23. Рокфеллер стал бы их официальным третейским судьей и управлял бы их объединением честно и незаинтересованно. Как уже говорилось, железным дорогам также была экономически выгодна консолидация переработчиков нефти для оптимально выстроенной собственной работы. Соглашение с Рокфеллером являлось крайне привлекательным и по другой причине: он дальновидно собрал у себя сотни вагонов-цистерн, создав их постоянную нехватку.
СИК – вскоре изобличенная как тайный сговор – была мастерским шагом в погоне Рокфеллера за доминированием в промышленности. И переработчики нефти, и железнодорожные компании пытались совладать с избытком мощностей и самоубийственными ценовыми войнами. Величайшая прозорливость Рокфеллера заключалось в том, что он мог решить проблемы нефтяной промышленности, одновременно решив проблемы железных дорог, создать двойной картель – нефтяной и железнодорожный. В ситуациях торга одна из сильных сторон Рокфеллера проявлялась в том, что определял, что хочет, он сам и сам выяснял, что хочет другая сторона, а затем мастерски находил взаимовыгодные условия. Рокфеллер старался не разорить железные дороги, а помочь им процветать, пусть даже и укрепляя при этом собственные позиции.
Позже, пытаясь дистанцироваться от потерпевшего фиаско СИК, Рокфеллер высмеивал обвинения в том, что он был предводителем банды. Все это время, настаивал он, он знал, что дело провалится, и согласился на участие просто ради тактического маневра. «Мы приняли предложение в надежде, что [Том Скотт] и люди из Филадельфии и Питтсбурга нам помогут. Мы собирались идти с ними, насколько позволит их план; а когда он провалится, мы смогли бы сказать: «Теперь попробуйте наш план». План Рокфеллера заключался в том, чтобы объединить промышленность под началом «Стандард Ойл». По его собственному признанию, СИК вызывала у него возражения не по этическим вопросам, а только с практической точки зрения, так как он был убежден, что эти меры не наведут должной дисциплины среди участников. Схема никогда не вызывала у него угрызений совести. «Это было правильно, – позже сказал не изменивший мнения Рокфеллер. – Для меня это был вопрос совести. Вопрос между мной и моим Богом. Если бы мне нужно было сделать это завтра, я бы сделал то же самое – сделал бы сотню раз»25. Даже задним числом он не переносил сомнений касательно своей карьеры, ему нужно было видеть в ней долгое триумфальное шествие, благословленное его религией.
Утверждение Рокфеллера, что он нехотя последовал за железнодорожными компаниями, удобно искажало правду. Он совершенно не собирался скромно стоять в стороне и ждать, пока неудачный план пойдет ко дну, он принял ведущую роль и выполнял ее с усердием. Нам это известно по нескольким примечательным письмам, которые он написал Сетти из Нью-Йорка, где на несколько недель засел с представителями железных дорог. Он знал, что эти переговоры – очень спорная тема, так как сообщал Сетти 30 ноября 1871 года: «Человеку, преуспевающему в жизни, иногда приходится плыть против течения»26. Письма подтверждают, что не он придумал эту схему, но они же показывают, что он быстро воодушевился проектом, заявив 1 декабря: «…проект и впрямь нравится мне все больше»27. Когда Уотсон заручился благословением Коммодора Вандербильта, Рокфеллер определенно ликовал, и он выдвинулся как естественный лидер группы, особенно при том, что остальные побаивались. В конце января 1872 года, запертый в Нью-Йорке, он хотел вернуться в Кливленд, но написал Сетти, что «наши люди не хотят об этом и слышать, они обеспокоены и надеются на меня. …Я чувствую себя, как лев в клетке, и рычал бы, если бы это принесло какую-то пользу»28. Очевидно, если бы Рокфеллер хотел, чтобы СИК рухнула, он бы отказался от лидерства и вернулся в Кливленд раньше.
Небольшая стопка писем, которые он написал Сетти в то время – из нескольких сохранившихся ранних писем к ней – выдают удивительно романтическую сентиментальность, как будто семь лет брака не приглушили его пыл. В разгар переговоров он писал ей: «Прошлой ночью мне снилась девочка Селестия Спелман, и я, проснувшись, понял, что это моя «Лора»29. Неоднократно Рокфеллер жаловался на то, как одиноко чувствовал себя в Нью-Йорке – «как скитающийся еврей», – и снова и снова говорил о желании оказаться дома. Его совсем не соблазняли деньги, мода и власть Нью-Йорка, его душа баптиста питала к ним отвращение. «Мир полон Притворства, Заискивания и Обмана, – писал он, – а дом это укрытие для отдыха и свободы»30. На этом этапе Рокфеллер все еще относился к своему богатству, как к чуду и чему-то нереальному, говоря Сетти, что «то, как мы преуспели и оказались в независимых обстоятельствах, кажется сказочным сном, но, уверяю тебя, это неопровержимый и отрадный факт – наши обстоятельства отличаются от обстоятельств многих, будем благодарны за это»31. Возможно, финансовая независимость придала Рокфеллеру храбрости, и он принял рискованный план СИК в уверенности, что она не поставит под угрозу безопасность его семьи. И чтобы Сетти не беспокоилась о его новом предприятии, он напоминал ей: «Ты знаешь, мы богаты независимо от наших вложений в нефть – но я считаю свои запасы нефти лучшими»32.
К концу января 1872 года, когда заговорщики составили и подписали последние контракты, пытаясь сохранять строжайшую секретность, в западную Пенсильванию начали проникать слухи о надвигающемся скачке грузовых тарифов. 22 февраля «Петролеум Сентр Рекорд» туманно ссылалась на «слухи о гигантской комбинации между некоторыми железнодорожными компаниями и нефтепереработчиками для контроля за закупкой и перевозкой сырой и очищенной нефти из этого региона»33. Точно о заговоре стало известно только несколько дней спустя, когда местный агент грузовой службы железной дороги «Лейк Шор» поспешил к умирающему сыну и оставил вместо себя подчиненного, который не понял, что новые тарифы еще не введены в действие. Не осознавая исторического масштаба своих действий, мелкий служащий выставил внешним переработчикам неподъемные тарифы, утвержденные СИК. 26 февраля потрясенные жители Ойл-Крик прочитали в утренних газетах, что грузовые тарифы за ночь удвоились для всех – кроме привилегированной группы предпринимателей в Кливленде, Питтсбурге и Филадельфии, входивших в непонятную структуру под названием «Саут импрувмент компани».
Для объятых ужасом нефтеперегонщиков в Титусвилле или Ойл-Сити это была не просто очередная конкурентная угроза: это был смертный приговор, и они вышли на улицы, резко осуждая поступок. «Нефтяной регион вспыхнул всевозможными дикими слухами, – вспоминал Рокфеллер. – Начались протесты и резкое осуждение»34. Ночью 27 февраля три тысячи человек ворвались в Оперу Титусвилла, размахивая плакатами, на которых было написано «Долой конспираторов», «Нет компромиссам» и «Не сдавайтесь!», а Рокфеллера и его шайку обличали, как «Монстра» и «Сорок разбойников»35. Вероятно, наиболее пылко выступал невысокий молодой переработчик по имени Джон Д. Арчболд, сильно пьющий и играющий в покер сын священника округа. Питер Уотсон пытался втянуть его в СИК, Арчболд в негодовании отказался и теперь говорил толпе: «К нам подобралась огромная анаконда, но мы не желаем уступать»36. Нефтеперегонщики Ойл-Крик были убеждены, что Бог дал им право продавать нефть, добытую у них же на заднем дворе, и Арчболд – ему по иронии судьбы предстояло сменить Рокфеллера у штурвала «Стандард Ойл» – поддерживал этот взгляд. «Мы считаем, что именно здесь естественное место для ведения дела, – сказал он под одобрительные возгласы толпы. – Это последняя отчаянная битва отчаявшихся людей»37. Арчболда избрали секретарем нового Союза производителей нефти, который постановил отплатить конспираторам СИК, взяв их измором и продавая сырую нефть только нефтеперегонщикам вдоль Ойл-Крик.
Под этот невероятный шум и крики местные жители создали небольшую армию бродячих протестующих, которые передвигались из города в город, организовывали факельные шествия и набирали новых сторонников. Ночью 1 марта нефтепереработчики и нефтедобытчики битком набились в здании оперы Ойл-Сити на очередной бурный митинг. Одним из главных ораторов был молодой нефтедобытчик Льюис Эмери-младший, поддержавший призыв Арчболда урезать добычу на тридцать процентов и тридцать дней не бурить новые скважины. С этой речи началась кампания неутомимого Эмери против «Стандард Ойл», которая продлится десятилетия. К концу митинга около тысячи человек были готовы осадить капитолий штата в Гаррисберге и требовать избавить их от СИК.
В этой воинственной атмосферы «Ойл-Сити деррик» ежедневно печатала список конспираторов – Питер Уотсон, затем Рокфеллер и еще шесть директоров – в черной рамочке на первой странице. Каждый день добавлялась новая провокационная подпись, например «Смотрите! Омерзительная «Анаконда» во всем ее уродстве»38. На фоне истерии мир впервые узнал имя Джона Д. Рокфеллера. Его недруги, как будто уже почувствовав его особую силу, адресовали обвинения в первую очередь ему, одна газета увековечила его как «Мефистофеля из Кливленда» 39. Когда же люди узнали о его главной роли в СИК, вандалы изрисовали синие бочонки «Стандард Ойл» черепами со скрещенными костями. Двое служащих «Стандард» в Ойл-Крик, Джозеф Сип и Дэниел О’Дэй, забаррикадировались у себя в конторе и давали отпор мародерствующим шайкам. «Ситуация была напряженной, – сказал Сип. – Некоторые мои друзья боялись, что кто-то увидит, как они говорят со мной на улице. Нам угрожали. Капитан Джон У. Джонс, крупный нефтедобытчик, призывал сжечь цистерны «Стандард Ойл компани»40. Вредители шли на железные дороги, захватывали нефтяные вагоны и выливали их содержимое или разбивали рельсы. По словам местного адвоката, Сэмюэла К. Т. Додда, если протесты продолжались бы бесконечно, «в округе Венанго не осталось бы и мили железнодорожных путей. До такого отчаяния дошли люди»