— Что бы это могло быть?
— А удар был неслабый…
— И я почуял!
— Может, тебя кто стукнул по спинке, дорогая! — рыжий носатый еврей приобнял за шею бывшую явно навеселе молодящуюся дамочку, по виду — немку.
— Ой, да будет тебе, Гольбах, — расхохоталась та. — Это у тебя уже ноги заплетаются от пива…
— Нет, нет. Это правда. Я тоже почувствовал толчок. Снизу… — послышались голоса.
— Не иначе, мы сели на мель, — предположил краснолицый широкоплечий крепыш в старой матросской робе. — Со мной такое было, когда рыбачил в этих водах…
— Возможно, в машинном чего-то взорвалось? — испуганно заозирался какой-то поляк, по виду портной или скорняк. Звали его Болеслав Трембовский, он пережил девятьсот пятый год и с тех пор весьма боялся взрывов и стрельбы.
— Да нет, это снаружи, словно кошка когтями шкреготнула.
— Братцы, я знаю! Это не кошка, это был морской черт!
Фраза принадлежала актеру-голландцу и сказано это было с таким выражением, что у многих перед глазами возникла картинка: распластавшийся в черной воде зеленый чертяка — большой, не сильно короче лайнера, провел огромным кривым когтем по стали обшивки, как бы примеряясь…
— Бросьте шутить! — нервно бросил кто-то.
Но шли минуты, а ничего не происходило.
— Музыка! Играйте же! Жарьте во всю! — закричали со всех сторон и восторженно зааплодировали.
— Сбацай нам джигу, Пэдди! — захлопали пассажиры по плечам волынщика — такого же рыжего и молодого как они.
И вскоре закружились и запрыгали, встав в круг. Снова начались пляски и веселье.
— Shall we dance?[26] — обратился к юной белокурой высокой девушке француз в аккуратном, хотя и сильно поношенном фраке, лишь немного ее старше и на полголовы ниже.
— Цо то пан мувит? — смущенно улыбнулась девушка, однако приглашение приняла.
Внезапно торжество опять нарушилось.
— А! Крыса! Крыса! — закричала молоденькая ирландка.
— Крыса! Мать ее! — загалдели гости. — Rat! Diabla topo! Al naibii de șobolan![27]
И верно, в самый разгар праздника невесть откуда появилась здоровенная крыса, перебегавшая из одного угла столовой в другой. Отчего-то мокрая и взъерошенная, она словно искала убежища от неведомой опасности.
— Эк шныряет! — пошутил кто-то. — Как будто за ней гонится сотня голодных кошек!
Несколько минут парни гоняли грызуна, а девушки визжали от испуга (больше, пожалуй, наигранного), пока серая тварь не скрылась в какой-то щели, и вечеринка возобновилась. Смех и звуки волынок и губных гармошек, блеск глаз хорошеньких ирландских девушек, возгласы молодых итальянцев — люди радовались и веселились, ведь это так славно и весело — ехать в Америку на таком прекрасном пароходе за новой прекрасной жизнью…
Однако веселились не все. В десятках каютах, тускло освещенных маленькими ночниками, под грубошерстными одеялами храпели пассажиры.
Кто-то разговаривал и ругался во сне, где-то скрипели койки в такт движению нетерпеливых влюбленных. Заплакал младенец, молодая мать, успокаивая его, принялась что-то напевать на восточном гортанном наречии.
И вот в одной из кают пассажирка — датчанка средних лет услышала странный шипящий звук, раздававшийся из уборной.
— Аксель! Ты спишь?
— Почти, Дагмар… — недовольно пробурчал супруг, натягивая одеяло.
— Ты это слышишь?
— Слышу! — раздражение стало откровенным. — На этом английском корыте не в порядке канализация, только и всего!
— Ты точно уверен?
— Дорогая, я двенадцать лет как-никак занимался водопроводом в нашем Копенгагене!
— Извини, Аксель, я так волнуюсь…
И подумала, как все же хорошо, что в это плавание в поисках лучшей доли они не взяли дочек-погодков. Как-то спокойнее, что они сейчас у свекрови в Эсбьерге. Вот устроятся и заберут их в Новый Свет.
— Ох, дорогая… — слесарь обнял жену. — Хватит тебе волноваться попусту! Уже завтра мы будем на твердой земле…
Разумеется, он не мог знать, что дело не в испорченной канализации.
Где-то внизу ледяная атлантическая вода заливала отсек, и вытесняемый ею воздух вырывался через колодец стояка под нарастающим давлением.
Прямо ему в лицо своими обоими стволами смотрел знакомый уже дирринджер.
Забившись в угол, Елена держала его на прицеле, сжимая оружие обеими руками.
Один глаз её был широко открыт, другой заплыл, будто от сильного удара.
— Господи, Леночка, что с тобой! — только и смог вымолвить он.
— Ох, Юрий, — это ты?! — ответила она срывающимся голосом.
И опустила пистолет.
— Боже мой, я чуть было не нажала курок! — она в изнеможении бросилась на кровать.
— Лена, что случилось?
— Юрий, она унесла зеркало! — с трудом вымолвила девушка.
— Кто?! — оторопело замер Ростовцев.
— Эта… женщина! Стелла, из каюты того человека. Я не смогла ее остановить, прости…
Голос ее, отчего-то звучал сконфуженно, как будто она была бы полицейским, упустившим уже пойманного злодея. Хотя что бедняжка могла сделать? Ее глаз и скула распухли, на разбитой брови висела капля крови.
— Дорогая — скажи — что случилось?! — приобнял он Елену за плечи.
— Ты ушел, — срывающимся голосом начала она. — А через минут десять постучали. Я думала — это ты, а там она! Ворвалась, обезумевшая и злая, как сто чертей. Я сумела отбиться от неё только потому, что она в первую очередь кинулась за зеркалом.
Ни слова ни говоря, стряпчий подхватил брошенный ею пистолет и выскочил из каюты, уже понимая, что клетка открылась и птички выпорхнули.
Так и есть, дверь каюты А-227 приоткрыта. Он распахнул её и, постояв секунду-другую на пороге, решительно шагнул внутрь, держа оружие наготове. Хотя надеяться, что они будут смиренно ожидать его, пялясь в пресловутое зеркало, было бы наивно.
По каюте был раскиданы вещи, на кровати валялся раскрытый чемодан. На полу в беспорядке лежали какие-то странные предметы: треснувшие чаши, темные от времени, обломки старых костей, каменные таблички с нацарапанными письменами. Под ноги выкатился грубо выточенный из горного хрусталя маленький человеческий череп. Древняя бронзовая курильница — то ли китайская, то ли индийская (а может, индокитайская или еще какая) еще исходила последними струйками остро пахнущего дыма.
Он принюхался. Черт знает что было в ней намешано, но запах опиума его нос различил явственно. Видимо, этот запах и унюхал Вацек в каюте барона.
Внезапно из ванной комнаты раздался тяжелый стон. Юрий изо всех сил рванул дверь — та не поддалась. Еще рывок, и заклиненный замок оказался выломан, что называется, «с мясом». На белом кафеле пола, скорчившись, лежал знакомый ему человек, человек, какого он менее всего бы ожидал тут увидеть.
— Господин Карлсон, что с вами? — присел Юрий на корточки рядом с телом.
И в этот момент лежавший зашевелился, поворачиваясь. Из спины торчала рукоять ножа для колки льда. Именно таким ударом был убит барон, вспомнил стряпчий, но сейчас подвело оружие, и жертва была жива, пока жива…
— О-о, — простонал он, открывая мутные от боли глаза.
— Где Монпелье? — спросил Ростовцев первое, что пришло в голову.
— Не знаю… Господи, как больно! — произнес заплетающимся языком путешественник по-русски.
По-русски!
Выходит, старый казначей не ошибся?!
— Кто вы такой?! — растерянно вымолвил Юрий в глубоком удивлении. — Кто вы такой, Карлсон, черт возьми?!
— Я… не Карлсон. Я подполковник Корпуса жандармов Иван Руммо… Барон Отто фон Нольде… он хотел…
— Знаю, — процедил стряпчий, — а вы за золотом охотились? Или, может быть, «Черную Луну» ищете? — зачем-то добавил он.
— Вы и про это знаете? — лицо Карлсона-Руммо было иссиня-бледным, глаза закатились.
Юрий отметил, что крови на полу почти нет. Это скверно, значит, вся она вытекает внутрь. При таких ранах шанс выжить мизерный. Да еще кишки, наверное, распороты. Бедолага жандарм обречен. Вот уж никогда не думал, что доведется пожалеть «сатрапа и душителя».
— Меня послали… генерал Джунковский… личное задание… Сказал, что золото не должно достаться заграничным мошенникам…
Он дернулся и застонал от боли.
— Лежите спокойно, — бросил Юрий. — Я сейчас позову врача.
— Не надо, врач не поможет… Есть на этом корабле православный батюшка? Хотя откуда? Так и умру без отпущения… Это меня Господь наказал за грехи мои и жадность! Когда Нольде исчез, я подумал… Монпелье украл бумаги барона, а его — за борт… Я и решил сам взять золото… Миллионы… Миллионы! — шептал он. Они были бы моими!. — Решил выбрать момент и вытрясти бумаги из его девки, а она… Настоящая змея… какой-то хитрый азиатский удар, я видел такое в Манчжурии… Я не ждал: решил — это же всего лишь баба… Боже! Баба — меня! Такая нелепая смерть! — простонал он.
Глаза его закрылись, дыхание стало прерывистым.
«Если Бог есть, пусть будет милостив к нему!» — про себя вымолвил Ростовцев, выходя из каюты.
И чуть нос к носу не столкнулся с магом.
Секундное замешательство…
Первым пришел в себя Монпелье. Шарлатан-убийца наклонил голову и, молниеносно оттолкнув пару человек, что проходили мимо, одним прыжком выскочил в боковой коридор. Юрий, не долго думая, устремился за ним.
Дальше, все дальше бежал француз. Он сбил с ног нескольких пассажиров, что попались ему на пути, спотыкался о брошенные чемоданы, вскакивал и бежал дальше. Стряпчий не отставал, но и настигнуть его никак не мог.
Вот Монпелье распахнул дверь, ведущую на трап для прислуги.
— Куда, шельма?! — зло выругался Юрий.
Повернул за магом и, сбежав по крутой лестнице, очутился на палубе «F».
Они пробежали по нескольким лестницам мимо бестолково бродящих тут пассажиров и матросов, через коридоры и салоны. Посылая на бегу проклятия, Монпелье мчался дальше через пустые залы, где еще час назад веселились избранные. Теперь не было избранных, были лишь люди, равные перед силой Океана.