Он достаточно часто сталкивался с таким интересом, и его манера говорить, как правило, не сдерживала его. Теперь, когда он принял участие в падении Зурваши, многие самки будут видеть в нем еще более желанного партнера. Но ни одна из них никогда не привлекала его. Ни одна самка не пробуждала в нем такого интереса.
До тех пор, пока он впервые не увидел Ахмью, маленькое, мягкое, нежное создание, которое пробудило в нем все защитные инстинкты, чей аромат разжег незнакомое раньше всепоглощающее желание, и каждое прикосновение которой заставляло его жаждать большего.
Ахмья, которая была парой его сердца.
Ахмья, которую он не видел почти целый лунный цикл.
Заставив свои жвалы оставаться в нейтральном положении, он сложил обе пары предплечий вместе, образовав вертикальную линию, в знак своего извинения.
— Простите меня, но я должен идти. Есть важные дела, в которых мне нужно принять участие, и я уже слишком сильно опаздываю.
У зеленоглазой самки отвисла нижняя челюсть.
— Тебе обязательно уже уходить?
— Я должен. Возможно, я вернусь в другой раз. Я уверен, что мы могли бы обменяться множеством слов, многие из которых гораздо приятнее, чем разговоры о мертвой королеве.
— Ты даешь мне в этом слово?
Он защебетал и отступил на шаг.
— Этого я предложить не могу. Я не дам клятвы, которую не смогу сдержать.
Например, клятва защищать Ахмью от вреда, которую я дал? Та, которую я нарушил почти сразу после этого?
Женщины разочарованно загудели, когда он повернулся и зашагал прочь, но он не замедлил шага, не оглянулся. Даже когда одна из них сказала:
— Интересно, выполняет ли он приказ королевы.
— Возможно, — ответила зеленоглазая самка. — Но я полагаю, что у него здесь есть родственники.
— Родственники? Кто?
Рекош зашагал быстрее, увеличив расстояние между собой и группой, чтобы убедиться, что их голоса заглушаются другими звуками, эхом разносящимися по широкому коридору.
Та небольшая информация, которую он собрал, все еще имела некоторую ценность. Это оправдывало его дискомфорт, не так ли?
Если бы я мог сказать то же самое о том, что должно произойти.
Наконец он добрался до места назначения. Для большинства это было бы просто логово, одно из множества, расположенных вдоль туннеля, с грязной тканью, висящей поперек входа, неотличимое от остальных. Но Рекош боялся этого места.
Каждый шаг этого путешествия усиливал его желание развернуться и уйти. Конечности были напряжены, тонкие волоски на ногах встали дыбом, а сердца бешено колотились. Побег от самок не ослабил его напряжения. Тело реагировало так, словно он собирался вступить в бой.
Чего он надеялся добиться здесь, кроме как задержки возвращения в Калдарак, к своему племени?
Кроме задержки его воссоединения с Ахмьей?
Он поднял сверток и провел по нему большим пальцем. Его величайшая работа находилась внутри. Творение, созданное с такой сильной страстью и мастерством, что этого было почти достаточно, чтобы заставить его поблагодарить Восьмерых.
Но боги не приложили к этому рук. Ахмья была его вдохновением, его целью. Это платье было для нее, из-за нее, и единственной вещью во всем мире, которая превосходила его красотой, была сама Ахмья.
— И все равно этого будет недостаточно, — прохрипел он, опуская сверток.
Были цели, за которые стоило сражаться, стоило истекать кровью, стоило умереть. Битва с Зурваши стоила всего риска и даже большего. Но прийти к этому логову… не было такой целью, благородной или иной. Это не было необходимой битвой. Ему вообще не нужно было быть здесь.
Его жвалы сомкнулись еще плотнее, когда он отодвинул задние лапы. Телок и Уркот ждали его, сгорая от нетерпения уйти. Все они хотели добраться до Калдарака до того, как Айви родит своего птенца, что могло произойти со дня на день. Ему не следовало заставлять их ждать так долго.
Когда он начал отворачиваться, шелковая занавесь логова отодвинулась в сторону. В большом отверстии стоял врикс с тускло-красными отметинами — самец, не такой высокий и худой, как Рекош.
Заставив жвалы расслабиться и желая, чтобы сердце успокоилось, Рекош повернулся к старшему вриксу.
Глаза Райкарна расширились. Дрожь пробежала по нему от затылка до кончиков ног, и он судорожно втянул воздух через щели в ноздрях.
Пальцы Рекоша сжались. Несмотря на то, что звуки туннеля не стихли, его мир был тих и неподвижен, пока слова не вырвались непрошеными из его горла.
— Приветствую тебя, родитель.
Райкарн бросился вперед, поднялся, обхватил лицо Рекоша ладонями и соединил их головные гребни.
— Спасибо Праматери, Защитнице, спасибо всем Восьмерым!
Голос его отца был тоньше, чем Рекош помнил. И хотя в его запахе были старые, знакомые нотки, они были подавлены стойкими запахами незнакомого врикса, дыма и сажи.
Рекош не мог решить, что он чувствует по этому поводу — и заставляет ли это его вообще что-либо чувствовать. Он боролся с желанием отпрянуть от прикосновения отца.
— Когда они шептались о том, что натворил выводок Ишууна, о том, что ты бежал с ними из Такарала, и что Зурваши охотится за тобой… — слабое рычание прозвучало в груди Райкарна, больше от облегчения, чем от чего-либо другого. — Но ты жив. Ты дома.
— Да, жив, — Рекош отстранился, хотя его родитель не ослабил хватку.
— Пойдем. Нам нет нужды разговаривать здесь, среди шума, — Райкарн практически втащил Рекоша в логово.
Рекош не сопротивлялся. Внутри было прохладнее, и звуки туннеля приглушились, как только плотная шелковая занавеска опустилась на место позади него, но напряжение и беспокойство не исчезли.
Райкарн отпустил Рекоша и отступил назад. Два врикса изучали друг друга в мягком голубом сиянии кристаллов на стенах.
— Ты выглядишь измученным, — сказал Райкарн, опустив жвалы.
Рекош защебетал.
— А ты выглядишь старым, но я не собирался упоминать этого.
— Я провел лунные циклы, гадая, выжил ли ты, а ты шутишь?
Гнев всколыхнулся в животе Рекоша, кислый и горячий.
— Учитывая все, что я пережил вместе со своими друзьями, я бы сказал, что я более чем заслужил право шутить.
Пыхтя, Райкарн отвернулся. Его плечи поникли, а движения стали скованными, когда он шагнул глубже в логово.
— Не могу себе представить, Рекош. Я не могу представить, с чем ты столкнулся, точно так же, как не могу представить, с чем, должно быть, столкнулась твоя мать.
Сердце Рекоша сжалось. Он сжал челюсти и развел жвалы, пусть и едва-едва.
— Я также не могу понять, почему, даже после всего, что мы выстрадали, ты предпочел встретиться лицом к лицу с Клубком, Терновыми Черепами и гневом королевы… — Райкарн развернулся обратно к Рекошу, внезапно показавшись меньше и слабее, шкура его потускнела. — Но это не имеет значения. У Такарала новая королева, наша жизнь с каждым днем становится немного лучше, а не немного хуже, и ты дома.
— Родитель… — Рекош покачал головой. Он не был уверен, что хотел сказать, что ему следовало бы сказать, не из-за недостатка слов, а из-за их переизбытка. Долгие годы мыслей, которые он жалел, что не озвучил, боролись за то, чтобы вырваться наружу все сразу, такие многочисленные и содержательные, что у него образовался комок в горле.
После стольких рисков, после преодоления стольких опасностей это было слишком сложно для него?
— Твои братья и сестры будут в восторге наконец-то познакомиться с тобой, — продолжил Райкарн. — Все, что у них было, — это мои старые истории, а ты всегда рассказывал сказки лучше, даже когда был ребенком.
Твои братья и сестры.
Рекош разжал пальцы, прежде чем они смогли сжать сверток еще крепче. Он сделал медленный, успокаивающий вдох.
— Я не уверен, что это было бы к лучшему.
Райкарн тихо защебетал и свел руки вместе в извиняющемся жесте.
— Прости меня, Рекош. Ты проделал долгий путь, чтобы вернуться в Такарал, если истории правдивы, и ты, должно быть, устал и проголодался. У нас припасено мясо. Поешь со мной, — он метнулся через логово к полке, уставленной глиняными горшками и плетеными корзинами.
Медленно выдохнув через носовые отверстия, Рекош огляделся вокруг. Это было логово для выводка, просторное и обжитое. Вдоль одной стены лежали взбитые шелковые и тканые одеяла, на которых Райкарн спал вместе со своей супругой Эшхет и их выводком. Сколько сейчас было малышам? Пять лет? Шесть?
Маленькие игрушки, вырезанные из дерева и камня или сделанные из ткани и набивки, были разбросаны по комнате. И снова что-то сжалось в сердцах Рекоша, и долго дремавшая боль пронзила грудь. Логово его юности часто выглядело так, прежде…
Нет. Не сейчас, не здесь.
— Куда она его положила? — пробормотал Райкарн, роясь в контейнерах на полке.
Рекош опустил взгляд на завернутый в шкуру сверток, который держал в нижних руках.
— Я пришел с определенной целью, родитель.
— Конечно, да, — рассеянно ответил Райкарн. — Нити судьбы были запутаны, но в конце концов они привели тебя туда, где твое место.
Жвалы Рекоша чуть не сомкнулись. Он не сразу отвел взгляд от свертка, и перед его мысленным взором возник образ того, что в нем находилось.
Платье, которое он соткал для Ахмьи. Лучшая работа, которую он когда-либо создавал. Когда до него дело дошло, нити судьбы совсем не перепутались. Они были сплетены — изящно, замысловато, мастерски. И они направляли его руки в этой работе.
— О, они привели меня туда, где мое место. Наконец-то я это знаю, — тихо сказал Рекош.
Райкарн открыл банку и поднес ее к ближайшему кристаллу, сузив глаза, когда заглянул внутрь.
— У нас были разногласия, но я всегда знал, что однажды ты поймешь.
Когда Рекош поднял глаза, его взгляд упал не на отца, а на широкую каменную плиту, вырезанную в нише на дальней стене. Инструменты и материалы, разложенные на ней, принадлежали золотых дел мастеру. Там же лежали украшения и бижутерия в различной степени готовности, большинство из них демонстрировали сложные детали и узоры.