Старея, Рокфеллер сильнее чувствовал тягу своих пуританских корней и сделал фетиш из простоты. «Я убежден, что мы хотим все больше и больше учиться не превращаться в рабов вещей и подойти ближе к идее жизни Бенджамина Франклина и брать свою миску каши со стола, не покрытого скатертью», – написал он2. В Ормонд-Бич, популярном курорте, усыпанном отелями, Рокфеллер пытался вернуться к относительно скромной жизни. Он разместился напротив отеля «Ормонд-Бич», в трехэтажном доме с серой крышей, в честь окон под навесами названном «Кейсментс». Опасаясь, что, если станет известно о его интересе, цена взлетит непомерно, он купил дом через знакомого и с начала 1919 года превратил его в свою зимнюю резиденцию. Дом был обставлен просто, его оттеняли высокие пальмы, а сад террасами спускался к реке Галифакс, океаническому проливу, идущему параллельно пляжу. В скромном, учитывая стандарты Рокфеллера, доме было одиннадцать гостевых комнат для растущего потомства, хотя сюда никогда не приезжало столько членов семьи, как надеялся Рокфеллер. Он не утратил старую любовь к переделкам, хватал трость и рисовал дополнения к дому на мокром песке или делал быстрые наброски коротким карандашом. Давний поклонник солнца, он установил закрытую веранду, и туристы могли видеть, как он сидит внутри, как восковая фигура. Больше всего он хотел наполнить дом музыкой и поставил фортепьяно «Стейнвей», патефон и очаровательный церковный орган. «Я преклоняюсь перед человеком, который сочиняет музыку, – воскликнул он однажды, послушав Рихарда Вагнера. – Это чудесный дар»3.
Рокфеллер любил встречать посетителей, сидя в старом кресле-качалке Элизы. В Кейсментс не было охраны на входе или сторожки, только ограда, и репортеры постоянно удивлялись очевидному отсутствию мер безопасности. «Корсиканец без труда мог бы воткнуть стилет в бок [Рокфеллера] в любую минуту», – написал один местный репортер4. Хотя дом все же был под присмотром – двое охранников находились внутри и еще двое патрулировали территорию, да и Йорди выполнял функции телохранителя – Рокфеллер гулял по городку без сопровождения, старый чудак в твидовой шапочке, в прохладные дни закутанный в шарф. Однажды маленький мальчик окликнул его: «Добрый день, Джон Д.!» – И Рокфеллер прокомментировал: «Было бы приятнее, если бы он сказал: «Добрый день, сосед Джон»»5. Горожане старались угодить ему и называли Сосед Джон, и он ценил этот почетный титул. Один репортер написал: «В Ормонде на него смотрят примерно, как на человека, которого почитают – старого мэра или школьного учителя или даже священника»6. Он часто ездил на машине за шесть миль (ок. 9,5 км) в Дейтона-Бич, сидел в крытом плетеном кресле, спрятавшись за занавеской от солнца и ветра, и смотрел, как по плотно утрамбованному песку проносятся гоночные машины.
Рокфеллер предался двум своим требующим времени занятиям: Богу и гольфу. По воскресеньям он надевал черный котелок и сюртук и посещал внеконфессиональную Ормондскую церковь единения, где сидел с прямой спиной на скамье в середине ряда и с чувством распевал гимны. Потом он долго выходил из церкви, вежливо приветствуя других верующих и прохожих. Он всегда доверял жителям Ормонд-Бич и свободно гулял среди них. Раз в год он мастерски незаметно передавал в руки пастора конверт с чеком, покрывающим и его зарплату, и расходы церкви за год.
В Ормонд-Бич Рокфеллер впервые завел настоящих друзей, не просто приятелей по гольфу и знакомых. Он с запозданием учился жить более полной свободной жизнью, чем раньше. Его самым частым спутником стал древний генерал Гражданской войны Эдельберт Эймс, надменный выпускник академии Уэст-Пойнт, раненный при Булл-Ран, служивший губернатором Миссисипи во время Реконструкции и вернувшийся в строй добровольцем бригадным генералом в испано-американскую войну. На поле для гольфа Эймс, на четыре года старше Рокфеллера, поражался мерам экономии, которые практиковал его бережливый друг. Рокфеллер настаивал, чтобы рядом с прудиками они переключались на старые мячи для гольфа и удивлялся расточительным игрокам, которые в таких опасных местах используют новые мячи. «Они должно быть очень богаты!» – сказал он Эймсу7.
Рокфеллер часто пребывал в Ормонд-Бич в веселом настроении и был не прочь попозировать перед киносъемочными аппаратами, когда знаменитости наносили визиты вежливости. Генри Форд заехал без договоренности, и его проинформировали, что Рокфеллер появляется на общественном поле для гольфа ровно в двенадцать часов двенадцать минут каждый день. Мужчины встретились и пожали друг другу руки точно в это время. Форд был поражен спокойным морщинистым лицом Рокфеллера и проницательным цепким взглядом. «Как только я увидел его лицо, я понял, что создало «Стандард Ойл компани», – сказал он8.
Рокфеллера посетил юморист Уилл Роджерс, чьи сухие деревенские колкости напоминали шутки самого Рокфеллера. Роджерс два раза завтракал в Кейсментс, а потом играл в гольф. Рокфеллер дал ему десять центов в качестве сувенира, и Роджерс ответил: «Знаете, после той компании, в какой находилась эта маленькая монетка, боюсь, ей будет одиноко болтаться в моем кармане»9. А когда Рокфеллер обошел его в гольфе, Роджерс сказал: «Я рад, что вы побили меня, Джон. Я заметил, последний раз, когда вы проиграли, цена на бензин поднялась на два цента за галлон»10. То, что Роджерс осмеливался шутить на эти темы – а Рокфеллер осмеливался откинуть голову назад и смеяться, – многое говорит о его растущем расслаблении. Устрашающий глава преступной корпорации быстро становился любимым старым книжным героем, сертифицированным американским персонажем, и его приподнятое настроение это отражало.
В воскресные вечера, Рокфеллер, великолепный в своем прекрасно сшитом фраке, посещал еженедельные концерты в отеле «Ормонд-Бич» и часто приглашал приезжих див, таких как Мэри Гарден, присоединиться к игре в гольф на следующее утро. Теперь, когда Сетти ушла, он открыто играл кавалера, и ему нравилось отправляться с новыми подругами в долгие поездки днем.
Однажды Бенджамин Франклин заметил: «Я убежден, что длительные привычки добродетели заметно влияют на выражение лица», – и характер Рокфеллера начал проступать на его стареющем лице. Покрытая тонкими морщинками, как пергамент, кожа говорила о бережливости, ровный взгляд – о целеустремленности, похожее на маску лицо – о хитрости и ловкости. Он был идеальным сюжетом для портрета художника, но долгое время показывал аскетичную неприязнь к воспроизведению. Младший и Эбби любовались портретами семьи Уайденер, выполненные Джоном Сингером Сарджентом, и в 1916 году предложили Рокфеллеру заказать Сардженту пять портретов – три Джона Старшего, один Младшего и один Эбби. В Рокфеллере сразу же проснулся бухгалтер. «Как насчет Кольбаха?» – спросил он. «Цена кажется очень, очень высокой, но я готов обсудить с вами этот вопрос»11. Младший ответил, что Сарджент, учившийся во Флоренции и Париже, был сыном уехавших американских художников и, вероятно, величайшим живущим портретистом, что Кольбах менее значимая фигура, не в его лиге. Со своей стороны Сарджент неохотно согласился писать великого человека – он устал от портретов и хотел больше времени посвятить акварели – и поначалу уступил только в качестве одолжения Младшему.
Когда шестидесятиоднолетний Сарджент начал писать Рокфеллера в Ормонд-Бич в марте 1917 года, он отказался от стереотипных образов. Он не стал писать его в угрюмом деловом черном, а передал беззаботное элегантное настроение, в синем пиджаке, с белой жилеткой и брюками. Лицо тонкое, но еще не худощавое, глаза задумчивые, а поза мягче и более расслабленная, чем на портрете Истмена Джонсона 1895 года. Расположив Рокфеллера на простом фоне без украшений, Сарджент подчеркнул его простоту, а не королевское богатство. Рокфеллер был так доволен, что позировал для второго портрета в Покантико. Сарджент нашел, что Рокфеллер в высшей степени выразителен и напоминает сильных волей персонажей церковной истории: «Мне казалось, он больше всего похож на старого средневекового святого, невероятно умного… Я был поражен прежде всего его безупречным видом, совершенством его типа, можно сказать, тонкого, глубокого аскетичного типа и его выражением добросердечности»12. Мужчины обсуждали недоброжелательность в адрес Рокфеллера за годы, и Сарджент сказал, что, хотя Рокфеллер остро чувствовал несправедливость выпадов, он достиг состояния философского смирения.
Сарджент порекомендовал Рокфеллеру нанять скульптора Пола Мэншипа, с которым наладились такие же легкие рабочие отношения. В Лейквуде и Покантико, пока Мэншип резал, Рокфеллер развлекал его рассказами о карьере и разъяснял божественное одобрение его богатства. «Он несколько раз повторял, что состояние, которое он приобрел, дано ему как обязательство и что он должен использовать его только на благо человека»13. Мэншипу нравились бюсты древнеримских императоров и государей эпохи Ренессанса, и в Рокфеллере он видел простоту и величие старых ватиканских прелатов. «Он поразил меня, как человек экстраординарный, и я говорил себе: «Если бы он жил в Средние века, он был бы папой Римским». Знаете, у него была такая глубина и концентрация, и с баптистским воспитанием, и интенсивностью веры, и его гением, его силой, я уверен, так бы и произошло». Мэншип выполнил два бюста Рокфеллера. На одном титан кажется безгрешной фигурой, тонкое лицо обращено вверх, глаза робко подняты к небесам – в высшей степени необычный бюст для магната. На втором бюсте Мэншип показал более жесткий взгляд Рокфеллера, лицо строгое, губы плотно сжаты. Две скульптуры рядом создают композиционный портрет Рокфеллера, вечно разрывающегося между небом и землей, земным успехом и вечным спасением.
Рокфеллер, раскрепостившись в поздние годы, показал настоящий талант к созданию имиджа. Его самой блестящей идеей стало, без сомнения, решение раздавать по дороге блестящие сувенирные монетки в десять центов взрослым и пять центов детям. Во время утренних обходов Рокфеллер давал монетки сотрудникам дома или кедди на площадке для гольфа. В противоположность мифам, именно Рокфеллер, а не Айви Ли выдумал этот трюк. Единственное, что сделал Ли, это прославил жест как фирменный знак.