— Это хорошо, Геннадий, что ты трепетно относишься к начальству, — процедил он, кривя губы. — Человек не может служить двум или трем хозяевам сразу… Хозяин может быть только один! Ты меня понял, дружок?
— Да, конечно… шеф, я все прекрасно понимаю…
— Чего это ты так побледнел, Гена? — поинтересовался Воронин, продолжая медленно рвать в клочья чужие фотоснимки. — Запомни одну важную вещь, дорогой: власть у нас в стране имеют совсем не те люди, кого ежедневно показывают по «ящику». Власть в России — это я и такие, как я! А также отдельные серьезные люди, которым я и подобные мне создают все условия для их бизнеса… А эти… Кого-то же надо периодически предъявлять народу, чтоб он не ощущал себя кинутым, бесхозным стадом?..
— Вы же знаете, Виталий Алексеевич, что я предан… лично вам! — заверил своего начальника Аркушин.
— То-то же… Выбрось это в урну! И распорядись, чтобы этих двух подозрительных журналистов вышвырнули вон за пределы области!.
Сразу же после разговора с Ворониным Аркушин отправился на своей служебной машине в Волжский райотдел, где его с нетерпением дожидался начальник райотдела полковник милиции Пилипенко.
— Ну что новенького с этими двумя, полковник? — поинтересовался Аркушин, когда сопровождавший его сотрудник милиции закрыл за собой дверь начальственного кабинета. — Что-нибудь полезное для нас удалось из них вытащить?
Полковник Пилипенко, плотный, несколько даже грузный мужчина лет сорока двух, отрицательно покачал головой.
— Продолжают держаться за свое, — сказал он, закрывая в сейф документы задержанных этим утром москвичей, которые ему только что вернул Аркушин. — Где проживали после того, как выписались из гостиницы «Спутник», сообщать отказываются. Личных вещей, как я уже докладывал, в их микроавтобусе не обнаружено… Оба держатся стойко и даже пытаются качать права. Вот если бы нам было позволено…
— Нет! — резко оборвал его Аркушин. — Припугнуть — да! Но ломать их… такой команды нет!
— Понятно… Я распорядился закрыть их в разных камерах. Девка эта, кстати, влепила одному из наших сотрудников пощечину. Тот намеревался ее обыскать, а она, значит, так вот поступила… Хорошо еще, что это на моих глазах случилось… Мои ребята таких вещей никому не прощают… У нас ведь какой один из главных принципов? Милицию руками не трожь! Потому что мы самой властью поставлены за порядком следить… Кстати, Геннадий Юрьевич… Это хорошо, что вы так быстро обернулись!..
— Что-то случилось?
— Да вот всего несколько минут тому назад звонили от наших «коллег». Конкретно дежурный по облуправлению ФСБ…
— А этим-то что нужно? — насторожился Аркушин.
— Он спросил, не задерживали ли наши сотрудники таких-то граждан? А именно Маркелова и Зеленскую… Когда линию переключили на меня, я спросил: «Откуда у вас такая информация»? А мне в ответ примерно следующее: «По нашим непроверенным пока сведениям, эти двое граждан были задержаны сегодня утром в нашем городе сотрудниками одного из подразделений УВД». Да… Еще одна немаловажная вещь… Вот этот тип, с которым я разговаривал…
— Фээсбэшник?
— Ну да… Он сказал, что по поводу этих двух граждан уже успели прозвонить в их Управление из Москвы. Я спросил, кто именно ими интересуется и почему, собственно, этим делом заинтересовалось ФСБ. Он уклонился от прямого ответа, сказав лишь, что у кого-то возникло подозрение, что Зеленскую и Маркелова могли похитить с неизвестными целями у нас в городе…
— Вы сказали, что журналисты — у вас?
— Нет, конечно… Точнее, я не сказал ему ни «да» ни «нет», пообещал лишь, что им перезвонят попозже, когда мы у себя «наведем справки» по поводу этих двоих москвичей.
«Чертовы гэбисты! — выругался про себя Аркушин. — Вечно они лезут не в свои дела… Но их времена прошли… Нынче здесь хозяева Воронин и его компаньоны, а им эти местные фээсбэшники никакой не указ… »
— Эти москвичи у нас уже почти восемь часов сидят, — подал реплику полковник. — Надо что-то с ними решать, Геннадий Юрьевич. Раз «коллеги» звонили в наш райотдел, значит, уже что-то пронюхали! По закону, сами знаете, мы больше трех часов задерживать граждан здесь не имеем права. Время задержания, конечно, можно и скорректировать… но что-то нужно решать. Либо выпускать их на свободу, либо шить им уже что-нибудь серьезное… оружие там или наркотики…
— Дайте команду, чтобы привели к нам Зеленскую… У вас найдется свободный кабинет, полковник? Здесь, у вас, думаю, будет не слишком удобно мне с ней разговаривать…
— Сделаем, Геннадий Юрьевич, в самом лучшем виде…
Москвичи сначала сидели в общем «зверинце», но после того, как их попытались допросить местные сотрудники, Зеленскую и Маркелова определили каждого в отдельную двухместную камеру (в подвальной части здания, занимаемого райотделом, было оборудовано три иди четыре помещения камерного типа, для временного содержания там задержанных сотрудниками милиции правонарушителей). Зеленскую после почти часовой беседы с каким-то ментом в штатском оставили в покое. В три часа принесли еду в упаковке — что-то вроде армейского сухпая, — но она к ней даже не прикоснулась. Маркелова, насколько она могла судить по внешним звукам, еще пару раз водили куда-то, очевидно на допросы. Настроение у нее самой в эти часы было двояким. С одной стороны — довольно паршивым, потому что сидеть в КПЗ, не зная толком, в чем тебя обвиняют, удовольствие, понятно, ниже среднего. С другой стороны, ее одолевали мстительные и даже, чего греха таить, наполненные яростью и гневом мысли: «Ужо погодите, ментяры паскудные! Дайте только вырваться на свободу, а уж мы как-нибудь с Маркеловым сообразим, как с вами, беспредельщиками, сполна поквитаться… »
Но более всего Зеленскую сейчас беспокоила та вещица, которую она успела еще до момента их задержания припрятать в одно укромное местечко… Она могла сейчас лишь догадываться, с чем связан этот «наезд» и кто является его истинным вдохновителем и организатором. Но в одном она уже точно не сомневалась:, если у нее найдут микрокассету, которую ей передал Паша Кормильцин, то столичных журналистов могут ждать довольно серьезные неприятности…
В коридоре послышались чьи-то шаги. Проскрежетал ключ в замочной скважине. Кажется, за ней пришли…
Зеленскую ввели в кабинет — помещение примерно три на четыре метра, письменный стол, свободный от бумаг и оргтехники, два стула, небольшой металлический шкаф и зарешеченное окно, — где ее дожидался какой-то мужчина в штатском, который жестом попросил сотрудника, доставившего сюда женщину, оставить их наедине. Хотя Анна никогда прежде, кажется, не видела этого человека (шатен лет примерно тридцати пяти, в очках, с блестящими, зализанными назад волосами), что-то ей подсказывало, что фамилия данного субъекта определенно фигурирует в тех материалах, на которых, собственно, и базируется их «независимое расследование».
— Здравствуйте, госпожа Зеленская, — шатен, сцепив руки на причинном месте (излюбленная, кстати, поза Адольфа Гитлера), стоял у окна, лицом к журналистке. — Присаживайтесь, есть разговор…
— Я протестую! — сухо сказала Зеленская. — Я требую адвоката! Я требую также, чтобы мне дали возможность сделать телефонный звонок!
— Вы меня не так поняли, — чуть поморщившись, сказал шатен. — Я не сотрудник милиции.
— А кто же вы такой? — резко спросила Зеленская. — Может, вы мне объясните, что здесь происходит?
— Неважно, кто я такой. Важно другое… У вас и у вашего друга возникли… или могут возникнуть… серьезные неприятности. Я тот, кто способен помочь вам выпутаться из этой довольно неприятной ситуации. Кстати… Почему ваше руководство не снабдило вас оформленной должным образом документацией? И почему о вашем приезде сюда не было ничего Сообщено в соответствующие губернские инстанции?
«Неужели это сам Аркушин, начальник Департамента печати обладминистрации? — вглядываясь в стоящего перед ней лощеного субъекта, подумала про себя Анна. — Тот самый „скользкий тип“, про которого рассказывал Кормильцин? Гм… Очень даже может быть, что это он и есть, Аркушин, собственной персоной… »
— Я не люблю повторять уже сказанное, — сухо произнесла Зеленская. — Что вам от меня нужно?
— Вот напрасно вы так, — обиделся для виду шатен. — Я ведь действительно хочу вам помочь… Вы ведь нарушили, как мне было сообщено, местное законодательство…
— Неужели? — иронично переспросила Зеленская. — А что, у вас здесь какое-то свое, особенное законодательство, отличное от российского? Может, мы с моим коллегой что-то напутали в маршруте? Ехали в российский город Н-ск, а попали в Чикаго времен гангстерских войн?
Лицо у шатена мгновенно стало надменно-злым и в то же время каким-то беспокойным, как у вынюхивающего добычу хорька.
— Да, моя дорогая, ты не в Чикаго, — ледяным тоном сказал он. — Ты в аккурат там, где ты сейчас находишься… аналогию можешь продолжить сама, грамотная ты наша… Что касается законов, то здесь, Зеленская, вы лукавите. Вы прекрасно знаете, что приезжие граждане обязаны регистрироваться в трехдневный срок… и так далее и тому подобное… Это же все из Москвы надуло, так сказать… Так что не надо нам тут про Чикаго песни петь…
— Ну а если вы такой грамотный, — криво усмехнувшись, сказала Зеленская, — то должны знать, что это требование, во-первых, противоречит нашей Конституции, а во-вторых, мы даже эти ваши «местнические» правила не нарушали. Потому что на тот момент, когда нас под надуманным предлогом задержала на улице ваша милиция, мы пробыли в вашем городе менее трех суток… Ладно, действительно, не надо нам этих «песен»! Чего вы конкретно добиваетесь?
Лицо шатена вновь приняло почти дружелюбное выражение, а сам он наконец убрал руки с причинного места и сложил их на груди.
— Я же говорю, что хочу вам помочь… У вас ведь возникли такие проблемы, что своими силами вы можете и не расхлебаться?
— Например?
— Транспортное средство ваше, как мне сказали, числится в базе данных по угонам. Плюс к этому в микроавтобусе был найден пистолет…