К такому можно и привыкнуть.
Файоннбарра принял ее изумленное молчание за обиженное.
– Погладить тебя за ушком? – миролюбиво предложил он.
Морриган рассмеялась.
– Лучше продолжай гладить меня по волосам.
– Это я с удовольствием, – прошептал Файоннбарра.
Пальцы снова мягко прошлись по чувствительной коже головы, вызывая мурашки по всему телу.
– И все же, признай: живя в Пропасти, привыкаешь к безумию, которое творится вокруг. К тому, что по улицам подземного города с искусственным солнцем бродит немертвая стража, что некромаги поднимают кого-то из могилы прямо на твоих глазах, а существа древней крови расхаживают по улицам в своем истинном – и порой жутковатом – обличье.
Морриган иногда забывала, что Файоннбарра и сам жил в Пропасти. Что он, рассветный колдун, был, ни много, ни мало, колдуном хаоса.
– Можно личный вопрос?
– Ты правда спрашиваешь моего разрешения? – насмешливо спросил он. – Ты?
Она закатила глаза.
– Всего лишь пытаюсь быть вежливой. И немного тебя умаслить, потому что вопрос… не из простых. После того, как ты отказался от полуночной магии в пользу рассветной… Тебе никогда не хотелось вернуться к магии хаоса?
Морриган почувствовала, как он качнул головой.
– Сейчас я все равно что бывший наркоман, раз и навсегда поборовший пагубную страсть.
– И тебе не хочется большего? Большей силы в твоих руках, не зависящей от времени суток, большей разрушительности?
– Морриган… Изменилась не только моя специализация, но и я сам. Мне больше не нужно разрушать, чтобы творить магию. Вот главное, что изменилось.
Она так не могла. Пока не могла. Все гонялась за какими-то фантомами, искала всюду войну… Как берсерки, одержимые стремлением после смерти попасть в Вальгаллу.
Выходит, с этим Файоннбарра ей не поможет. Никто, вероятно, не поможет, кроме нее самой.
– Это странно, что я никак не могу перестать думать о Дикой Крови? – переводя тему, негромко спросила Морриган. – О Конхобаре, который был ворчливым стари… казался вечно ворчливым стариком, но умер лишь потому, что следовал тем принципам, в правильность которых верил? О молодых ребятах из лагеря… Они – не я, и все-таки я вспоминаю себя в четырнадцать. Да, я стала вольной, чтобы попытаться очистить душу и искупить вину. Но кроме того я сделала это, чтобы вкусить эту жизнь как спелый плод, познать все ее прелести, посмотреть, что еще она может мне показать. Стать лучшей наемницей, изъездить кучу городов и стран…
– Увидеть мир.
– Увидеть жизнь, – поправила Морриган. – Во всем ее многообразии. Как и все мы, я стала вольной не для того, чтобы умереть.
Она помолчала, вслушиваясь в царящую в доме Файоннбарры тишину.
– И дело даже не в нашем лагере, не в Картрае. Я понимаю, почему Дикая Кровь нападает. Не одобряю, заметь, но понимаю их мотивы. А вот их действия – нет. И я понимаю, что бесполезно сетовать на случившееся, что умерших к жизни уже не вернуть. Вот уж ирония, правда? – горько усмехнулась она. – Будь охотники Картрая теми, на кого они охотились, находись они в Пропасти, такие, как некромаг Адиф Адае, могли бы поднять их из мертвых.
Морриган с силой сжала пальцами виски. Мысли путались.
– Почему я никак не могу оставить это иррациональное желание броситься по следу Дикой Крови? Это ведь совершенно не мое дело…
– Нет ничего странного в желании, чтобы мир был справедливее.
– Ты не понимаешь. Я не Клио, не Ада, не Ник. Я не из таких – сочувствующих, сопереживающих и, черт возьми, благородных людей. Если думаешь иначе, значит, ты обманываешь сам себя. Не стоит меня идеализировать.
– Даже не пытался. – В голосе Файоннбарры слышалась улыбка. – Ты мне нравишься такой, какая ты есть. Я бы ничего не хотел в тебе менять.
Морриган фыркнула.
– Ой, только не говори, что ты, рассветный колдун, влюбился в противоречивую полуночную ведьму.
Файоннбарра молчал. Его пальцы, по-прежнему запутавшиеся в ее волосах, замерли.
«Только не это».
Она поднялась с постели так резко, что чуть не оставила в руках любовника пару прядей.
– Морриган…
– Мне пора, – сухо обронила она.
И, одевшись, исчезла за дверью.
Глава 15. Крысеныши из Ям
Они петляли по узким улочкам, утопающим в полумраке, – тратить деньги на фонари в Ямах никому бы и в голову не пришло.
– Беги, Дэм! – вопил Эйден.
Сам он – худой, длинноногий, уже был далеко впереди. А в спину Дэмьену дышала бааван-ши, из тех, что от затянувшегося голода теряют всякое подобие человечности. Она уже не пыталась притворяться прекрасной женщиной и не прятала заостренные, удлинившиеся клыки.
Где еще, как не в Ямах, кормиться «дикой крови» – древним существам, которые, пренебрегая кодексом собственного народа и законами Трибунала, охотятся на тех, кто не способен им противостоять? Бааван-ши, бруксам, глейстиг, ланнан-ши или вервольфам, утратившим человеческую сторону своей натуры? По тем, кто умирает в Ямах, редко плачут, ведь помнить о них некому. Каждый, кто попал сюда, несет на себе невидимое клеймо смертника. Они – мусор, который сбрасывают в ямы.
Или трупы, что скидывают в них же во время войны.
Дэмьен не заметил, в какой момент они с Эйденом разминулись. Теперь он бежал один. Перелетел через какой-то хлам, разбросанный по улице. Сваленные в кучу доски уже не заметил, споткнулся о них и растянулся на земле. Выругавшись, поднялся не сразу – адским пламенем горело плечо, которым он приложился о доски. Как бы вообще не напоролся на какой-нибудь гвоздь.
– Давай я тебе помогу.
Дэмьен стремительно вскочил, оставив без внимания протянутую ему руку в черной кожаной перчатке.
– Кто вы? – мгновенно ощетинился он.
Чужак, однозначно. В руках – колдовской фонарь, осветивший лицо немолодого, импозантного ирландца, в кожаной кобуре – револьвер. Дорогая игрушка, но уж точно не лишняя в таком месте, как Ямы.
На незнакомце был белый плащ, вышитый по краям черными нитями. Немного вызывающе и старомодно, но впечатляюще. И несуразно на фоне Ям с их грязными узкими улочками и обшарпанными стенами жмущихся друг к другу домов.
– Я – твое спасение, – разглядывая Дэмьена, ответил чужак. – Твоя новая жизнь. Твое новое счастливое будущее.
Казалось, от взгляда незнакомца ничто не способно укрыться: ни обритая голова стоящего перед ним мальчишки, ни его впалые щеки, ни грязные, продырявленные в нескольких местах джинсы с тонким свитером. Дэмьену не понравился этот изучающий взгляд. И в чужаков, способных подарить ему «новое будущее», он не верил.
– Чего вы от меня хотите?
На губах незнакомца появилась усмешка.
– Пока просто поговорим.
– Мне некогда, – мотнул головой Дэмьен. – Мне нужно найти друга. Я не хочу, чтобы он попался в лапы этой твари.
– Что ж, тогда давай его поищем, – проговорил чужак, красноречиво похлопав себя по кобуре с револьвером. – Меня зовут Ристерд Уолш.
– Дэмьен, – буркнул он.
Ристерд направился вперед, сложив за спиной руки, Дэмьен – за ним. Даже неплохо, если их увидят вместе. Пусть думают, что у него есть знакомые в городе – а то, что Ристерд откуда-то из самого сердца Кенгьюбери, понятно по одному ему виду. А даже если Дэмьен ошибается… другие ошибутся тоже.
Он обогнал Ристерда, заставляя его идти следом. Обогнул здание, за которым они, вероятно, и разминулись с Эйденом, и направился вверх по улице, бросая зоркие взгляды по сторонам. Ристерд вышагивал с хладнокровным видом, будто прогуливался по саду в Центральном парке.
Они успели пройти в тишине несколько домов, прежде чем в одном из проулков раздался истошный крик. Дэмьен узнал в кричащем Эйдена. Бросился на звук, с трудом поборов желание вырвать из кобуры Ристерда револьвер. И пожалел, что все же этого не сделал, когда обнаружил друга привалившимся к стене полуразрушенного дома.
Эйден часто и тяжело дышал, зажимая пальцами рваную рану на шее. И без того большие серые глаза вытаращены, в них застыл страх, узнаваемый с первого мгновения. Страх смерти.
– Эйден… – Дэмьен упал на колени перед ним. – Прости…
Если бы он, как дурак, не болтал с Ристердом вместо того, чтобы броситься на поиски друга, ничего этого бы не случилось.
Эйден слабо улыбнулся. Кровь из дыры на шее вырывалась толчками. Дэмьен затравленно обернулся в сторону незнакомца.
– Вы можете ему помочь?!
– Я не целитель.
– Тогда заберите Эйдена туда, где ему помогут!
Ристерд, сжимая в руках свой дурацкий фонарь, медленно покачал головой.
– Мне жаль, мой мальчик. Уже поздно.
Глаза Эйдена – единственного во всем мире по-настоящему близкого Дэмьену человека – закрылись. Он умирал.
– Нет, – прошептал Дэмьен. Затряс друга за плечи. – Нет! Помогите ему! Сделайте хоть что-то!
Он обернулся к Ристерду. Тот менялся прямо на его глазах. Рот, увеличившись, теперь напоминал пасть, в которой из зубов вырастали клыки – острые и длинные, как у бааван-ши. Тело покрылось волчьей шкурой, из пальцев выдвинулись заостренные когти в ладонь длиной.
Это он убил Эйдена, а потом последовал за Дэмьеном, чтобы убить и его.
– Некуда бежать, – раздался тихий голос Эйдена.
Дэмьен затравленно обернулся. Глаза друга были открыты, но их затянула белесая пелена смерти. В стене дома, к которой он привалился, возникла дыра. Она засасывала Эйдена по частям, вбирая в себя, затягивая его в камень. Хрустнули кости, и дыра – нет, пасть – сыто захлопнулась, на прощание щелкнув булыжниками, словно зубами.
– Что за?.. – Дэмьен отполз назад.
Дома, которые жались друг к другу, словно страдающие от холода сиротки, сливались воедино. Поглощали улицы, слизывали с них мусор и присоединяли к разбухающему, будто труп в воде, туловищу.
Руки Дэмьена ослабли, ноги стали ватными, и он рухнул на землю, в ужасе таращась на чудовище, вырастающее перед ним. Скелетом тому стали каменные остовы домов, плотью – хлам и тела бродяг и беспризорников. В монструозном теле тут и там зияли ямы – его многочисленные пасти. Они раскрылись одновременно и торжествующе завопили. Склонившись над Дэмьеном, чудовище проревело десятками ртов: