у Фрэнка, Джон набросал заметку для своих документов в феврале 1896 года, написав о Фрэнке: «Он приятен и вежлив и, я думаю, ценит то, что я делаю для него»120.
После дела Корригана Фрэнк, казалось, сходил с ума по поводу брата. Он начал появляться на Бродвей, 26, или на широкой веранде в Форест-Хилл, громко требуя встречи с ним. Из-за иска Корригана, находящегося в процессе рассмотрения, Джон принимал его только в присутствии секретаря, чтобы записывать, что он говорит. В 1898 году Джон сказал Уильяму, что Фрэнк теперь угрожает ему и попросил вмешаться. Джон вел долгие разговоры с пьяным Фрэнком, делавшим крайне оскорбительные замечания в его адрес. Фрэнк считал, что брат так богат, что должен простить все его долги. Джон не согласился, и пропасть между ними стала еще шире. В их последнюю встречу они шли вместе по улице, и Джон сказал ему: «Фрэнк, я всегда буду тебе братом»121. Больше они ни разу не разговаривали и не виделись друг с другом.
Одержимый неприязнью к брату, Фрэнк решил совершить символический разрыв с ним. Когда в 1898 году в Кливленде Джон воздвиг высокий обелиск на семейном участке кладбища Лейк-Вью, Фрэнк выкопал гробы двух своих умерших детей и перенес на другую часть кладбища. «Никто моей крови, – заявил он, – никогда не будет покоиться в земле, которую контролирует этот монстр, Джон Д. Рокфеллер»122. Вскоре Фрэнк, его жена и три дочери ушли из Баптистской церкви на Юклид-авеню.
Даже после этих непростительных оскорблений Джон позволил Фрэнку представлять себя в нескольких правлениях. Зарплата Фрэнка в его кормушке в «Стандард Ойл, Огайо» снизилась с пятнадцати тысяч до десяти тысяч долларов, но он продолжал забирать эти в основном не заработанные деньги до 1912 года. В сентябре 1901 года разорившись на спекуляциях, он сказал Уильяму, что подаст на банкротство, если не получит немедленного вливания восьмидесяти шести тысяч долларов. Когда Уильям тайно попросил Джона вложить половину суммы, Джон ответил: «Я возьму на себя половину восьмидесяти шести тысяч долларов, если ты берешь другую половину, но Фрэнк не должен знать, что я даю деньги»123. В 1907 году Джон и Уильям опять спасли Фрэнка от банкротства, гарантировав займы, которые Фрэнк получил у своего маклера.
После дела Корригана Фрэнк уже не считал нужным сдерживаться. Репортеры скоро прознали, что за провокационной цитатой о Джоне Д. надо обращаться к Фрэнку Рокфеллеру. Обсуждая дело Корригана, Фрэнк сказал одному репортеру: «Это предательство было лишь мелочью в долгой истории бессердечного злодейства моего брата… Кажется, ему вечно мало. Интересно, когда это закончится – это желание получить еще больше миллионов?»124 Джон никогда публично не комментировал эти тирады. К сожалению для репутации Джона, Фрэнк начал изрыгать эту ругань как раз в начале эпохи «разгребателей грязи». Часто цитируемые ремарки, исходящие от брата, оказывали невероятное влияние на публику, которая и не подозревала, что как раз в этой сфере жизни, в обращении с Фрэнком, поведение Джона Д. было безупречным.
Глава 21Энтузиаст
Когда в середине 1890-х годов Рокфеллер ушел из мира коммерции, средний американец зарабатывал меньше десяти долларов в неделю. Средний доход Рокфеллера – ошеломляющие десять миллионов долларов в год в те славные дни до введения подоходного налога – не укладывался в головах людей. Из более двухсот пятидесяти миллионов долларов дивидендов, выданных «Стандард Ойл» между 1893 и 1901 годами, больше четверти отправилось прямо в сундуки Рокфеллера. В конце 1890-х годов акции «Стандард Ойл» взлетели, и одно периодическое издание подсчитало, что богатство Рокфеллера за 9 месяцев увеличилось на пятьдесят пять миллионов долларов (сегодня – девятьсот семьдесят два миллиона долларов). «Есть ли другой пример в истории мира, чтобы человек заработал пятьдесят пять миллионов долларов за девять месяцев?» – вопрошал автор передовицы1. Рокфеллер становился Мистером Денежный мешок, синонимом богатства.
Кто-то мог бы подумать, что Рокфеллер, отойдя от дел, будет отдыхать, но он оставался в заложниках протестантской трудовой этики и вкладывал в занятия, связанные с отдыхом, ту же энергию, какую привнес в бизнес. «У меня не было опыта, как у большинства деловых людей, – сказал он позже Уильяму О. Инглису, – которые обнаруживают в наличии много времени»2. Уход Рокфеллера от дел был равным образом примечателен из-за того, чего он не делал. Например, он не имел страсти к путешествиям, заразившей других богатых людей в их пожилые годы, как Дж. П. Моргана. Он никогда не собирал предметы искусства и не расширял с помощью богатства свои связи и не обрабатывал модную публику. Не считая случайных знаков внимания от других магнатов, он водил дружбу все с теми же членами семьи, старыми друзьями и баптистскими священниками, которые всегда формировали его круг. Он не проявлял интереса к клубам старой аристократии, вечеринкам или организациям. Комментируя это, Ида Тарбелл заклеймила Рокфеллера как «социального калеку» и нашла у него комплекс неполноценности, из-за которого тот не осмеливался выходить за границы своей территории, хотя в действительности его поведение обеспечивало душевный покой3. Когда кто-то высказал удивление Рокфеллеру, что он не зазнался, тот ответил: «Лишь глупцы раздуваются из-за денег»4. Он не испытывал неудобств с самим собой и ему не требовалось внешнее подтверждение своим поступкам. Можно критиковать его за отсутствие воображения, но не за слабость.
Поразительно, что Рокфеллер, такой серьезный в делах, невероятно любил игры и, отойдя от дел, начал понемногу резвиться. Тело его старело, но разум становился моложе и живее. Казалось, в эти поздние годы он хочет компенсировать отсутствие беззаботного детства, неожиданно демонстрируя значительную степень веселости своего отца. В 1890-х годах Кливленд охватило велосипедное помешательство, и каждую весну сотни ярких тандемных велосипедов, скользящих по Юклид-авеню, открывали «колесный сезон». Хотя ему было за пятьдесят, Рокфеллер присоединялся с мальчишеским воодушевлением. Твердо уверенный в необходимости одеваться соответственно, он накупил щегольских костюмов для езды, разных расцветок, с брюками-гольф, альпийскими шляпами и специальными чулками. Фредерик Гейтс был в Форест-Хилл, когда Рокфеллер начинал ездить, и смотрел, как Рокфеллер учится поворачивать, не спешиваясь. «Он начинал с широкого круга, – вспоминал Гейтс, – и затем ездил снова и снова, каждый раз сужая круг, пока, не касаясь земли, почти описывал заднее колесо»