С 1902 года Младший и Эбби занимали в поместье очаровательный дом, известный как Эбитон-Лодж, удобный и просторный, в голландском стиле долины Гудзон, украшенный мансардными окнами и козырьками. Глядя с некоторым неодобрением на подремонтированные резиденции Старшего, они хотели, чтобы он занимал более крупное жилье. В результате они поддержали его желание воздвигнуть дом на самой высокой точке земель, Кайкате, пятисофутовом (ок. 150 м) возвышении с бесподобным видом на реку Гудзон, и взяли на себя планирование особняка, образца элегантности и безупречного вкуса. Выдвигались гипотезы, что Старший видел в проекте исцеление для Младшего после срыва, но в действительности неприятности сына затормозили проект. «Нью-Йорк таймс» рассказывала в мае 1905 года: «Неожиданный серьезный кризис в самочувствии Джона Д. Рокфеллера-младшего временно расстроил планы его отца на строительство красивого особняка этим летом в его огромном поместье в Покантико-Хиллс»39. Год спустя Старший сказал кузену, что старался оградить Младшего от переутомления и никогда не стал бы торопить его со строительством нового дома. Он, конечно, помнил, какая ответственность лежала на нем самом, когда он юношей руководил строительством семейного дома в Кливленде.
Весной 1904 года Старший разрешил сыну заказать у архитекторов первые наброски, и к следующему лету были заключены контракты с архитекторами Делано и Олдричем (Честер Х. Олдрич – дальний кузен Эбби), строителями «Томпсон-Старретт», дизайнером интерьеров Огденом Кодменом-младшим и ландшафтным архитектором Уильямом Уэллесом Босвортом. Когда Рокфеллеру представили чертежи, он поступил так же, как часто поступал в затруднительном положении – ничего не сделал. Он пользовался карманным вето, оставляя Младшего гадать, как и раньше, о своих намерениях. «Через какое-то время, – вспоминал Младший, – я пришел к убеждению, что причина, по которой он не отвечает, в том, что он сомневается, стоит ли строить такой большой дом, со всеми дополнительными заботами, связанными с этим, но, с другой стороны, он слишком щедр, чтобы предложить маленький дом для размещения его детей и внуков»40. Очевидно, Младший угадал правильно, так как он представил планы дома поменьше – не такого большого, чтобы удовлетворить стремление отца к простоте, но достаточно просторного, чтобы разместить гостей, – и Рокфеллер с облегчением согласился. Дом должен был стать красивым, но не претенциозным, анонсируя новую эстетику сдержанного изящества Рокфеллеров, во многом ставшую заслугой Эбби Олдрич Рокфеллер.
Перед началом строительства Рокфеллер, знаток инженерного искусства, выложил на стол ряд требований. Чтобы укрепить здоровье Сетти, он хотел, чтобы Кайкат получал зимой максимум солнечного света. Он хотел, чтобы солнечный свет следовал за ним в его повседневных делах, например, освещал столовую в обед, но чтобы спальня днем оставалась в тени во время сна. Требование могло бы смутить самого опытного архитектора, но для Рокфеллера, который интересовался строительством, это была детская игра. Он соорудил устройство наподобие ящика, установленного на вращающемся диске в центре строительной площадки. Расположившись в этой коробке на несколько дней и работая с рычагами, он наблюдал, как солнечный свет ложится на маленькую модель дома. Затем он представил свои почасовые графики архитекторам, и те развернули основание дома соответственно.
Младший и Эбби бросились на строительство Кайката со смесью страсти и волнения. (Младший, завороженный измерениями, всю жизнь носил в кармане складную четырехфутовую рулетку.) Они наблюдали за созданием трехэтажного георгианского особняка с элегантными габлями и мансардными окнами. Из уважения к баптистским ценностям, дом не имел бальной залы, но в нем был орган фирмы «Эолиан» и для религиозной, и для светской музыки. Младший и Эбби неравнодушно относились к своему творению. Посетив некоторые претенциозные «шато» на северном побережье Лонг-Айленда, Младший сказал, что Кайкат в сравнении «гораздо менее вычурный, чем многие дома, какие мы видели», но «более совершенен в своем роде, более гармоничен и очарователен»41.
Джон и Эбби обратились к Огдену Кодмену, дизайнеру интерьеров из Бостона, который помогал Эдит Уортон переделать ее дом в Ньюпорте и в 1897 году вместе с ней написал книгу «Убранство домов». В книге Уортон восставала против холодных загроможденных комнат ее детства. Кодмен хотел придать Кайкату легкое спокойствие английского сельского дома, обставив его предметами, которые казались бы старыми семейными реликвиями. Ни одна деталь не ускользнула от пристального внимания Джона и Эбби. Они носились с каждым предметом с тем легким трепетом беспокойства, которое Младший всегда испытывал, выполняя задания отца. «Мы купили всю мебель, фарфор, ткани, стекло, серебро и предметы искусства, привлекая, конечно же, лучших советников», – вспоминал он42. Прежде чем торжественно показать дом родителям, Младший и Эбби и ели, и спали там шесть недель, проверяя каждую спальню.
Уверившись, что дом готов, в октябре 1908 года они с опаской пригласили Джона и Сетти опробовать его, и поначалу казалось, что это ни с чем не сравнимый успех. «Новый дом готов и полностью обставлен Джоном и Эбби для нас, – записала Сетти в своем дневнике. – Он красивый и удобный, внутри и снаружи»43. Сетти и сестра Лют с удовольствием играли на большом органе с механическим пианино, а Старший привозил органиста из Баптистской церкви на Пятой авеню для концертов после ужина воскресными вечерами. В тот День благодарения в новом доме собрались три поколения Рокфеллеров, Эбби и Младший привезли свой растущий выводок – Бабс, Джона III и пятимесячного Нелсона. Они установили традицию не курить и не пить ни в Кайкате, ни в Эбитон-Лодж.
К сожалению, испытания Младшего и Эбби только начались. Так как Сетти болела, они старались не беспокоить ее строительными подробностями, но она была крайне разборчивой леди. Из дипломатии Джон и Сетти делали вид, что они в восторге от нового дома, но высказывали все больше недовольства в разговорах между собой. На третьем этаже, предусмотренном для гостей, крошечные окошки делали комнаты душными и неудобными. Затем обнаружились более серьезные проблемы. Лифт ужасно грохотал; трубы в ванной комнате Сетти ревели и раскатисто отдавались в общественных местах, шум от служебного входа под спальней Джона Д. действовал ему на нервы; дождевая вода протекала в столовую, камины иногда извергали клубы дыма и так далее. Сетти даже нашла неподобающими очаровательные статуи херувимчиков на веранде позади спальни и отдала переделать их в благонравных девушек-ангелов. Когда родители нарушили молчание и сообщили о своем беспокойстве, сердце Младшего замерло: он опять их подвел. Через год было решено полностью переоборудовать дом.
Но все же суматоха с домом была несравнима с переполохом на землях. Уильям Уеллес Босворт планировал окружить Кайкат небольшим регулярным парком на двести пятьдесят акров (ок. 100 га), а остальное поместье оставить примерно в его диком первозданном виде. Так как Старший считал себя специалистом по ландшафту, он сразу же почувствовал неприязнь к Босворту, в котором видел соперника и вдобавок к тому же пугающе дорогостоящего. Когда Босворт представил свои планы, Рокфеллер фыркнул, что мог бы сделать лучше:
«Через несколько дней, – вспоминал Рокфеллер в своих мемуарах, – я разработал проект так, что дорожки при скрещивании открывали наилучшие виды с вершин холмов, расширявших горизонт, а на заднем плане виднелся речной пейзаж, с холмами, облаками и широко раскинувшейся долиной, венцом всего моего создания. Я отметил направление дорожек и наконец положение дома своими столбиками».
Затем он сказал Босворту: «Посмотрите, пожалуйста, и решите сами, какой план из двух лучше»44. Когда его план был принят, Рокфеллер приписал решение своему общеизвестному превосходству, хотя непонятно, как Босворт мог бы возразить. Рокфеллер внес собственные идеи и в регулярный парк – террасами рядом с домом. Он настаивал, что у дорожек южнее дома следует посадить липы, уже зная, что эти деревья быстро растут и быстрее всего отбросят тень на тропинки.
К счастью, Рокфеллер не все делал сам и позволил Босворту создать царственную фантазию прямо из итальянского Ренессанса, с гротами, фонтанчиками, перголами, утопленными садами, фигурными кустами, классическими статуями и бегущими ручьями. Недовольный стоимостью этих украшений, Рокфеллер, прогуливаясь по землям с гостями, говорил им лишь отчасти в шутку: «Знаете, эти ручейки звенят весьма звонко!»45 Сетти особенно понравился японский сад Босворта с причудливым чайным домиком, но Рокфеллер, каждый раз глядя на него, видел чистой воды вымогательство и жаловался сыну: «Я с трудом могу понять, как этот маленький японский дом, который, как я полагал, будет очень несущественным делом, достигнет цены в десять тысяч долларов… Босворт, возможно, хорош. Надеюсь, мы почувствуем позже, как и ты, что он не стал для нас слишком дорогой роскошью»46.
Когда бы они ни соглашались на одну из скромных идей Босворта, Рокфеллер ворчал, что в итоге это стоило дороже, чем они думали. Сначала Старшему назвали цифру в тридцать тысяч долларов за все ландшафтные работы, и в 1910 году он ужаснулся, увидев счет, раздувшийся до семисот пятидесяти тысяч долларов – больше стоимости дома и обстановки вместе взятых! (Сегодня это составило бы почти двенадцать миллионов.) До этого момента он сдерживался, но теперь устроил сыну хорошую выволочку. «Допустим, мы имеем удовлетворительный результат, но семьсот пятьдесят тысяч очень непохоже на тридцать тысяч долларов, по сути это в двадцать пять раз больше, и господин Босворт получил за свои услуги на пятьдесят процентов больше, чем по первому расчету стоимости, данному мне. Я не хочу, чтобы все узнали, каковы были наши расходы»47. В итоге дом бледнел по сравнению с величественными садами, и, должно быть, это на самом деле нравилось любящему воздух Рокфеллеру. При всех своих жалобах, он обожал земли и установил электрические фонари, театрально освещавшие их ночью. «Если бы вы посетили меня темнейшей ночью, – хвастался он, – я бы показал вам виды деревьев от одной части моего поместья до другой, всего лишь нажав на кнопку»