54.
Были ли пожертвования Джона Д. такими безгрешными, как он утверждал? Мог ли он вообще не замечать политического влияния своих добрых дел? Внутренняя записка Джорджу Роджерсу 1906 года проливает некоторый свет на этот интересный вопрос. Арчболд, желая помочь «Стандард Ойл» в ее политических бедах, попросил Рокфеллера в октябре 1906 года опубликовать список из десятка колледжей или около того, которым он дал значительные пожертвования. Рокфеллер был крайне не расположен печатать список. «Мы такого ранее никогда не делали, – сообщил он Роджерсу, – и мне это очень неприятно, и я бы не рассматривал это ни минуты, только с пониманием, что это может помочь нам для "Стандард Ойл компани"». Список был составлен, но Рокфеллер хотел гарантий, что его вернут и уничтожат и будут стерты все следы его причастности55. Письмо в целом подтверждает заявление Рокфеллера, что он не использовал филантропию в корыстных целях, но и показывает, что изредка он отходил от собственных правил. Г. Дж. Уэллс был по большей части прав, написав в книге в 1934 году, что «из всей критики, которую вызвала карьера [Рокфеллера], обвинение в том, что его великолепные умные дары были спланированы, чтобы купить критиков или спасти душу от медленной, но верной мстительности его баптистского Бога, конечно, самые абсурдные»56. Благотворительность с детства была вплетена в ткань его жизни.
С каждым пожертвованием Рокфеллера пресса обращалась, как с очередной попыткой выкупить репутацию. Особенно это верно относительно скандала с запятнанными деньгами, который разгорелся в марте 1905 года, когда выяснилось, что Рокфеллер дал сто тысяч долларов Американскому совету уполномоченных по иностранным миссиям, конгрегационалистской группе в Бостоне – вероятно, крупнейшее пожертвование, когда-либо полученное этой группой. Дар пришелся на завершение серии Тарбелл и не мог не разбудить осиное гнездо острых споров.
С созданием СОВ Рокфеллер начал отправлять деньги группам других конфессий и вообще вышел за пределы религиозных пожертвований. Гейтс, считавший межконфессиональную борьбу «проклятием религии дома и за границей, наносящим вред религии, независимо от того, рассматривать ли ее с экономической, интеллектуальной или духовной точки зрения», – с готовностью поддержал это стремление57. Бывший священник отбросил баптистскую церковь, и его христианство все больше казалось возвышенной общественной работой. «Моя религия стала… просто службой человечеству во имя Духа Иисуса. Это в равной мере религия Иисуса, науки и эволюции»58. В своих бумагах Гейтс оставил удивительную записку – «Дух истинной религии», – которую, судя по всему, написал, чтобы прояснить свои мысли, и в ней ясно заявил: «Нет никакой существенной разницы между религией и моралью, кроме того, что одна более насыщена и страстна, чем вторая»59. В 1903 году он напрямую сказал одному заявителю, что, тогда как Рокфеллер баптист, он не будет больше основывать баптистские школы «с единственной целью отстаивать взгляды исключительно и характерно баптистские»60.
О пожертвовании в сто тысяч долларов, названном «запятнанными деньгами», просил доктор Джеймс Л. Бартон, который встретился в одно воскресенье со Старром Мерфи и Гейтсом в доме последнего в Монклер. Инициатором встречи Гейтс не был, но все же рекомендовал Рокфеллеру выделить запрошенные сто тысяч. В письме Рокфеллеру Гейтс подчеркнул светское применение миссионерских денег, показывая, что Рокфеллер способен ответить на откровенно мирские основания религиозных даров:
«Совершенно независимо от обращения людей в веру, чисто коммерческие результаты миссионерской работы для нашей земли приносят каждый год, я бы сказал, в тысячу раз больше того, что тратится на миссии. Наша экспортная торговля растет семимильными шагами. Такой рост был бы совершенно невозможен без коммерческого завоевания иностранных земель во главе с проповедническим стремлением. Какое благо для домашней промышленности и производства!»61
Рокфеллер не стал погружаться в свое обычное молчание, а щедро оценил письмо и через несколько дней согласился отправить чек на сто тысяч долларов в Бостон.
Рокфеллер и Гейтс, чтобы их не обвиняли в привлечении к себе внимания, позволяли получателям пожертвований самим объявлять о даре. Гейтс, в данном случае сильно желавший привлечь внимание – так как это был пример отступления Рокфеллера от конфессиональных даров, – жадно изучал газеты, тщетно ожидая упоминания рекордного дара конгрегационалистам. Получив ежемесячное издание бостонского совета, он надеялся увидеть крупные заголовки. Вместо этого новость заняла две-три строчки, в которых секретарь отмечал, что получил чек на сто тысяч долларов от Джона Д. Рокфеллера «с удивлением», подразумевая, что деньги никто не просил62. Там не было и скупых слов благодарности. Поднялся огромный шум, конгрегационалистские священники хором требовали, чтобы деньги вернули. Все читали в «Мак-Клюрз» о гнусных методах, которыми они были получены.
Самым ярким критиком был преподобный Вашингтон Гладен из Колумбуса, штат Огайо, много лет выступавший против Рокфеллера. Он был лидером движения социального евангелия и прекрасно формулировал мысли, критикуя тресты. Теперь, вооружившись фактами, предоставленными самой Идой Тарбелл, Гладден поднялся в своей конгрегационалистской церкви в воскресенье и выступил с неприятной тирадой против пожертвования ста тысяч долларов. «Деньги, протянутые нашему совету по миссиям, происходят из колоссального состояния, чьи основы были заложены с самой неумолимой жестокостью, известной современной истории коммерции», – сказал он63. В проповеди Гладден окрестил чек Рокфеллера «запятнанными деньгами», выражение подхватила пресса, и оно окончательно вошло в политический лексикон. Гладден подал протест в Конгрегационалистскую церковь, требуя вернуть деньги.
Перед лицом этого переполоха Гейтс ждал, что Бостонский совет чистосердечно признается, что обращался за деньгами. Но совет скрыл правду, и Бартон даже заверил репортеров, что денег не просил. Когда Гейтс прочитал это, он пригрозил раскрыть происхождение пожертвования, и только тогда совет конгрегационалистов признался. И Гейтс, и Рокфеллер были разочарованы, что Гладден так и не сделал публичного опровержения. Как сказал Рокфеллер, он «не смог поступить по-мужски и исправить ложные впечатления, которые повлекли за собой его слова»64. Разумеется, для успокоения Рокфеллеру требовался ответ на более крупный вопрос, следует ли людям принимать деньги, полученные, по их мнению, беспринципными средствами.
Шум с «запятнанными деньгами» вызвал прекрасную сатиру Марка Твена, который, подружившись с Рокфеллерами и Генри Роджерсом, знал, что алчные бизнесмены могут быть и добросердечными благотворителями. В «Харперс уикли» он опубликовал открытое письмо от Сатаны, в котором отчитывал читателей: «Давайте раз и навсегда прекратим этот пустой разговор. Американское Бюро ежегодно принимает пожертвования от меня; так чего же ради ему отказываться от пожертвований мистера Рокфеллера? Всегда, во все века, три четверти благотворительных даров составляли «совестные деньги», в чем легко убедиться, обратившись к моим счетным книгам. Чем же тогда не угодил дар мистера Рокфеллера?»65
Публике, как всегда, хотелось видеть Рокфеллера подавленным шумихой с «запятнанными деньгами». Одна газета написала, что он «часами сидит под деревьями, которые растут вокруг его дорогостоящего дома, и размышляет над настойчивым протестом общественного мнения. Он не говорит ни с кем, только отвечает на самые неотложные вопросы»66. Правда заключалась в том, что Рокфеллер не дрогнул и не согнулся от потока негативного освещения его дара, хотя оно его и отрезвило. В июле 1905 года он появился в Баптистской церкви на Юклид-авеню в прекрасном настроении, пусть и слегка уставший, и оживленно беседовал со старыми друзьями. Он даже позволил себе пошутить в завершение речи в воскресной школе. Достав часы, он сказал толпе с лукавым блеском в глазах: «Боюсь, я говорил слишком долго. Здесь есть еще люди, которые хотели бы высказаться. Не хочу, чтобы вы сочли меня корыстным монополистом!»67 Паства ответила сердечными аплодисментами.
Глава 25Старый чудак
К завершению серии Тарбелл в 1905 году печальная слава Рокфеллера как предпринимателя все еще затмевала его зарождающуюся славу филантропа. Он продолжал нежно любить Форест-Хилл и Покантико-Хиллс, как мирные уголки, огражденные от внешнего мира. Но, если когда-то он позволял всем желающим гулять по землям этих поместий, теперь пришло время прекратить эту практику по соображениям безопасности. В 1906 году Форест-Хилл неожиданно окружила суровая железная ограда высотой восемь футов (ок. 2,5 м) и с проволочной сеткой наверху. Предосторожность была обязательной, так как Рокфеллера засыпали угрозами расправы, и он нанял для охраны детективов Пинкертона. После серии «Мак-Клюрз» он держал револьвер на тумбочке у кровати. Он почти не посещал публичных церемоний, а Сетти была так потрясена ощущением опасности, что просила его вообще прекратить выступления на публике.
Но сколько бы убийц ни пряталось в тени, Рокфеллер проводил дни с самообладанием. Он не был ледяным человеком из мифов, и его сердечность с возрастом стала более ярко выраженной. Если во время публикации статей Тарбелл он был сдержаннее, около 1906 года Рокфеллер повеселел и получал удовольствие от своей отставки. Здоровье было превосходным, он сбросил мучительный груз дел и собрал великолепную команду, управляющую его благотворительными и внешними вложениями. Теперь, разменяв шестой десяток, он посмотрел первую пьесу – «Учитель музыки» – и увидел Уильяма Джилетта в роли Шерлока Холмса. Рокфеллер подписался на абонемент в филармонию и даже опробовал позолоченную ложу брата Уильяма в опере. Для скромной баптистской четы такое поведение опасно приближалось к язычеству.