– Проблемы с контролем ярости, – кивнула Морриган, переводя его слова на простой человеческий.
В памятный вечер их первого поцелуя Дэмьен сказал, что научился брать свою сверхъестественную ярость под уздцы, но с появлением в его жизни Морриган в отлаженной системе произошел сбой.
Всякий раз, когда она касалась Дэмьена, срабатывал некий невидимый переключатель. Касалась осторожно – видела лишь алые всполохи в глазах, свидетельство того, что, пусть и с трудом, но берсерку удавалось сдерживать внутренний порыв. Если же ее прикосновение было резким и неожиданным, Дэмьен против воли входил в состояние ярости. В их первую встречу он и вовсе отправил ее в короткий, но запоминающийся полет до ближайшей стены.
Что-то внутри него – тот самый зверь, как поэтично назвал это Лелль – будто видело в Морриган угрозу. Она усмехнулась. Уж не Мэйв, бывшая возлюбленная Дэмьена, прокляла его, чтобы даже не смел смотреть на других?
– Ты когда-нибудь слышала о том, чтобы берсерки не могли совладать со своей яростью?
– Если только юные… Насколько я знаю, вас этому обучают.
– Верно, но не совсем. Правильнее сказать, что берсерки обучают новое поколение тому, как вызывать в себе ярость. Ведь зачем обучать воина тому, как ее сдерживать?
Морриган хмуро уставилась на Лелля.
– Рассказывай. Все, с самого первого дня появления Дэмьена в вашей общине. Я хочу знать, как все это началось.
Он улыбнулся.
– Я, пожалуй, лучше спою.
Морриган протестующе застонала. Открыла было рот, чтобы возразить… и тут Лелль запел.
У него был чистый, красивый голос. Песня лилась гладко, ластилась к ушам, нежно касалась слуха, словно шелковый платок – кожи. Морриган блаженно прикрыла глаза. Голос Лелля заставлял забыть о его нескладном теле и не слишком привлекательном лице. Он словно одурманивал, как одурманивали вейлы, танцуя. Заподозрив попытку ее обмануть, приворожить, Морриган открыла глаза. Нет, Лелль не показался ей хоть немного симпатичнее, чем прежде. Но его чарующий, как у сирены, голос… покорял.
Неведомая магия переносила Морриган в те мгновения, о которых пел Лелль. Она видела чужое прошлое своими собственными глазами, будто сама его прожила.
Она видела усталого Дэмьена на несколько лет младше, чем сейчас. Он подошел к вождю и заявил, что хочет отомстить. И надеялся, что люди с той же кровью в венах, что текла и у него, ему помогут.
Морриган хотелось спросить, о чем он говорил, кому собирался мстить, но язык не послушался. И ей так не хотелось прерывать чудесную песнь…
Потом был Дэмьен и девушка из общины берсерков, которой он – ну надо же! – отказал в близости. Были и другие берсерки, а с ними и шутливые подначивания, и настороженные взгляды, и разговоры «за жизнь».
Эпизоды чужого прошлого сменяли друг друга, и Морриган едва за ними поспевала. А потом Лелль и вовсе замолчал, давая отдых голосу, и Медовый зал[20] с пьющими и веселящимися берсерками исчез, сменившись комнатой в Тольдебраль.
– Ты и впрямь сын колдуньи, – потрясенно выдохнула Морриган. – Я словно видела все это своими глазами.
Лелль слабо улыбнулся.
– Оттого отцу я никогда не пою. Я не знаю, как вышло так, что сила матушки-вёльвы перетекла в мои песни, но боюсь…
– Как бы тебя не сочли эрги, – кивнула Морриган. – Продолжай.
И Лелль запел. И снова картины прошлого ожили перед ее глазами.
Дэмьена приняли в общину. Добродушно подшучивали над пареньком с разбитым сердцем, что каждый день смотрел на уже знакомую Морриган спектрографию: девушка невозможной красоты с золотыми волосами, золотыми глазами и шестью пальчиками на ноге. Фэйри. Дэмьен был немногословен и не слишком щедр на улыбки. Он ничего не рассказывал: ни о девушке, ни о том, откуда пришел или где родился.
Есть вещи, которые не меняются никогда…
Однако Дэмьен был легок на подъем, стоек и упрям. Никто не слышал от него жалоб и стенаний. Наравне с остальными он работал на полях, помогал женщинам на кухне, с удовольствием ел простую, но сытную еду. Он боролся как истинный берсерк, жаждущий однажды попасть в Вальгаллу, пусть иногда сила в нем и переливалась через край, грозя затопить все окружающее пространство.
Дэмьен не умел проигрывать, не желал падать в грязь лицом перед ярлом. В очередной схватке победил другой берсерк – более взрослый, крепкий и опытный. Дэмьен, уязвленный, бросился на него – уже после того, как бой был окончен. Он не слышал чужих криков, не слышал приказа Бьёрклунда остановиться, а тех, кто бросился на него, расшвырял в разные стороны как котят. Глаза его в тот момент горели алым.
Вероятно, подобное случилось впервые. По тому, как замерли все вокруг, и по потрясению в глазах самого Бьёрклунда Морриган поняла – так быть не должно. Она никогда прежде не встречала берсерка, а потому алеющие во время приступов ярости глаза Дэмьена считала чем-то самим собой разумеющимся. Теперь же она понимала свою ошибку.
Дэмьен, к счастью, успел прийти в себя прежде, чем случилось непоправимое. Ярл направился к нему в звенящей тишине.
– Я не знаю, парень, кем ты одарен. Но точно не Одином, – резко сказал он.
– Я… Я…
– Так и будешь заикаться и лепетать, как младенец? Или как настоящий мужчина все объяснишь?
Дэмьен, тяжело дыша, плотно сомкнул губы. Отказывался говорить? Или не знал, что сказать в оправдание?
– Я хочу знать, – отчеканил Бьёрклунд. – Нет, я требую. Иначе…
Что крылось за этим «иначе», понимала даже Морриган, находящаяся по ту сторону воспоминаний Лелля.
Песня неожиданно оборвалась.
– Что? О чем они говорили? – встрепенулась она.
– Дальнейший разговор состоялся за закрытыми дверьми, – отозвался Лелль. – Но беседа была долгой и, по-видимому, нелегкой. Дэмьен вылетел из длинного дома пунцовый, со сверкающими глазами. Хотя бы не алыми… Он промчался мимо меня, и я больше никогда не видел его в общине. Пытался следовать за ним – оттого, что и в нем чуял эту способность к переменам, но он был неуловим. Не желал примыкать ни к чьему Дому, а наш клан и вовсе его отверг. Потом я стал слышать о Дэмьене из уст людей, которым он помогал.
Морриган побарабанила пальцами по подлокотнику кресла.
– Итак, Дэмьен и ваш вождь поругались. Так себе откровение.
Лелль с виноватой улыбкой развел руками.
– Я рассказал тебе все, что знаю.
Не так уж много… и все же Морриган было над чем подумать.
Порой на свет появлялись люди, чей колдовской дар был… неправильным. Что только не считали тому виной – природу, называя человека ее ошибкой, отвернувшихся во время его рождения богов или даже колдовское проклятие. Во времена, когда полуночная магия еще не была повсеместной и почти обыденной, обвиняли – в зависимости от стран – злых духов, демонов и бесов. И даже дьявола, а в случае ирландцев – короля демонов Балора.
Что, если Дэмьен подозревал в себе нечто темное и неправильное, и потому так упорно искал ответы в книгах? Что, если подозревал это и Бьёрклунд? Слова о том, что одарен Дэмьен не Одином – серьезное обвинение для берсерка и весомый повод изгнать его из общины навсегда.
Но как Морриган, во имя Дану, может помочь Дэмьену? Изменить его сущность, какова бы ни была ее природа, она не в силах…
Однако она могла хотя бы доказать, что Лоусона Дэмьен не убивал. Понять бы только, как это сделать…
– Если я что-то вспомню или узнаю, я обязательно тебе расскажу, – заверил ее Лелль.
– А я расскажу, если у меня появится для тебя новая история. Талантам нужно помогать.
Обменявшись улыбками, на том они и расстались. Лелль отправился сочинять новую песню («Вису», – поправил мысленный голос), а сама Морриган устроилась за столом со стопкой мемокардов. Туда она заносила все, что удалось узнать о нападении на Трибунал… Немногое, если быть откровенной.
Приближалась полночь, что ныне означало нелюбимую часть суток Морриган. Все потому, что приближалось время самой ненавистной из колдовских и духовных практик – медитацию.
По совету Файоннбарры Морриган избавилась от всего ненужного, чтобы «очистить пространство ритуальной комнаты». Пусть даже это значило выбросить в корзину пару огарков от свечей и смахнуть пыль со всех поверхностей, а потом пройтись по ним кристально чистой водой.
Отложив мемокарды, Морриган с тяжелым вздохом поднялась. За несколько минут до полуночи она открыла настежь окна и разожгла расположенные идеальным кругом свечи – непривычно белые с серо-зелеными вкраплениями. Травы лунной ночью собирала она сама, свечи же варил Файоннбарра. Морриган невольно улыбнулась, вспомнив его – серьезного, сосредоточенного, колдующего над воском с пахучими травами. Она долго сомневалась, стоит ли для ритуалов рассветной магии добавлять полынь – траву, которая для нее имела стойкую связь с магией полуночной. Файоннбарра убедил ее, что стоит, ведь полуночная магия – важная часть жизни Морриган.
Раздевшись донага, она вступила в круг свечей. Села на пол, поеживаясь от гуляющего по полу сквозняка от обоих открытых окон. Обычно ритуальные комнаты не имели их вовсе. Однако Морриган на правах королевской советницы забрала одну из пустующих комнат Тольдебраль в качестве новой ритуальной.
Файоннбарра в свойственной ему манере уточнять малейшие детали несколько раз повторил, как важно для обряда «дыхание ночи» – темнота, пришедшая извне, и льющийся из окон лунный свет.
Теперь Морриган следовало избавиться от посторонних мыслей, сидя в круге свечей и глядя на зажженную – в ладонях. Хорошо хоть, погружение в ледяную воду ритуал не предусматривал.
Было непросто не думать о том, что рассказал о Дэмьене Лелль. И все же Морриган не зря практиковала медитации. Несколько минут раздраженных вздохов, которые сменились глубокими – и вот ее голова уже восхитительно пуста.
Впрочем, как оказалось, ненадолго.
Взгляд на огонек свечи – маленький костер – завораживал. Дурные, посторонние мысли испарялись сами собой. Воск стекал на пол, будто слезы с девичьего личика, но был отчего-то черным. С каждой новой восковой кляксой на полу дрожащий на фитиле огонек становился все светлей.