– И это значит…
– Что ты впустишь ночь внутрь себя, позволишь ей ненадолго стать частью твоего естества.
Морриган недоверчиво сощурилась.
– Ты шутишь.
– Вовсе нет. И я не понимаю, почему тебя это удивляет. Разве, призывая полуночную силу, ты не пропускаешь ее через себя?
Она тихонько хмыкнула, признавая правоту Файоннбарры.
– Ну хорошо. Приступай.
Гагатом, камнем ночи, он нарисовал символы на ее ладони. И снова Морриган вступала в круг зажженных свечей, но на этот раз огонь в них уже был белым. Теперь ничто не мешало ее энергии и энергии ночи слиться в единый поток. И снова она была нагой, хоть Файоннбарра и целомудренно прикрыл ее тенями, словно причудливым плащом из черного бархата. Она рассмеялась, когда тени коснулись ее кожи.
– Ты уже видел меня обнаженной. И увидишь еще не раз.
Морриган знала, что он смутится, и смущала его намеренно.
– Если ты думаешь, что я делаю это для тебя, то ты ошибаешься, – шутливо проворчал Файоннбарра. – Вид твоего нагого тела отвлекает меня от ритуала. Если не хочешь, чтобы я все напутал…
Отклик на прикосновение теней был странным – не на уровне человеческих чувств, которые мерили все привычным «тепло», «холодно», «мягко», «грубо», «невесомо». Ощущала тени на себе не кожа Морриган, а сама ее сущность.
Было что-то интимное, чувственное в этом ритуале. Она, прикрытая лишь тенями, которые Файоннбарра в любой момент мог заставить раствориться, в ореоле сияющего белого света от дюжины свечей. Он, застывший напротив – то ли наставник сейчас, то ли зачарованный наблюдатель. А между ними, в складках теней, притаилась Госпожа Ночь.
– Закрой глаза.
Тихий голос Файоннбарры едва не потонул в мягкой вате тишины. И вместе с тем звучал он как-то по-особенному волнующе. Или так будоражило Морриган прикосновение к чему-то таинственному, неизведанному?
Она расслабилась, смежила веки.
– Представь, что ночь проникает в тебя сквозь поры в коже. Открой ей разум, сердце и душу. Позволь ей стать частью тебя.
Тьма подступала, мягко касалась ее сознания и распахнутой, обнаженной души. Морриган почти улыбалась. Блаженно, будто достигла нирваны или «точки пустоты» – абсолютного душевного спокойствия. Неужели все ритуалы теперь будут такими?
Давно пора понять, что темнота беззубой не бывает.
Тьма, окружившая плотным коконом, взрезала ее плоть острым ножом. Тьма проникала внутрь. Тьма была внутри, пузырилась под ее кожей.
Столь мерзкое и чуждое ощущение, что Морриган закричала. Кричала та, что ступила на путь полуночной магии в семь лет, что в восемь уже впервые познала мир теней, пусть это познание и обернулось неделями кошмаров.
Однако полуночная магия была лишь энергией, мир теней – лишь колыбелью мертвых. И только тьма была действительно живой, и внутри Морриган вела себя как хозяйка. Мягкими щупальцами заползала в голову, дотягиваясь до самых укромных уголков, вплеталась в мысли.
Морриган противилась этому чужеродному вмешательству, однако становилось лишь хуже. Файоннбарра над самым ухом тихо произнес:
– Не бойся, тьма не сможет тебя поглотить. Но принять ее необходимо.
Мечущееся в панике сознание благополучно пропустило первую часть фразы и приставку «не». В голове ожила весьма непривлекательная картина: неведомая тьма поедает ее плоть по крохотному кусочку, пока сама Морриган не становится тьмой.
Пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы вышло хоть какое-то подобие смирения. Раз уж она вызвалась постигать новое для себя колдовское искусство, глупо останавливаться на полпути.
«Иди до конца, а с тем, что будет ждать тебя там, мы разберемся», – сказала Морриган своему испуганному «я».
«Я» послушалось. Воздвигнутый им ментальный щит чуть ослаб. Правда, легче дышать не стало – в легких Морриган будто осел черный пепел.
А потом все резко закончилось. Ее отпустили.
Морриган сидела в центре круга, сгорбив плечи и медленно, по кусочкам, собирая себя. Собрав, обнаружила в себе новые, куда более серьезные перемены: где-то там под кожей и под ребрами, в районе солнечного сплетения поселилась тьма.
Госпожа Ночь заронила в Морриган зерно или же оставила свой след, покинув ее тело.
– Поэтому ты говорил, что ноктурнизм – для тех, в ком уже есть тьма и есть бреши, – хрипло сказала Морриган. – Чтобы она лучше прижилась во мне. Я… чувствую ее.
– Знаю. Мне хочется верить, что твоя внутренняя тьма сменяется силой. То есть то, что пугает тебя, становится твоим оружием.
– Внутренняя тьма меня не пугает. Впрочем, как и ничто другое, – с вызовом сказала Морриган.
– Как скажешь, – успокаивающе улыбнулся Файоннбарра.
Она посидела с прикрытыми глазами, свыкаясь с присутствием чего-то пока еще чуждого, однако привычно колдовского. С рождения магия текла в ее крови, но впервые, пожалуй, была столь осязаема.
– Это все? – наконец спросила Морриган.
– Это только первое знакомство с Госпожой Ночь. Если захочешь – последним оно не станет. А теперь подойди к окну.
Все еще сокрытая тенями, она неуверенно поднялась на ноги, покрытые иголочками от долгого сидения на коленях. Сделала, как просил Файоннбарра. Одним неуловимым движением он задул все свечи.
– Выгляни наружу. Что ты видишь?
Морриган какое-то время молчала, находясь под прицелом невидимых, спрятанных в ночи глаз.
– Я вижу тьму. И она живая.
Глава 18. Доула смерти
Не всегда сны, затянувшие людей в свои сети, оказывались именно кошмарами, но чаще всего то были именно они. Однако не все кошмарные сны несли на себе отпечаток страха. Иногда это была безысходность и глубочайшее, словно бездна, отчаяние.
За то время, что Клио освобождала людей из Юдоли Сновидений, она научилась различать оттенки страха. Порой это был удушающий черный ужас. За попавшими в ловушку снов людьми охотились, словно за откормленной добычей. Нагнав, терзали, пуская в ход сталь и колдовство, охотно, жадно проливая кровь. По девушкам, будто паучьи лапы, с той же отвратительной целеустремленностью ползли грубые мужские руки. Требовательные, разрывающие одежды, не знающие слова «нет», слышащие лишь оглушительный шум крови в ушах, не чувствующие ничего человеческого – только ослепляющий голод.
Такие сны были страшнее всех. Вырвав из Юдоли Сновидений очередную душу, Клио молча запиралась в ванной и никого туда не пускала. Ей требовалось время, чтобы прийти в себя. Чтобы никого – и ничего – не видеть. Просто сидеть, крепко смежив веки и наслаждаясь повисшей перед глазами безликой чернотой. А затем она подолгу принимала душ, пытаясь смыть с себя въевшиеся под кожу осколки чужих кошмаров.
О том, что видела в Юдоли Сновидений, Клио никому не рассказывала. Это чужая боль, свидетелем которой она стала. Чужой страх и, что куда хуже, чужое прошлое. Помогая спящим, она соглашалась делить с ними кошмары. Но – ни с кем другим.
Нику это не нравилось. Перед каждым новым погружением в Юдоль Сновидений он кружил по комнате, словно встревоженная птица. Бросал на Клио взгляды, которые она предпочитала не замечать. Никто не заставит ее отказаться от помощи тем, кто отчаянно в этом нуждается. Работа любого человека, что борется за спасение человеческих жизней, будь то врач или ведьма, легка лишь на словах.
После долгого и выматывающего дня Сирше, Клио и Кьяре нужно было возвращаться в Пропасть. Однако перед этим Клио попросила девушек подождать ее в квартире спящего, а сама вместе с Ником вышла на улицу.
Он окинул цепким взглядом пространство, чтобы убедиться, что рядом нет ищеек и агентов. Каждый раз, организуя подобные встречи, они сильно рисковали. Клио могла быть пойманной Трибуналом за текущую в крови полуночную силу, Ника мог разоблачить родной Департаментом за то, что он скрывал отступницу – воскрешенную! – от трибунов. Да еще и регулярно приводил ее на место преступления, ведь спящие не мертвы, но покушение на их жизнь очевидно.
К счастью, и люди, вырванные из сновидческой ловушки, и их родные и близкие по просьбе Ника умалчивали о том, как именно это случилось.
Сейчас, глядя на Кенгьюбери, они, наверное, видели разное. Ник – город, полный скрытых угроз для Клио, она же – родной дом, наблюдать за которым могла лишь издалека. Словно пассажир мчащегося куда-то на всех порах поезда, что бросал через окно тоскливые взгляды на милые сердцу места. Вот бы побродить с Ником по улочкам Зеленого квартала, по Старому городу, который еще не вытеснило стекло новомодных высоток… Поболтать о всякой ерунде, посмеяться. Быть может, ненароком, по чистой случайности, коснуться его руки…
Клио выдохнула. Может, она ошибалась, когда желала Саманье побыть «просто девушкой»? Сама Клио сейчас позволить себе подобной роскоши не могла. Она – сноходица, способная помочь людям, а значит, обязанная им помогать. Все остальное… когда-нибудь потом.
«Но ты не была сноходицей полгода или год тому назад. Ах да, тогда на горизонте маячила учеба и карьера врача. А до того? А до того в жизни Ника, помимо тебя, была Морри. Какие еще ты найдешь оправдания, чтобы не признаваться ему в своих чувствах?»
Досадуя на саму себя, Клио плотнее завернулась в тонкий плащ. Холодный колючий ветер развевал полы безупречно сидящего на Нике черного пальто. В Кенгьюбери стремительно холодало. Клио отвыкла от этого, ведь в Пропасти царила вечная весна. Если не считать, конечно, Белого Острова.
– Замерзла? – заботливо спросил Ник.
От тона его голоса щекам стало жарко.
– Нет-нет, я в порядке. Ник… – Клио прерывисто вздохнула. – Морри рассказала мне кое о чем. Я… Мне жаль, что это с тобой случилось.
Ник отрешенно кивнул, глядя вдаль.
– Она рассказала тебе о проклятии.
– Я помню, в каком ужасе была, когда узнала об обезличенных. Как сочувствовала Сирше. Поэтому я пыталась навещать ее хотя бы во снах или, как в тот раз, на кладбище. Но ее ждала сестра. Ждала, пока с Сирши снимут маску. О ней знали, о ней помнили, хоть и под страхом наказания не могли о ней говорить. И пусть были уничтожены все ее спектрографии, Сирше оставили доказательство ее существования – имя на позорном столбе. Но ты… ты… Я не представляю, что ты чувствовал, исчезнув для целого мира. Зная, что кто-то посмел тебя просто взять… и… и стереть! – Она задыхалась от невозможности высказать то, что терзало ее изнутри.