А бес Харон сзывает стаю грешных,
Вращая взор, как уголья в золе,
И гонит их, и бьет веслом неспешных.
И вообразить себе невозможно разнообразие лиц дьяволов, чудовищ поистине адских. В грешниках же видны и грех, и вместе с тем страх вечного осуждения. А помимо красоты необыкновенной в творении этом видно такое единство живописи и ее выполнения, что кажется, будто написано оно в один день, причем такой тонкости отделки не найдешь ни в одной миниатюре, и, по правде говоря, количество фигур и потрясающее величие этого творения таковы, что описать его невозможно, ибо оно переполнено всеми возможными человеческими страстями, и все они удивительно им выражены. В самом деле, гордецов, завистников, скупцов, сладострастников и всех остальных им подобных любой духовно одаренный человек легко должен был бы распознать, ибо при их изображении соблюдены все подобающие им отличия как в выражении лица, так и в движении и во всех остальных естественных их особенностях: а это, хотя оно нечто чудесное и великое, не стало, однако, невозможным для этого человека, который был всегда наблюдательным и мудрым, видел много людей и овладел тем познанием мирского опыта, которое философы приобретают лишь путем размышления и из книг. Так что человек толковый и в живописи сведущий видит потрясающую силу этого искусства и замечает в этих фигурах мысли и страсти, которых никто, кроме него, никогда не изображал. Он же опять-таки увидит здесь, каким образом достигается разнообразие стольких положений в различных и странных движениях юношей, стариков, мужчин и женщин, в которых перед любым зрителем обнаруживается потрясающая сила его искусства, сочетаемая с грацией, присущей ему от природы. Потому-то он и волнует сердца всех неподготовленных, равно как и тех, кто в этом ремесле разбирается. Сокращения там кажутся рельефными, обобщая же их, он достигает их мягкости; а тонкость, с какой им написаны нежные переходы, показывает, каковы поистине должны быть картины хорошего и настоящего живописца, и одни очертания вещей, повернутых им так, как никто другой сделать бы не мог, являют нам подлинный Суд, подлинное осуждение и воскрешение», – отмечал Вазари[327].
Более конкретно описывал «Страшный суд» Кондиви. «Вся композиция разделена на пять частей: на правую, верхнюю, левую, нижнюю и среднюю. В средней части, на воздухе, недалеко от земли, представлены семь ангелов, описанные святым Иоанном в Апокалипсисе, звуками труб сзывающие мертвецов со всех четырех концов света на Страшный суд. Двое из этих ангелов держат в руках открытую книгу, в которой каждый прочтет и узнает свою жизнь и сможет осудить себя по заслугам. Мы видим, как под звуки этих труб открываются могилы и мертвецы выходят из них, представленные в самых разнообразных положениях. Одни, согласно пророчеству Иезекииля, изображены в виде скелетов, другие слегка покрыты мясом, третьи имеют вид живых людей. Некоторые совершенно наги, другие обернуты полотнами и простынями, в которых были отнесены в могилу и от которых теперь стараются освободиться. Среди них видны фигуры, еще не совсем проснувшиеся: они смотрят на небо и как бы спрашивают в недоумении, куда их призывает божественное Правосудие. В этой части картины достойны особого внимания фигуры, с трудом и усилиями выходящие из земли, фигуры, поднимающиеся в воздухе с протянутыми к небу руками, и, наконец, фигуры, уже летящие к небу; они поднимаются в самых различных положениях и поворотах – одни выше, другие ниже. Над трубящими ангелами восседает Сын Божий во славе; с правой поднятой кверху рукой, Он представлен в положении разгневанного человека, проклинающего грешников, отгоняющего их от Себя в огонь вечный и собирающего к Себе праведников движением левой руки. Между небом и землей мы видим ангелов, являющихся исполнителями божественного Правосудия: справа они приходят на помощь праведникам, которым злые духи заграждают путь на небо; слева они низвергают на землю грешников, осмелившихся подняться к небу. Злые духи тащат в бездну грешников, обреченных на вечное мучение: гордых они тащат за волосы, развратников за срамные части и т. д., каждого грешника за те части тела, которыми он грешил. Под грешниками изображен Харон со своей лодкой в болоте Ахаронта так, как его описал Данте в своем Аду. Весло его поднято, и он подгоняет им запаздывающие ленивые души. Из лодки, причаливающей к берегу, грешники торопливо выскакивают на берег, как будто, по выражению поэта, волновавший их страх превращается в желание. Затем Минос произносит им приговор, и злые духи влекут этих проклятых в ад, где разыгрываются ужасные сцены тяжкого и безнадежного отчаяния, подобающего такому месту. В самом центре картины, на облаках небесных, изображены воскресшие праведники, образующие вокруг Сына Божия род венца или короны. Несколько отдельно от них, около Христа, представлена Божья Матерь. Лицо Ее изображает страх, она как бы считает себя небезопасной от гнева Божия и его тайн и старается придвинуться как можно ближе к Сыну. За Нею представлены св. Иоанн Креститель, двенадцать Апостолов, святые мужи и жены, показывающие Страшному Судье орудия пыток, благодаря которым они выказали свою любовь и потеряли жизнь. Тут св. Андрей с крестом, св. Варфоломей с кожей, св. Лоренцо с железной решеткой, св. Себастьян со стрелами, св. Бьяджо с железными скребницами, св. Екатерина с колесом и много других мучеников с орудиями пыток, по которым их можно узнать. Над всеми этими святыми, справа и слева, совсем наверху стены помещены ангелы в различных положениях, поднимающие крест Сына Божия к небу, губку, терновый венец, гвозди и колонну, у которой Его бичевали, для того чтобы укорить злых за их неблагодарность и непризнательность Богу, осыпавшему их благодеяниями, и, с другой стороны, укрепить надежду праведников»[328]. Папа также хотел украсить стены Сикстинской капеллы своим гербом, но был вынужден отказаться от этой идеи, поскольку ее не одобрил Микеланджело, не желавший возвеличивать этого папу в ущерб его предшественникам.
По завершении «Страшного суда» Павел III поручил Микеланджело роспись стен капеллы Паолина[329], возведением которой с 1538 г. занимался архитектор Антонио да Сангалло Младший [1484–1546]. «На одной из них он написал Обращение св. Павла с парящим в воздухе Иисусом Христом и множеством обнаженных ангелов в великолепнейших поворотах; а внизу – как лежит на земле упавший с лошади, ошеломленный и напуганный Павел в окружении своих солдат, из которых одни пытаются его поднять, другие же, ошеломленные голосом и сиянием Христа, ослепленные и испуганные, убегают в различных и прекрасных положениях и движениях, а убегающая лошадь словно увлекает за собою в быстроте своего порыва всех тех, кто старается ее удержать; и вся эта история выполнена с исключительным мастерством и искусством рисунка. На другой изображено Распятие св. Петра, который пригвожден к кресту в обнаженном виде; это – редкостная фигура: видно, как распинающие ее, выкопавшие в земле углубление, собираются поднять крест так, чтобы распятый оказался вверх ногами; там заключено множество примечательных и прекрасных наблюдений»[330]. Работа над этими фресками продолжалась с 1542 до 1550 г. Ее затормозило то, что сын Павла III Пьер Луиджи Фарнезе, бывший с 1535 по 1547 г. герцогом Пармы и Пьяченцы, в 1546 г. попытался отнять у Микеланджело таможенный сбор у переправы через реку По. Художник в знак протеста прервал роспись капеллы: папа в качестве компенсации предоставил ему другой бенефиций в Романье, вследствие чего его доход упал до 837 скудо[331].
Фрески Паолины – последние живописные работы Микеланджело, считавшего, что «по прошествии определенного возраста живопись, в особенности фресковая, становится искусством не для стариков»[332]. После 60 лет у него стало портиться зрение, а во время работы над «Страшным судом» он упал с лесов и повредил ногу. Примерно в это же время французский путешественник Блэз де Виженэр писал: «Я видел Микеланджело за работой. Ему миновал уже шестидесятый год, и, несмотря на то что он казался не слишком силен, он все же за четверть часа отбил больше от куска твердого мрамора, чем могли бы сделать три молодых человека за время, в три или четыре раза превышавшее время его работы. Невозможно поверить в это, не увидев собственными глазами. Он работал с такой энергией и таким пылом, что я опасался, что мрамор разлетится на куски. Одним ударом резца он отсекал камень на три или четыре пальца в глубину, точно до намеченного места, так как, упади лишь на крошку мрамора больше, он подверг бы всю работу риску уничтожения»[333]. Свидетельство подобного рода оставил и Вазари, писавший, что «достаточно было ему раскрыть статую и обнаружить в ней мельчайшую погрешность, он тотчас же оставлял ее и бросался на другой мрамор, считая, что ему не придется возвращаться к старому; и часто он говаривал, что в этом и была причина, почему он высек так мало статуй и написал так мало картин»[334].
Перфекционизм сыграл с одной из его работ злую шутку. По словам Вазари: «Дух и талант Микеланджело не могли оставаться без дела, а так как писать он уже не мог, он принялся за глыбу мрамора, чтобы высечь из нее четыре круглые статуи, превышающие рост живых людей, создав Мертвого Христа для собственного удовлетворения и препровождения времени, и, как он сам говорил, потому, что работа молотком сохраняет в его теле здоровье. Этого Христа, снятого с креста, держит Богоматерь, подхватывая же его снизу, ей с усилием помогает стоящий в ногах Никодим, которому, в свою очередь, помогает одна из Марий, видя, что силы матери иссякают и что, побежденная скорбью, она не выдержит. Мертвого же тела, подобного телу Христа, не увидишь нигде: падая с расслабленными членами, оно в своем положении совершенно отлично не только от других изображавшихся им мертвых тел, но и от всех когда-либо изображавшихся: работа трудная, редкая – из одного куска и поистине божественная»