Скульптуры, названные Вазари, относятся к разным этапам работы над гробницей. Так, статуи «Умирающий раб» и «Восстающий раб» (Париж, Лувр)[299], которые не вошли в скульптурный ансамбль, датируются 1513 г.; статуя Моисея, которая должна была находиться в центре второго яруса, но сейчас является центральной частью первого яруса гробницы – 1513–1516 и 1542–1545 гг.[300]; статуи «Юный раб», «Бородатый раб», «Пробуждающийся раб» и «Раб Атлас» (все в Академии изящных искусств во Флоренции) – между 1519–1534 гг.[301]; статуя Победы (Флоренция, палаццо Веккьо) – 1532–1534 гг.[302]; размещенные по бокам Моисея статуи Лии и Рахили, жен патриарха Иакова, которые Вазари называет «Деятельная жизнь» и «Созерцательная жизнь» – к 1542–1545 гг.[303]
6 мая 1513 г. между Микеланджело и душеприказчиками Юлия II – кардиналом Леонардо де Гроссо делла Ровере и Лоренцо Пуччи, который вскоре после этого стал кардиналом-священником церкви Санти Кваттро Коронати, был заключен договор, в соответствии с которым проект гробницы подвергся пересмотру. По новому проекту монумент, украшенный 40 скульптурами выше человеческого роста, должен был примыкать к стене, а саркофаг с телом понтифика размещаться внутри капеллы. На время работ душеприказчикам полагалось оплачивать аренду его мастерской на Мачелло-деи-Корви. Микеланджело полагалось 16 500 дукатов в течение семи с половиной лет, но при этом не имел права заниматься другими проектами. Тем не менее в 1514 г. он подписал контракт на изготовление за 200 дукатов статуи «Воскресший Христос» для гробницы Марты Поркари в церкви Санта Мария сопра Минерва, однако мрамор оказался дефектным, поэтому он передал ее своему ученику Пьетро Урбано: когда тот, как писал друг Микеланджело живописец Себастьяно дель Пьомбо [1485–1547], «испортил мрамор везде, где прикасался к нему», ее закончил Федерико Фрицци[304].
На судьбу гробницы Юлия II повлияло то обстоятельство, что после его смерти католическая церковь оказалась под контролем Медичи, которые в 1512 г. с помощью испанских войск, разграбивших Прато, добились восстановления своей власти во Флоренции. Узнав об этих событиях, Микеланджело сначала рекомендовал своей семье уехать из города, а затем посоветовал соблюдать нейтралитет. «…Живите в мире и не заводите ни дружбы, ни близости ни с кем, разве что с Господом. И не говорите ни с кем ни хорошего, ни дурного, так как неизвестно, чем все кончится. Занимайтесь только своими делами», – писал он 18 сентября того же года брату Буонаррото. Однако эти предосторожности не слишком помогли ему, так как в письме, написанном отцу в следующем месяце, говорится: «Я узнал из вашего последнего письма, что я должен остерегаться держать деньги дома и носить их с собой, а также что во Флоренции говорили, будто я дурно отзываюсь о Медичи.
Касательно денег, те, которые у меня есть, я держу в банке Бальдуччи и держу в доме и при себе лишь те, которые мне нужны изо дня в день. Что касается случая с Медичи, я никогда не говорил против них, разве что так, как о них вообще говорит любой человек, как это было в случае с Прато. Ведь если бы камни могли говорить, говорили бы и они. К тому же много другого говорили здесь, и, услышав их, я отвечал: если они и правда поступают так, они поступают плохо. Не то чтобы я этому верил, и Бог даст, чтобы этого не было. Еще не далее как месяц тому назад некто, кто делал вид, что он мой друг, говорил мне много дурного о них. И я его бранил и сказал, что нехорошо так говорить и чтобы он не говорил об этом больше. Поэтому я хотел бы, чтобы Буонаррото осторожно разузнал, от кого тот человек услышал, что я дурно отзывался о Медичи, чтобы посмотреть, сумею ли я найти, откуда это происходит. И если это происходит от кого-нибудь из тех, кто называется моими друзьями, чтобы я мог поостеречься»[305].
Осторожность оказалась не лишней, так как через пять месяцев кардинал Джованни Медичи стал папой Львом X. В 1516 г. он настоял на ревизии контракта с душеприказчиками Юлия II и уменьшении объема работ за счет двукратного сокращения количества скульптур. Это позволило Микеланджело вместе с Баччо д’Аньоло [1462–1543], разработавшим проект галереи для купола собора Санта Мария дель Фьоре (если верить Вазари, названной Микеланджело «клеткой для сверчков»)[306], принять участие в конкурсе на украшение фасада церкви Сан-Лоренцо во Флоренции, построенной, как и купол Санта Мария дель Фьоре, архитектором Филиппо Брунеллески [1377–1446], выполнявшим заказ Козимо Медичи Старшего. Несмотря на то, что в конкурсе принимали участие Рафаэль Санти, Андреа и Якопо Сансовино, Антонио и Джулиано да Сангалло, Микеланджело и Баччо удалось выиграть его. Однако в начале 1517 г. между ними начались разногласия из-за модели фасада, благодаря которым Микеланджело добился устранения партнера. Та же участь вскоре постигла архитектора Баччо Биджо и скульптора Якопо Сансовино [1486–1570], после чего Микеланджело полностью взял проект, стоимость которого оценивалась сначала в 35 000, а затем в 40 000 дукатов, в свои руки. Тем не менее взаимодействовать с Львом X, который поручил курировать украшение фасада Сан-Лоренцо своему двоюродному брату Джулио Медичи, назначенному архиепископом Флоренции, кардиналом и вице-канцлером римской курии, оказалось столь же непросто, сколь и с Юлием II.
«Проживая в Карраре и добывая мрамор столько же для фасада, сколько для гробницы, все еще думая ее закончить, Микеланджело получил письменное извещение о том, что папа Лев прослышал, будто в горах Пьетрасанты, близ Серавеццы, принадлежавших Флоренции, на самой высокой горе, именовавшейся Альтиссимо, были мраморы, не уступавшие каррарским добротностью и красотой; Микеланджело же об этом было уже известно, но ему, видимо, не хотелось этим заниматься, так как он был приятелем маркиза Альбериго (Маласпина. – Д.Б.), владельца Каррары, и для его выгоды он предпочитал добывать мрамор не в Серавецце, а в Карраре; или же он считал, что дело это долгое и отнимет много времени, как оно и вышло. И все же ему пришлось отправиться в Серавеццу, сколько он ни возражал, что и трудностей будет больше и расходов, как оно, возможно, и было бы, в особенности в начале работ, а может, этого, пожалуй, вовсе и не было. Папа же просто ничего об этом и слышать не хотел, приказав проложить через горы дорогу на несколько миль и выравнивать ее, выламывая скалы кувалдами и мотыгами, а в болотистых местах забивать сваи, и так много лет потратил Микеланджело на выполнение воли папы, а в конце концов были высечены там пять колонн надлежащих размеров, одна из которых находится во Флоренции на площади Сан-Лоренцо, остальные же остались на берегу моря. Посему маркиз Альбериго, потерпевший убытки, и стал после этого большим врагом ни в чем не повинного Микеланджело», – писал Вазари[307]. В 1519 г. несколько колонн разбились при транспортировке, еще несколько колонн оказались бракованными, и через несколько месяцев проект был заморожен.
В марте 1520 г. в письме папскому секретарю Доменико Буонисеньи Микеланджело изложил перипетии работы над фасадом. «Когда я в тысяча пятьсот шестнадцатом году был в Карраре по своим делам, а именно чтобы переправить в Рим мрамор для гробницы папы Юлия, меня вызвал папа Лев по поводу фасада Сан-Лоренцо, который он собирался сделать во Флоренции. Поэтому я пятого декабря покинул Каррару и отправился в Рим и сделал там для названного фасада рисунок, согласно которому названный папа Лев поручил мне распорядиться о добыче в Карраре мрамора для названного сооружения. После этого, когда я в последний день вышеназванного декабря вернулся из Рима в Каррару, папа Лев послал мне за добычу мрамора для названного сооружения тысячу дукатов через Якопо Сальвиати, и вручил их мне один из его слуг по имени Бентивольо. Получил же я эти деньги примерно восьмого числа следующего месяца, а именно января [1517]; и в этом я выдал расписку. После этого, когда в августе того же года вышеназванный папа попросил у меня модель названного сооружения, я, чтобы ее сделать, вернулся из Каррары во Флоренцию. И я ее сделал из дерева подходящей формы с фигурами из воска и послал ее в Рим. Как только он ее увидел, он меня туда вызвал и заказал мне этот фасад сдельно, как это явствует из находящегося у меня письменного соглашения с Его Святейшеством. И так как мне пришлось, дабы угодить Его Святейшеству, привезти во Флоренцию тот мрамор, который я должен был привезти в Рим для гробницы папы Юлия, а из Флоренции, куда я его привез и после этого обработал, снова привезти его в Рим, он мне обещал освободить меня от всех этих расходов, а именно от таможенных и портовых пошлин, что составляет расход примерно в восемьсот дукатов, хотя письменное соглашение об этом умалчивает.
И вот шестого февраля тысяча пятьсот семнадцатого года я из Рима вернулся во Флоренцию. И так как я взялся за вышеназванный фасад Сан-Лоренцо с оплатой его сдельно, [а до этого] целиком за мой счет, и так как названный папа Лев должен был уплатить мне во Флоренции четыре тысячи дукатов за названную работу, как это явствует из письменного соглашения, примерно числа двадцать пятого [февраля 1518] я получил от Якопо Сальвиати восемьсот дукатов вместо названной суммы и выдал в том расписку и отправился в Каррару. А так как там я предварительно не обзавелся контрактами и заказами и так как каррарцы хотят меня по этому поводу осаждать, я для добычи этого мрамора отправился в Серавеццу, в горах Пьетрасанты, на флорентийской земле. И там, имея уже вчерне отесанными шесть колонн по одиннадцати с половиной локтей каждая и много других мраморных глыб, я устроил то дорожное сообщение, которое можно там видеть и поныне; но с тех пор там никто больше не добывал. Двадцатого же марта тысяча пятьсот восемнадцатого года я приехал во Флоренцию за деньгами, чтобы начать обработку названного мрамора, а двадцать шестого марта тысяча пятьсот девятнадцатого года кардинал [Джулио] деи Медичи приказал банку Гадди во Флоренции уплатить мне от папы Льва за названную работу пятьсот дукатов, в чем я выдал расписку. После чего в это же самое время кардинал по поручению папы меня остановил, чтобы я больше не продолжал названной работы, говоря, что они хотят снять с меня заботы по доставке мрамора и что они сами выдадут мне его во Флоренции и хотят заключить новое соглашение. И так обстояло дело по сегодняшний день.