Хотя основатель обещал Харперу, что будет посещать церемонии открытия, Рокфеллер, желая доказать, что не собирается вмешиваться в дела школы, позже отверг эту мысль. Возникает подозрение, что он только желал показать Харперу свое недовольство управлением финансами университета. В начале 1892 года Гейтс посещал Чикаго и был «совершенно потрясен» зияющей пропастью между расточительными планами Харпера и имеющимися деньгами. Все же, при всех обильных тратах, Харпер совершил одно из величайших достижений в истории образования. Верный своим желаниям, он открыл школу 1 октября 1892 года без церемонии, «как если бы он продолжил работу, которая проводилась тысячу лет»74. Его поспешно набранный состав был до такой степени забит известными учеными, что университет немедленно вырвался в первые ряды в высшем образовании. В первый день занятий новая школа могла похвалиться семью стами пятидесятью учащимися, четверть из них женщины, десять студентов евреев, восемь католиков и несколько негров.
У архитектора Генри Айвза Кобба было чуть менее года на воплощение университетского городка, и пять основных зданий были завершены в 1892 году, еще пять – в 1893-м. Новый монумент был построен в момент гражданской гордости, он вырос рядом с легендарным Белым городом Колумбовой выставки 1893 года. На территории выставки был представлен замечательный экспонат «Стандард Ойл»: миниатюрный нефтеперерабатывающий завод, окруженный странной колоннадой ионических колонн и сменяющих друг друга ламп и амфор, наполненных нефтью. С колеса обозрения посередине посетителям открывался великолепный вид с воздуха на новую школу, построенную на доходы «Стандард Ойл». Так как Генри Айвз Кобб помогал планировать и территорию выставки, два проекта, казалось, сливались в единое целое.
Сразу же после официального открытия университета, президент Харпер не угомонился. Импульсивный, никогда не удовлетворенный достигнутым, он начал наступление на сотне фронтов. Не считаясь с расходами, он затронул новые инициативы по созданию двухгодичного колледжа, вечерней школы, заочной школы, курсов повышения квалификации для взрослых, университетской прессы, особого отдела лабораторий и музеев. Как лидер образовательного треста, он хотел отправлять ученых преподавать в подшефные колледжи в других штатах – дорогой проект, на который Рокфеллер наложил вето. Харпер также верил, что университет должен работать на пользу города, и социологи рассредоточились и провели исследования в Халл-Хаус и других благотворительных учреждениях.
Рокфеллер гордился университетом, но опасался необузданного роста, который оттягивал день, когда новое учреждение сможет выжить без него. Часто, когда Харпер захватывал очередного знаменитого ученого, университету приходилось покупать оборудование для вновь прибывшего – эти деньги Харпер не заботился учитывать в расчетах. При всей их взаимной симпатии, Рокфеллеру и Харперу было суждено столкнуться. Гейтс обрисовал различия:
«Господин Рокфеллер со столь же великой широтой взглядов, как и у доктора Харпера, был по темпераменту прохладным, сдержанным, осторожным, осмотрительным, взвешенным, поразительно терпеливым, но в результате не гибким, приспосабливая средства для достижения целей долгим и точным предвидением. Доктор Харпер был пылким, с богатым воображением, безграничной мощью и неутомимой жаждой работы, неустрашимый оптимист, преуменьшающий сложности, преувеличивающий возможности, быстро схватывающий, легковерный, доверчивый, нацеленный на немедленный результат, упрямый и не терпящий препятствий или задержек»75.
Как бизнесмен, Рокфеллер верил в необходимость молиться о добрых временах, готовясь к плохим, и его неоднократные мольбы об осторожности оказались не напрасными в 1893 году, когда паника охватила американскую экономику, а университету пришлось остановить выплату жалований. Чтобы преодолеть кризис, в октябре Рокфеллер перевел университету еще пятьсот тысяч долларов. Он теперь был так глубоко вовлечен, что не мог отказаться – и Харпер знал это. Рокфеллер поклялся, что никогда не будет покрывать текущий дефицит, но ему пришлось отказаться от этой политики и закрывать нехватку бюджета следующие два года.
Наведение порядка в Чикаго усложняло и то обстоятельство, что Рокфеллер обязательно протестовал, но потом всегда давал деньги. В октябре 1895 году Гейтс поехал в Чикаго, вооруженный письмом от Рокфеллера, с обещанием выделить школе еще три миллиона долларов – вероятно, крупнейшая сумма, данная единовременно одним человеком на образовательные цели и сегодня соответствующая примерно пятидесяти миллионам долларов. Вскоре после этого Харпер и секретарь университета Томас У. Гудспид посещали футбольный матч между Чикаго и Висконсином. Во время первых периодов они сказали тренеру Амосу Алонсо Стаггу – он создал первый факультет физической культуры в американском университете – о даре. Игроки Чикаго к перерыву тянулись со счетом 12:10, Стагг предложил сообщить команде, «потому что я чувствовал, что психологически это был бы сильный ход», – сказал он76. Когда Харпер рассказал в раздевалке о даре, капитан команды проревел: «Три миллиона долларов!» – и радостно хлопнул другого игрока по спине. «Сейчас мы вам покажем, как мы умеем играть в футбол!»77 Оживившаяся команда устремилась обратно на поле и побила Висконсин со счетом 22:12. Позже студенты зажгли огромный праздничный костер в университетском городке и пели гимны Рокфеллеру, в том числе начинающийся словами: «Жил человек, посланный богом, по имени Джон»78.
Несмотря на то что предложение посетить университет оставалось открытым, Рокфеллер несколько лет отказывался приехать в Чикаго, не желая, чтобы заведение слишком сильно связывали с его именем. Гейтс сказал Харперу: «Существуют, как вы знаете, преимущества для университета (для вашего поиска средств) в той незаинтересованности, с какой Рокфеллер выделил деньги»79. Рокфеллер ценил уединение и ненавидел общественные поводы. Когда Харпер наконец убедил Джона и Сетти посетить празднование пятилетия первого курса в июле 1897 года, он обещал, что Рокфеллеру не придется выступать с речью. В идеале патрон хотел спокойно и незаметно погулять пару часов по территории, как анонимный зритель, любующийся своим творением.
В жаркий июльский день сотни студентов и профессоров, в мантиях и академических шапочках с лирипипами, собрались в огромном шатре в центральном дворе городка и только один человек был одет в простой сюртук и шелковую шляпу: основатель университета, который шел, по своей детской привычке, смотря вниз. Он совершенно не был похож на огнедышащего магната, тихий и немного смущенный шумихой вокруг него. Когда он поднялся на сцену, три тысячи, человек затаив дыхание смотрели на американскую легенду, ведущую уединенный образ жизни и завораживавшую публику и как грешник, и как святой. Внутри шатра было так душно, что в зале шелестели сотни вееров из пальмовых листьев. Харпер поднялся и рассказал о будущих нуждах университета, он выжидательно обернулся к Рокфеллеру и упомянул об острой необходимости соорудить зал вместо временного шатра, Рокфеллер неопределенно улыбнулся и должно быть сжался в своем кресле. Затем титан поднялся и обратился к толпе.
«Я хочу поблагодарить ваш Совет попечителей, президента и всех, кто присутствовал при этом чудесном начале. Это лишь начало, – его прервали бурные аплодисменты, – а остальное сделаете вы». Зал затих. «Вам повезло завершить это дело, вам и вашим сыновьям и дочерям. Я верю в работу. Это лучшее вложение, какое я сделал в своей жизни. Почему же люди не должны вкладывать в Чикагский университет деньги, время, все свои силы? Почему нет? Это величайшая возможность. Где собрался лучший Совет попечителей, лучшие преподаватели? Я глубоко, глубоко благодарен за то, что имел какое-то отношение к этому делу». Гул признательного смеха. «Господь дал мне деньги, и как мог я отказать в них Чикаго?»80
Какую бы неловкость он сам ни испытывал, Рокфеллер произвел великолепное впечатление. До конца дня он закладывал фундаменты зданий, присутствовал на службах и выступил с парой кратких речей. Он провел ночь в доме Харпера и был так расстроен отсутствием часов – визит заставил его отклониться от привычного графика, – что он подарил миссис Харпер чек на тысячу долларов и предложил купить часы. Следующим утром Рокфеллер сел на велосипед и отправился по территории университетского городка, за ним следовало руководство учреждения. Одетый в велосипедный костюм, он задал живой темп, махая по дороге приветствующим его студентам. Свита проследовала по центральной аллее в Джексон-Парк, проехала по остаткам Колумбовой выставки, остановилась освежиться, затем пронеслась обратно по центральной аллее. Рокфеллер был неимоверно удовлетворен и тронут теплым спонтанным энтузиазмом студентов. Везде, куда он отправлялся, они напевали: «Джон Д. Рокфеллер, чудесный человек / Дает всю мелочь У. в Ч.». Другая кучка студентов разразилась боевой песней: «Кто он? Кто он? Ра, Ра, Ра / Рокфеллер, это он, ура, ура, ура!»81
Как филантроп, Рокфеллер предпочел мудро отстраняться от своих творений и сказал Харперу, что видит себя в деле молчаливым компаньоном. Несмотря на периодические обвинения в обратном, он не вмешивался в назначения ученых или в свободу выражения, хотя искушение сделать это иногда появлялось. Несколько студентов в Чикаго обвинили его в монополистических методах, и Рокфеллер в гневе жаловался Гейтсу на «заявления студентов, непочтительные к основателю, легкомысленные и непростительные; но, точны ли сведения, я не знаю… Мне бы казалось, что, если… [они] точны, этих людей следует исключить из Чикагского университета»82. В этом и других случаях, насколько можно судить, Рокфеллер тогда отменил приказ, опасаясь угрозы научной свободы или, по меньшей мере, своей репутации.
Требовалась смелость, чтобы основать университет в 1890-х годах, когда научный мир громко критиковал большой бизнес и многие из друзей-промышленников Рокфеллера рассматривали университеты, как благодатную почву для подрывных действий. Уильям выговаривал брату за спо