И теперь, когда я их выплатил, пересмотр контракта не приходит. Так что теперь и без письменных разъяснений хорошо видно, что это означает. Довольно, что за тридцать шесть лет верности и за то, что я добровольно отдал себя другим, я не заслуживаю иного. Живопись и скульптура, труд и верность меня погубили, и дальше все продолжается от плохого к худшему. Было бы лучше, если бы я с младых лет учился делать серные спички, тогда я не испытал бы столько страданий! Я пишу это Вашей Милости, так как вы как человек, который желает мне добра и который занимался этим делом и знает всю правду, сообщите об этом папе, чтобы он знал, что я не могу жить, не то что писать. И если я обнадежил, что начну, я сделал это в надежде на названное подтверждение, которое должно было быть еще месяц тому назад. Я не хочу больше жить с этим бременем и не хочу, чтобы меня каждый день поносили как обманщика те, кто отнял у меня жизнь и честь. Только смерть или папа могут меня от этого избавить»[320].
По контракту 1542 г. большая часть работы над папской гробницей, которую через десяток лет Кондиви назовет «трагедией», была передана ученикам Микеланджело. Он сам ограничился корректированием скульптур «Деятельная жизнь» и «Созерцательная жизнб», статуи папы, возлежавшей на саркофаге, и статуи «Моисея», который стал центральной скульптурой композиции и ассоциировался с Юлием II. Одни искусствоведы интерпретируют фигуру «Моисея» как охваченную негодованием из-за поклонения иудеев золотому тельцу; другие, напротив, как поборовшую гнев. Согласно Кондиви, Моисей предстает «задумчивым размышляющим мудрецом», который правой рукой держит скрижали закона, а левой подпирает подбородок, «как человек усталый и обремененный заботами», чье лицо, «полное ума и живости, внушает одновременно любовь и ужас». Биограф упоминает длинную бороду и рога на голове пророка, появление которых обусловлено неточным переводом фрагмента книги Исход о сияющем облике Моисея, которые были переведены на латынь как «рожки». «По правую руку Моисея, в нише, находится другая статуя, изображающая созерцательную жизнь, – женщина редкой красоты, немного выше человеческого роста; одно ее колено согнуто, но касается не земли, а пьедестала, лицо и руки обращены к небу, и кажется, что все ее тело дышит любовью. С другой стороны, т. е. слева от Моисея, стоит фигура, олицетворяющая жизнь деятельную. В правой руке у нее зеркало, в которое она внимательно всматривается, указывая этим на то, что наши поступки должны быть продуманы; в левой руке она держит гирлянду цветов. В своей символике Микель-Анджело следовал Данте, которого он постоянно изучал и который в “Чистилище” встречает графиню Матильду (правительницу Тосканы во второй половине XI – начале XII вв. – Д.Б.), принятую им за олицетворение деятельной жизни, на поле, покрытом цветами»[321].
Вазари описывал результат работы Микеланджело над гробницей Юлия II так: «Он воздвиг нижнее резное основание с четырьмя пьедесталами, выступавшими как первоначально, когда на каждом из них должны были помещаться по одному пленнику, вместо которых теперь должны были быть поставлены фигурные гермы, а так как снизу гермы эти выглядели бедными, он под каждую из них на все четыре пьедестала поместил опрокинутые консоли. Между четырьмя гермами находились три ниши, из которых две полукруглые предназначались ранее для Побед, вместо этого в одну была поставлена Лия, дочь Лавана, олицетворение деятельной жизни, с зеркалом в одной руке для должного наблюдения за нашими действиями и с гирляндой цветов в другой, обозначающих добродетели нашей жизни при жизни и прославляющих ее после смерти. Другой же была Рахиль, сестра Лии, олицетворяющая созерцательную жизнь, сложившая руки и согнувшая одно колено, с лицом одухотворенным. Обе статуи Микеланджело высек собственноручно в течение менее одного года. Между ними была третья, прямоугольная ниша; по первоначальному рисунку такой должна была быть одна из дверей, которые вели в овальный внутренний храмик прямоугольной гробницы. Дверь же была превращена теперь в нишу, где на мраморный цоколь поставлена огромнейшая и прекраснейшая статуя Моисея, о которой уже достаточно говорилось. На головы герм, служащие капителями, положены архитрав, фриз и вынесенный над гермами карниз, покрытый порезкой в виде богатых гирлянд и листьев, цветов и зубчиков и других богатых членений по всему произведению. Над этим карнизом проходит второй гладкий ордер без порезок и с другими гермами, отвечающий по отвесу первому в виде пилястр с многообломным карнизом, и верхний ордер во всем подчиняется нижнему и сопровождает его; в нем в проеме, подобном той нише, в которой теперь находится Моисей, на выступах карниза стоит мраморная гробница с лежащей статуей папы Юлия, выполненной скульптором Мазо даль Боско, а прямо над ней в самой нише – Богоматерь с сыном на руках, выполненная скульптором Скерино из Сеттиньяно по модели Микеланджело, и статуи эти выполнены весьма толково. В двух же остальных прямоугольных нишах над Жизнью Деятельной и Жизнью Созерцательной – больших размеров две сидящие статуи Пророка и Сивиллы, и обе они были выполнены Рафаэлем да Монтелупо, как было сказано в жизнеописании отца его Баччо, причем Микеланджело выполнением их удовлетворен не был. Все творение завершается особым карнизом, обходящим кругом с тем же выносом, что и нижний, а над гермами поставлены в виде завершения мраморные канделябры, и между ними находится герб папы Юлия, а над Пророком и Сивиллой в проеме ниши он для каждой из двух статуй пробил по окну для удобства монахов, обслуживающих церковь: хор находится позади, и окна эти во время богослужения способствуют, чтобы голоса проникали в церковь и видно было, что в ней совершается»[322].
Получив от Павла III в 1535 г. содержание 1200 дукатов в год, одна часть которого должна была выплачиваться из доходов папской казны, а другая из доходов таможни при переправе через реку По, Микеланджело приступил к написанию «Страшного Суда» в Сикстинской капелле[323]. «Микеланджело выполнил уже более трех четвертей работы, когда пожаловал папа Павел, дабы взглянуть на нее. И вот когда мессера Бьяджо Чезенского, церемониймейстера и человека щепетильного, сопровождавшего папу в капеллу, спросили, как он ее находит, он заявил, что совершенно зазорно в месте, столь благочестивом, помещать так много голышей, столь непристойно показывающих свои срамные части, и что работа эта не для папской капеллы, а для бани или кабака. Микеланджело это не понравилось, и как только тот ушел, он в отместку изобразил его с натуры, не глядя на него, в аду в виде Миноса, ноги которого обвивает большая змея, среди груды дьяволов. И как ни упрашивал мессер Бьяджо и папу, и Микеланджело, чтобы он убрал его, он так и остался там на память таким, каким мы и теперь его видим»[324].
Работу над фреской он закончил в конце 1541 г., «поразив и удивив им весь Рим, более того – весь мир», ибо он показал, что «победил не только первейших художников, там работавших, но захотел победить самого себя, создавшего потолок, который был им прославлен», писал Вазари[325]. Впрочем, многие были не столько удивлены, сколько шокированы большим количеством обнаженных тел, изображенных на фреске, вследствие чего Микеланджело подвергся нападкам, в которых усердствовал знаменитый сатирик Пьетро Аретино, бывший поклонник его творчества. Даже Вазари был вынужден признать, что в данной работе «намерение этого необыкновенного человека не стремилось ни к чему другому, кроме как к написанию совершенной и самой соразмерной композиции человеческого тела в самых различных его положениях»[326].
«Здесь, представив себе весь ужас этого дня, он изображает, к еще большей муке неправедно живших, все орудия страстей Иисуса Христа, заставляя несколько обнаженных фигур поддерживать в воздухе крест, столб, копье, губку, гвозди и венец в различных и невиданных движениях, с большими трудностями доведенных им до конечной легкости. Там и сидящий Христос с ликом страшным и грозным обращается к грешникам, проклиная их и неминуемо повергая в великий трепет Богоматерь, которая, плотно завернувшись в плащ, слышит и видит весь этот ужас. Они окружены бесчисленным множеством фигур пророков, апостолов, где выделяются Адам и св. Петр, которые, как полагают, изображены там: первый как зачинатель рода людского, второй же как основатель христианской религии. Под Христом великолепнейший св. Варфоломей, показывающий содранную с него кожу. Там же равным образом обнаженная фигура св. Лаврентия, а сверх того бесчисленное множество святых мужей и жен и других фигур мужских и женских кругом, рядом и поодаль, и все они лобызаются и ликуют, удостоившись вечного блаженства по милости Божией и в награду за их деяния. У ног Христа семь ангелов, описанных евангелистом св. Иоанном, которые, трубя в семь труб, призывают на Суд, и лики их так ужасны, что волосы встают дыбом у смотрящих на них; в числе других два ангела, у каждого из которых в руках книга жизней; и тут же, по замыслу, который нельзя не признать прекраснейшим, мы видим на одной из сторон семь смертных грехов, которые в обличье дьяволов дерутся и увлекают в ад стремящиеся к небу души, изображенные в красивейших положениях и весьма чудесных сокращениях. Не преминул он показать миру, как во время воскресения мертвых последние снова получают свои кости и свою плоть из той же земли и как при помощи других живых они возносятся к небу, откуда души, уже вкусившие блаженство, спешат к ним на помощь; не говоря даже о всех тех многочисленных соображениях, которые можно считать необходимыми для такого произведения, как это, – ведь он приложил немало всяких трудов и усилий, как это, в частности, особенно ясно сказывается в ладье Харона, который отчаянным движением подгоняет веслом низвергнутые дьяволами души совсем так, как выразился любимейший им Данте, когда писал: