его из этого следует? — взгляд его стал добрым-предобрым.
— Какой? — переспросил я.
— А вывод прост — с тем набором способностей, которые были тобой декларированы при поступлении в училище, ты никак не мог нанести Тюрину тех травм, что у него были диагностированы. Теоретически ты не мог нанести ему вообще никаких травм. — он уставился на меня застывшим взором и очень тихо, и вместе с тем очень отчётливо сказал, — но рёбра тем не менее ты ему сломал. А это значит, что ты скрываешь что-то важное…
Я открыл было рот, чтобы начать излагать ту отмазку, что пришла мне в голову в процессе нашего разговора, но Воронов вяло махнул рукой — мол, помолчи пока:
— И я очень хочу узнать, что именно позволило тебе пробить защиту Тюрина, — он опять приторно-ласково улыбнулся — меня аж передёрнуло.
Да, умеет дядька давить морально и на нервах играть… Не дожидаясь моего ответа, он продолжил:
— Это первый вопрос. Но есть ещё один момент, который требует пояснений, — он небрежно развернул дисплей. Стоящий на столе так, чтобы мне был виден экран, и пробежался пальцами по клавиатуре.
На экране появилась движущаяся картинка. Сначала я узнал Здоровяка, а потом и себя.
Это была запись боя, закончившегося совсем недавно моей безоговорочной победой.
Оказывается на аренах установлены камеры, фиксирующие всё там происходящее со всем возможных ракурсов…
Этот факт я про себя отметил, равно как отметил и то, что если добраться до этих записей, то можно узнать много интересного и полезного о манере ведения поединка практически всех студентов нашего училища. Ну, если и не всех, то уж точно тех, кто хоть раз выходил в дуэльный круг.
Воронов деловито перемотал запись немного вперёд, увеличил изображение и включил замедленное воспроизведение.
Я увидел, как носок ботинка Тюрина врезается в песок арены… А немного погодя на экране крупным планом возникла картина того, как песчинки и мелкие камушки подлетают к моему лицу. Но, вместо того, чтобы запорошить мне глаза, они, ударившись о невидимую преграду, бессильно осыпаются вниз…
— Интересный феномен, — прокомментировал Воронов, — явное использование магического щита. Причём, заметьте, — он хитро посмотрел на мою самопроизвольно вытянувшуюся физиономию, — щит этот сформирован в процессе поединка, условиями которого подобное использование магии не было предусмотрено от слова «совсем»…
— Э-э-э, проблеял я, лихорадочно внося поправки в уже готовые объяснения моих необычных способностей.
И ведь как хорошо, что Воронов не позволил мне сразу пуститься в объяснения! Сейчас у меня, как это говорится, был бы бледный вид и тонкая шея. Да, тут мне несомненно повезло.
— Но самое интересное, — тут на лице Воронова опять расцвела довольная улыбка, — это то, что магические конструкты арены никак не среагировали на это нарушение. То есть совсем. Как будто никакой магии тут и не было, а песок сам осыпался вниз, пренебрегая законами физики, в соответствии с которыми он должен был неминуемо запорошить глаза одному… студенту. — и тут он опять, подпустив в голос металлические нотки, задал вопрос:
— Ну так как вы, Ян Миронович, всё это объясните? — и с ожиданием во взгляде уставился на меня.
Я внутренне собрался, заставляя себя поверить в то, что сейчас буду рассказывать этому жутковатому человеку. Если я буду верить в то, что говорю, то невербальные признаки того, что я, грубо говоря, езжу по ушам своему собеседнику, будут почти нечитаемыми. А если повезёт, то их и вовсе не будет… Ну, с Богом…
— Я могу сказать лишь то, что это проявления нашей родовой способности, — как бы нехотя сказал я.
— А немного подробнее обрисовать особенности этой самой способности вы можете? — уже без каких либо попыток давления поинтересовался Воронов, и, как бы объясняя свой интерес, пояснил:
— Я никоим образом не пытаюсь влезть в тайны вашего рода, но, поскольку я ведаю тут боевой подготовкой, — тут он вздохнул, намекая, наверное, на тяжесть и сложность своей работы, — мне необходимо как можно больше знать о ваших возможностях хотя бы для того, чтобы сформировать для вас оптимальную программу обучения.
— Я смогу рассказать вам только то, что знаю. — я начал излагать версию, которая бы непротиворечиво объясняла то, что я тут уже успел неосмотрительно продемонстрировать.
— То есть как это, только то что знаете? — удивился проректор, вы что, не полностью в курсе собственных возможностей?
— Так оно и есть, — с напускной печалью подтвердил я догадку Воронова, — отец погиб, когда я пребывал ещё в довольно нежном возрасте, а потому то, что я услышал от него о нашей родовой способности, я по малолетству понимал не полностью, да и запомнил далеко не всё, что отец успел мне рассказать. И я подозреваю, что он далеко не всё успел мне поведать.
— Прискорбно, — неподдельно расстроился мой собеседник, — но, всё-таки, расскажите хотя бы то, что всё-таки осело в вашей памяти.
— В общем-то, осело не так много, как мне самому бы хотелось, — я начал входить в роль, начал верить, в то, что говорю — в общем, всё пока шло по плану, — но, если коротко, то у мужчин нашего рода, причём далеко не у всех, проявляется этот дар.
— Не у всех? — недоверчиво переспросил Воронов.
— Да, не у всех. Причём закономерностей, позволяющих точно сказать, кто из представителей нашей семьи будет наделён этим даром так и не было выявлено, — врал я поистине вдохновенно. И, кстати, рассказ о том, что родовая способность достаётся не каждому, здорово усложняет проверку моих слов по архивным данным. То есть теперь то, что исторические свидетельства явных проявлений этой способности отсутствуют, не будет опровергать тех слов, что я сейчас говорю:
— Например ни у моего отца, ни у моего деда эта способность и вовсе не проявлялась, — я продолжал вещать, всё глубже и глубже погружаясь в выдуманную самим собой реальность, — или же они просто не смогли заставить её проявиться… — добавил я туману и загадочности.
1 Если говорить упрощённо, то Дэ — это способ следования Дао
Глава 10
— То есть как это? — ещё больше удивился Воронов.
— Дело в том, — охотно пояснил я, — что все эти странности, такие, как игнорирование магической плёнки, или образование немагической защиты, сродни той, что зафиксирована в продемонстрированном вами видеофайле — это всё следствие полубессознательных ментально-волевых усилий, предпринимаемых носителем этой способности, — эк я завернул-то!
Воронов аж головой тряхнул, пытаясь разобраться в этих псевдонаучных словесах и всё-таки понять смысл сказанного мною.
Тень на плетень я вроде как качественно навёл, но для закрепления достигнутого эффекта ещё добавил, как это говорится, на всякий случай:
— И это вовсе не магия, то есть при воздействии этим даром на окружающее мана не используется. Почему это работает, сам не знаю.
— Хммм, — задумчиво хмыкнул проректор. — интересно… Так это получается, что ты просто усилием воли творишь эти, с позволения сказать, чудеса? Получается, это физическое и материальное воплощение волевых усилий? Мысль материальна, так что ли?
— Ну, получается, что так, — согласился я, после чего ещё добавил немного неопределённости, — дело тут в том, что сознательное стремление к созданию какого-либо эффекта далеко не всегда приводит к практическому воплощению этого намерения. По крайней мере, у меня. Многое зависит и от подсознательных процессов, как мне кажется. И ещё я думаю, что форма проявления этого дара некоторым образом зависит от того, чего именно хочет добиться оператор дара. Я вот, например, увидел летящий мне в лицо песок, и захотел избежать попадания этого песка в глаза… И получился этот щиток перед лицом.
— М-м-да. А возможно это как-то… — тут Воронов немного задумался, — упорядочить, что ли? Ну, сделать эти эффекты более предсказуемыми?
— Я работаю над этим, — скромно ответил я, — и мне кажется, что что-то даже получается, — увидев, что Воронов довольно улыбнулся этим словам я решил слегка дезавуировать сказанное, — но это не точно…
— Хорошо, — Воронов немного задумался, формулируя следующий вопрос, — а что ещё ты можешь сделать с помощью этой своей способности?
Тут уже я задумался, решая, о чём ещё можно рассказать без ущерба для себя.
— Прекращай болтать! — это опять даос решил ознакомить меня со своим ценным мнением, — остановись на том, что скрыть уже невозможно… И чем больше ты рассказываешь, тем больше риск того, что тебя поймают на противоречиях.
— А если мне придётся использовать ещё что-нибудь кроме уже известного Воронову? — Джекки, безусловно, был прав, но я опасался, что если я совершу какой-нибудь очередной невозможный подвиг в этом же духе, то как бы меня тогда во лжи не обвинили.
Это было бы совсем некстати, ибо, как говаривал один прославленный в веках директор Пробирной Палатки1: «Единожды солгавший, кто тебе поверит?»
А мне хотелось бы, чтобы относительно меня у проректора по боевой подготовке Воронова было как можно меньше ненужных мне сомнений…
— Тогда скажешь, что у тебя внезапно раскрылись новые, доселе неведомые тебе, грани этого таланта, — ответил даос. И ведь не поспоришь с ушлым китайцем — идеальное объяснение.
— Да вроде больше пока ничего другого мне сделать и не удавалось, — неуверенно произнёс я, — ну, разве что щит могу вешать не только над лицом, а растягивать его на всю переднюю полусферу… — но увидев, что Воронов весь аж подобрался, добавил сомнений:
— Но пока этот фокус у меня далеко не всегда получается.
— Всё равно это очень интересно… — задумчиво протянул проректор, — так, мне надо будет немного поразмыслить, — сказал он глядя на меня, — и может быть перед тобой раскроются очень интересные и заманчивые перспективы…
Затем он нажал на один из сенсоров своего офисного селектора, и дверь тут же приоткрылась, впуская секретаршу.
Волков поднял на неё задумчивый взгляд:
— Екатерина Симоновна, принесите-ка нам чайку, — он оглядел поверхность стола, как будто ища что-то взглядом, а потом добавил, — ну, и к чаю что-нибудь…