3. Когда Инглис передал это Младшему, тот был тронут, но обвинял в их сдержанных отношениях отца. «Нет такого предмета, который я не был бы счастлив обсудить с отцом, – объяснил он Инглису, – но, как вы сами видели, он все меньше склонен обсуждать темы, которые не поднимает сам; поэтому наш серьезный обмен взглядами, пожалуй, более ограничен, чем мог бы быть в противном случае»4. Рокфеллер не мог подавить свою сдержанность даже с сыном, которого нежно любил.
Напряжение, таящееся в их отношениях, вспыхнуло, когда Младший проявил серьезный интерес к искусству. Рокфеллеру в силу его религиозных убеждений было близко отношение к искусству кальвинистов, для него было привычным рассматривать искусство как идолопоклонничество, а его собирание считать делом расточительным и эгоистичным. Несмотря на поддержку Эбби Младший все время чувствовал свою вину из-за нового хобби. «Когда я только начал покупать предметы искусства, – признавался он, – у меня было чувство, что, возможно, это эгоистично. Я покупал для себя, вместо того чтобы отдать обществу»5. Затем он увлекся изысканным китайским фарфором, которым владел Дж. П. Морган, выставленным в Метрополитен-музее. Младший видел в нем идеальную художественную форму, предметы были мастерски созданы и лишены губительных тем и чувственности. После смерти Моргана в 1913 году Джозеф Дивин, торговец произведениями искусства, купил коллекцию, выставил ее на продажу и предложил Младшему первому выбрать любые предметы. Младший пожелал столько предметов, что общая стоимость покупки превысила бы миллион долларов. Как трясущийся потеющий школьник, он написал отцу в январе 1915 году и попросил занять денег. Он попытался показать, что действовал в самом кропотливом стиле Рокфеллера. «Я много раз посещал Музей и внимательно изучил самые важные предметы. Я также посоветовался со специалистами. Такая возможность получить лучшие образцы китайского фарфора может никогда больше не представиться, и я хочу воспользоваться случаем»6.
Вместо того чтобы отнестись с уважением или удовлетворить необычный запрос, Рокфеллер изобразил гордого обывателя и резко отказал. Но Младшему уже было за сорок, и он не оставил эту тему, как сделал бы в прошлом. В мучительном письме он высказал свое раздражение:
«Я никогда не выбрасывал деньги на дома, яхты, автомобили или другие глупые причуды. Увлечение этим фарфором мое единственное хобби – единственная вещь, на которую я готов потратить деньги. Я нашел изучение этих предметов большим отдыхом и отвлечением и очень полюбил их. Это хобби, хотя и дорогостоящее, тихое и непоказное и не громкое»7.
Столкнувшись с беспрецедентным бунтом, Рокфеллер не только имел здравый смысл уступить, но и немедленно дал сыну денег. Глубоко тронутый, Младший ответил с показным раскаянием и благодарностью. «Я полностью сознаю, что ни в коей мере не достоин такой щедрости с твоей стороны, – написал он отцу. – Ничто из того, что я совершил или мог бы совершить, не делает меня достойным»8. Когда Младший получил фарфор на 54-й Западной улице, он уселся на полу, обложенный фарфором, с любовью изучая и выискивая трещинки или следы ремонта. Если бы Младший не отстоял на этом этапе свое право коллекционировать предметы искусства без вмешательства родителя, он, возможно, никогда не осмелился бы создать музей Клойстерс или Колониальный Вильямсбург. Показывая, что его интерес не поверхностный, Младший стал большим знатоком китайского фарфора и собрал одну из выдающихся частных коллекций.
Трения по поводу китайского фарфора привлекли внимание Рокфеллера к острой необходимости сделать какое-то окончательное распоряжение по своему состоянию. Хотя в начале 1917 года активы Младшего составляли приблизительно двадцать миллионов долларов, они не давали много дохода. Он получил крупные пакеты акций в «Америкен лайнсид» и «Колорадо фьюел энд айрон», но последняя компания платила мало дивидендов или не платила совсем и только вовлекла его в разногласия. Он владел недвижимостью в Кливленде и Нью-Йорке, железнодорожными и газовыми облигациями. Общая зарплата и содержание Младшего давала ему несколько сотен тысяч долларов в год, что было фантастической суммой для любого простого смертного, но пустяком для сына самого богатого человека в мире.
Вероятно, именно бойня в Ладлоу убедила Рокфеллера, что его сын достаточно силен, чтобы управлять семейными делами. «Дед имел причины сомневаться касательно того, сколько отец сможет выдержать – но до того, как случилось Ладлоу, – позже заметил Дэвид Рокфеллер. – Я думаю, для него это был обжигающий, но очень поучительный опыт, закаливший его»9. Окончательно решение Рокфеллера передать деньги скорее всего оформилось в 1916–1917 годах, когда федеральное правительство в два раза повысило налоги на наследство. Рокфеллер долго принимал решение передать деньги сыну, но, когда начал скидывать с себя богатство, действовал с потрясающей скоростью, как будто ему нравился этот акт отречения. 13 марта 1917 года он отдал сыну двадцать тысяч акций «Стандард Ойл, Индиана», отметив самую крупную передачу денег в семье в истории. 10 июля 1918 года он отдал сто шестьдесят шесть тысяч семьдесят две акции «Стандард Ойл, Калифорния»; две недели спустя последовал крупный пакет акций в «Атлантик рефайнинг энд вакьюум ойл». 6 февраля 1919 года Младший получил пятьдесят тысяч акций «Стандард Ойл, Нью-Джерси», затем еще пятьдесят тысяч акций 20 ноября. В 1920 году Рокфеллер отписал толстые пачки облигаций города Нью-Йорк и облигаций Свободы. Эти трансферы произошли без лирики и преамбул и сопровождались только краткими деловыми записками. Например, 17 февраля 1920 года Рокфеллер написал: «Дорогой сын: сегодня я передаю тебе Облигации трех с половиной процентного Первого займа Свободы правительства Соединенных Штатов номинальной стоимостью шестьдесят пять миллионов долларов. С любовью, отец»10.
Получив эти чудесные дары, Младший был потрясен, ошеломлен, потерял дар речи. До 1917 года Рокфеллер отдал двести семьдесят пять миллионов долларов на благотворительность и тридцать пять миллионов детям. (В ноябре 1917 года он посчитал, что, если бы оставил и инвестировал все деньги до этого времени, он имел бы три миллиарда долларов, что сегодня значительно больше тридцати миллиардов долларов. С таким состоянием Рокфеллер уступал бы только Уильяму Генри Гейтсу III с его сорока миллиардами долларов из списка журнала «Форбс» самых богатых людей Америки 1997 года11.) Между 1917 и 1922 годами он отдал еще двести миллионов долларов на благотворительность и четыреста семьдесят пять миллионов детям, и почти все из последней суммы ушло Младшему. Теперь в семье Рокфеллера открылась глубокая дихотомия между преданным долгу сыном и своевольными дочерьми и зятьями – такая глубокая, что настоящими Рокфеллерами мир будет считать только потомков Младшего. (Разумеется, они кроме того носят фамилию Рокфеллер.) Оставив состояние в компактном виде, Рокфеллер позволил сыну увеличить его влияние. Бедный богатый мальчик превратился в главного наследника планеты. За период в пять лет активы Младшего взмыли от двадцати миллионов долларов до почти пятисот миллионов – и это больше, чем четыреста сорок семь миллионов долларов, которые его отец дал Рокфеллеровскому институту, Совету по всеобщему образованию, Фонду Рокфеллера и Фонду памяти Лоры Спелман – Рокфеллер вместе взятыми – равных сегодня почти четырем с половиной миллиардов долларов. Таким образом, при всей щедрой заботе об обществе, Рокфеллеры сохраняли контроль над значительной долей состояния, хотя со временем большая его часть будет роздана достойным. Передав так много, Рокфеллер остался с мелочью в кармане – что-то от двадцати до двадцати пяти миллионов долларов – чтобы играть на бирже.
В 1917 году Рокфеллер создал специальные тресты в «Эквитабл траст» для Алты и Эдит, положив на их счета по двенадцать миллионов долларов (сто сорок миллионов долларов каждой по сегодняшнему соотношению) и прекратив выплачивать им пособия. Эти деньги, более чем достаточные, чтобы их жизнь была удобной, казались пустяком по сравнению с запасами Младшего. Оправдывая откровенный перекос, Младший позже утверждал, что отец выбрал его, потому что он мог «продолжить работу по филантропии и благотворительности в том же духе, какой двигал им и… все, что он отдавал мне, будет управляться с тем же чувством долга и хозяйственного отношения, который вел его пожертвования»12. Младший принял принципы отца, как не смогли бы Алта и Эдит, и выступал как его заместитель. Рокфеллер сказал сыну: «Какое провидение, что твою жизнь пощадили и ты можешь принять обязанности, по мере того как я их слагаю!»13 Рокфеллер все больше воодушевлялся восхищением сына, видящего в нем героическую фигуру в коммерции и филантропии. Он сказал Инглису: «Я действительно думаю, что у меня не могло бы быть такого хорошего и верного сына, какой есть, если бы я был наполовину таким плохим, как предубежденный и корыстный «историк» [Тарбелл] старается меня показать»14. В понимании Рокфеллера плоды приносит только хорошее дерево, и достоинства Младшего, следовательно, – неопровержимое доказательство его собственных.
Ко времени, когда Младший унаследовал свою золотую сокровищницу, у них с Эбби уже была большая активная семья из шести детей, еще родились Лоранс (1910), Уинтроп (1912) и Дэвид (1915). После рождения Лоранса Младший и Эбби решили, что 54-я Западная улица, 13, не может вместить это растущее племя, и в 1911 году купили участок на 54-й Западной улице, 10. Завершив работу в Кайкате, Уильям Уэллес Босворт – ландшафтный архитектор, которого Джон-старший нашел таким возмутительно дорогим – соорудил девятиэтажный особняк для молодых Рокфеллеров, напоминавший город в миниатюре. Он стал одной из крупнейших личных резиденций Нью-Йорка, прекрасно оборудованной, с площадкой для игры в сквош на крыше и детской площадкой, художественной галереей, музыкальной комнатой, двумя гостиными и медпунктом. Семья перебралась на новое место в сентябре 1913 года.