«Почему всегда пижама?» – напечатала Калерия Юрьевна.
– Удобно. И это теперь мой фирменный стиль. Надо отличаться от других. Надо выделяться. Мой знаменитый дед всегда любил пижаму и еще стоптанные домашние тапки. Приходил в них на съемочную площадку. И ничего, стал легендой советского кино.
Мы ехали на машине с шофером. Я не представляла, что у больницы собралось такое количество народа – интернет и телевидение не могли дать точного представления о количестве поклонников Антония, искренне переживавших о его здоровье.
Кальвинскас высунулся из окна:
– Господа! Господа! Пожалуйста, разрешите проехать. Я сделаю заявление после того, как навещу своего друга. Но мне нужно вначале его увидеть! Господа, разрешите проехать.
Когда мы вышли из машины, какой-то резвый репортер тут же схватил меня за руку.
– Вы врач? – сунул он мне под нос микрофон.
– Да, – честно ответила я.
– Какой? – перед моим носом оказалось еще три микрофона. А снимали меня, наверное, на десяток камер и несчетное количество телефонов.
– Ветеринар, – ответила я.
– Антоний Владимирович лечится у ветеринара, – во всеуслышание заявил Кальвинскас. – Антоний Владимирович знаком с Василисой Андреевной с семи лет, учился с ней в одном классе, сидел за одной партой, из его класса она была единственной, кто навещал его в психиатрической больнице, куда Антоний Владимирович был помещен насильно, как многие талантливые люди в вашей стране. Поэтому Антоний Владимирович может доверить свое здоровье только Василисе Андреевне.
«Зачем он это все говорит?»
Тем временем Кальвинскас схватил меня за руку, и мы нырнули в больницу.
Сразу же после того, как два охранника закрыли за нами дверь на засов, к нам бросился мужчина в белом халате.
– Сделайте что-нибудь! – взмолился он, обращаясь к Кальвинскасу.
– Я уже сделал, – ответил режиссер. – Я им дал информацию для размышления. Сейчас все будут названивать в свои редакции. А кто-то побежит сдавать материал.
– Уже, – сообщил один из охранников, глядя в монитор. Второй смотрел в свой смартфон и кивал.
Кальвинскас сказал, что после общения с Антонием Владимировичем он еще даст пресс-конференцию, а потом и сам Антоний Владимирович выздоровеет.
– Пойдемте, – сказал врач. – Только бахилы наденьте.
Антоний сидел на кровати обнаженный по пояс. Большая часть тела, видневшегося из-под одеяла, была забинтована. Он был очень бледен, вероятно, из-за потери крови. Палата, конечно, была одноместной. С Кальвинскасом они пожали друг другу руки, потом друг повернулся ко мне.
– Вась, поцелуй раненого воина.
«Как бы мне хотелось поцеловать его по-настоящему…»
Мы расцеловались троекратно и встретились глазами. Это были глаза моего друга со смеющимися в них чертенятами. У меня закрались подозрения…
– В тебя на самом деле стреляли? – спросила я.
– На самом деле. Ранение только одно, вторая, то есть первая пуля здорово вдавила мне в грудь пряжку, но не пробила. Синяк видишь?
Антоний приподнял бинт.
– Прикоснуться больно. Но лучше синяк, чем дырка, правда?
– С дыркой в этом месте ты бы лежал не в палате, а в морге, – заметил Рудольф Станиславович. – Может, ты теперь всю грудь пряжками обвесишь?
– И живот надо, – заметила я. – Может, ты на рыцарские доспехи перейдешь? Или хотя бы современный бронежилет будешь носить? Сейчас ведь всякие есть. Можно скрыть под твоими греческими и римскими одеяниями. И, думаю, на заказ можно сшить.
– Я подумаю, – ответил Антоний.
– Думать тут нечего! – рявкнул Кальвинскас. – Она права.
Взгляд Антония в это мгновение упал на работавший телевизор. Правда, работал он с выключенным звуком.
– Григорчука принесло, – усталым тоном объявил Антоний и включил звук.
Петька Григорчук – это еще один наш одноклассник. Двоечник, шалопай, теперь еще и пьяница, судя по роже. Ходит по ток-шоу и рассказывает про Антония. Много врет. По-моему, за деньги будет говорить все что угодно. Я не знаю, работает он где-то или нет.
– Ветеринар? Так Васька ветеринар. Они все годы с Тонькой дружили, за одной партой сидели. Оба не от мира сего. Не удивляюсь, что Васька его лечит. Слышал, что она хороший ветеринар. Наши все к ней своих животных носят. А какая разница, кого лечить – большого кобеля или Тоньку?
Я посмотрела на друга.
– Есть разница? – уточнил он у меня. – Меня или Прохора?
– Ты сказать можешь, что чувствуешь. Точно место показать. Пожаловаться на боль.
Тем временем к Петьке присоединилась еще одна наша одноклассница. Верка тоже ходила по ток-шоу, они даже где-то дрались с Петькой. Каждый пытался заработать. Но у Верки трое детей, которых нужно кормить. Все – от разных мужей, которые алименты не платят, а Петька, насколько мне известно, так и живет с мамой.
Опять всплыла история с моим суррогатным материнством – в представлении Верки.
– Я слышал про бабу, которая родила, чтобы ребенку своему операцию сделать. Так это что, Васька?! – Петька попытался оттеснить Верку от журналистов и всунуть свою толстую красную морду в объектив телекамеры. – Тонька и ей денег не дал? На операцию ребенку?
– Я сейчас все расскажу, – объявила Верка и оттолкнула Григорчука.
Они сцепились.
– Выключай, – сказала я Антонию. – Не могу я их слушать.
Я посмотрела на Кальвинскаса.
– Ваши одноклассники тоже считают, что вы должны с ними чем-то делиться?
– Я учился в элитной школе в Вильнюсе, а потом был одним из первых, отправленных на учебу за границу. В России я не учился никогда. В Англии учился, в США.
– Хуже всех тем, кто вышел из маленьких городков, – заметил Антоний. – Стал известным, разбогател, и вдруг оказывается, что «землякам надо помогать». Почему? Человек сам работал – в Питере, Москве, пробился. Или даже просто выиграл в лотерею. Покоя не будет. Ты помнишь, как нас травили?
Я кивнула. Правда, теперь мои одноклассники у меня ничего не требуют. Но разве я могла сравниться с Антонием?
В дверь постучали. Вошел мужчина, которого я раньше никогда в жизни не видела. Оказалось, что это следователь. Он уезжал то ли в Управление, то ли в какую-то лабораторию, чтобы узнать результаты баллистической экспертизы.
– Очень хорошо, что вы уже здесь, Василиса Андреевна, – улыбнулся он. – Это я просил вас пригласить, чтобы не терять время.
Я удивленно посмотрела на него, потом на Антония.
– Вы знакомы с Глебом Островским? – спросил следователь.
Глава 10
– Да, – ответила я, не понимая, с какого боку тут Глеб. Он же за границей. Он не мог стрелять в Антония! В него самого стреляли!
Но больше я сказать ничего не успела. В палату вошел врач, с которым мы виделись в холле. За его спиной маячили две женщины лет по пятьдесят – то ли медсестры, то ли администраторы. Группа поддержки?
– Там драка. Они катаются по земле. Вы понимаете, что нам придется оказывать им помощь?
– Разве это не является вашей прямой обязанностью? – удивленно спросил Кальвинскас.
– Вы когда-нибудь имели дело с нашими страховыми компаниями? – повернулся к нему мужчина в белом халате.
– Регулярно имею, – ответил Кальвинскас. – И что?
– Если привозит «Скорая» – это одно дело, а если граждане сами приходят – другое, – сказала я.
– С животными точно так же? – повернулся ко мне Кальвинскас.
– Ветеринарные услуги у нас все платные, – ответила я.
Хотя у меня есть клиенты, которым я помогаю бесплатно. Есть бабушка, которую я просто считаю святой. Она осталась одна, свои животные умерли – и кот, и собака. Она решила, что не может больше себе позволить взять малыша. С кем он останется после ее смерти? И она приняла решение: брать старых собак и котов на доживание. Когда я общалась с ней в последний раз, у нее жили две собаки, а к коту одиннадцати лет добавилась кошка двенадцати – как раз привезла знакомая зоозащитница. У всех животных умерли хозяева, и они оказались не нужны родственникам. Их или усыпили бы, или выбросили бы на улицу (что более вероятно). Неизвестно, кто кого переживет – эта удивительно добрая женщина или кто-то из животных. Но, по крайней мере, у них будет еще несколько лет в доме, с хозяйкой. Она заботится о них как может и сама получает от этого положительные эмоции. И животные же все понимают. Разве с таких людей можно брать деньги? Наоборот, им нужно помогать материально.
Антоний нажал на кнопку пульта, снова включая телевизор, и палату заполнил вопль Григорчука:
– Если Тонька с Васькой не поженились, значит, он точно голубой!
Антоний тут же опять выключил телевизор.
– Вот этот тип уже катается по земле, – сообщил врач. – Это не прямой эфир.
– Ему первую помощь можете не оказывать, – заметил Антоний. – Мы с Василисой Андреевной знаем его с первого класса. Он дрался все годы и ни разу не получил никаких серьезных увечий. Его и в ток-шоу регулярно приглашают из-за умения раздуть скандал из ничего и вступить в драку по поводу и без повода. И драться он может и с мужчинами, и с женщинами. Жаль, что пока его даже ни одна собака не покусала, хотя перед камерами он вставал на четвереньки и лаял. И на людей, и на собак.
Одна из дам в белом халате пояснила, что Григорчук начал драку с женщиной, а потом включились еще несколько человек обоего пола.
– Скоро ОМОН приедет, – спокойно сказал Кальвинскас.
– На подходе, – оторвал взгляд от своего телефона следователь.
– Вы понимаете, что вы здесь устроили?! – заорал врач. – Вы мне что обещали?
– Я вам обещал, что все будет спокойно через два часа после того, как мы приедем с Василисой Андреевной, – с прибалтийской невозмутимостью ответил Кальвинскас и демонстративно посмотрел на часы. – Но до того, как здесь станет спокойно, будет очень шумно, напряжение будет нарастать, дойдет до пика. Это закон драмы. Вы про катарсис слышали когда-нибудь? Сейчас приедет ОМОН, часть граждан заберет с собой, те, кто не хочет попасть под раздачу, сами сбегут. Кто-то, конечно, останется, но будет вести себя тихо. Это будут поклонники Антония Владимировича, которых на самом деле беспокоит состояние его здоровья. Когда мы соберемся уезжать с Василисой Андреевной, мы с ними спокойно побеседуем. Журналистов здесь уже не будет. Они помчатся за воронками, или их у вас теперь по-другому называют? В общем, действие переместится к полицейским участкам, куда повезут задержанных. Журналистам