кир’ани ви’кейши. Позволь мне войти в тебя.
Да. Она тоже хотела, чтобы он был внутри нее. Ей надоело дразнить, надоело продлевать их взаимное мучение.
Отпустив зажатую застежку, она уперлась руками ему в грудь и перекинула ногу через талию, оседлав живот. Застежки собственнически обвились вокруг ее бедер, подталкивая Ахмью ближе к члену позади.
— Даааа. Хорошая самка, — сказал Рекош грубым голосом, его английский был слишком искажен, чтобы она могла понять. Глаза блуждали по ней, остановившись сначала на груди, затем переместились вниз, чтобы зафиксироваться на ее лоне, раскрытом над ним. — Заяви права на свою пару. Прими мой член в свою киску.
Услышав, как он произносит такие грубые, но восхитительные слова, она почувствовала прилив вожделения. Рекош всегда говорил с ней так ласково, но это… Это была та его сторона, которую она никогда не видела. И ей она нравилась.
Волосы упали ей на лицо, когда Ахмья склонилась над ним, приподняла зад и отодвинулась. Она заглянула между их телами. Зрелище было эротичным. Волосы на ее лобке были влажными от смазки, его застежки сжимали ее бедра достаточно сильно, что оставляли на коже вмятины, и, что было самым дразнящим из всего, блестящий член Рекоша находился под ее раскрытой киской. Тепло вспыхнуло в животе, и пустая боль в глубине побудила ее сделать то, что она так отчаянно хотела сделать. То, что ей так отчаянно нужно было сделать.
Ахмья обхватила твердый член. Он дернулся, и она почувствовала, как в нем бьется его пульс. Крепко держа, она выровняла его со своим входом и опустилась ровно настолько, чтобы вошел кончик, прежде чем вернуть руку к груди Рекоша.
Он зашипел, и застежки сжались вокруг ее бедер, притягивая еще немного вниз. Головка члена скользнула глубже внутрь, растягивая ее, и Ахмья ахнула от жгучего ощущения, впиваясь пальцами в его грудь.
Она напрягла бедра, останавливаясь, и приподнялась ровно настолько, насколько позволяли застежки. Они снова резко потянули ее вниз, загоняя головку глубже и растягивая ее еще больше. Хныканье сорвалось с губ, когда ее киска сжалась.
— Твоя щель. Она такая горячая. Такая тугая, — Рекош откинул голову назад, и его ноги заскребли по земле, а руки натянулись в веревках, заставляя шелк и дерево скрипеть. Жвалы заскрежетали, а мускулы резко выделялись под шкурой. — Ах, моя найлия, нить моего сердца. Не останавливайся. Возьми мой стебель. Возьми еще.
Стиснув зубы, Ахмья насадилась на член. Широкая головка продвинулась глубже, и жжение обострилось, превратившись в мучительный ожог. Она замерла, когда боль стала невыносимой. Дыхание перехватило, а на глаза навернулись слезы разочарования.
Осознание обрушилось на нее.
Он был слишком большим, слишком толстым.
Ахмья склонила голову. Ее тело дрожало от эмоций, которые она изо всех сил пыталась сдержать. Она хотела этого, хотела так сильно. Но… не могла этого сделать.
По крайней мере, не в одиночку.
— Рекош… — прошептала она.
— Прими меня, Ахмья, — прорычал он, приподнимая таз и заставляя ее затаить дыхание, когда прижал ее к себе. Шелковые путы натянулись, и кора раскололась на корнях, к которым они были прикреплены. — Больше меня. Всего меня!
— Я не могу! Я… не могу… — она подняла голову, и со слезами на глазах встретилась с ним взглядом. — Ты нужен мне.
Рекош замер под ней.
— Кир’ани ви’кейши…
Затем он зарычал, и его тело дернулось к ней. Веревка натянулась на руках, и дерево и шелк застонали, пока он боролся с оковами. В груди у него заурчало от напряжения. Ахмья чувствовала подавляющее напряжение в нем через каждую точку соприкосновения их тел, чувствовала дрожь, пробегающую по нему, исходящий от него жар, всепоглощающую потребность.
Дерево треснуло, звук был резким, как раскат грома, когда корни, удерживающие его предплечья, хрустнули. Кусочки коры и грязи взвились в воздух. Нижние руки внезапно оказались на ее бедрах, грубые и теплые, когти впились в кожу. Его верхние руки, все еще скованные веревками, были сжаты в крепкие кулаки.
Их взгляды встретились за мгновение до того, как Рекош прижал Ахмью к себе, одновременно приподнимая таз и глубоко загоняя член.
Жгучая боль пронзила Ахмью, перехватывая дыхание и затуманивая зрение.
Когда мир снова обрел четкость, она обнаружила, что упала на Рекоша и теперь смотрит вниз, на его грудь, вонзив ногти в шкуру. Она прерывисто дышала. Между ее бедер пульсировала необъятная полнота, сопровождаемая жгучей болью.
Может быть, ей следовало больше испугаться его размеров, потому что в тот момент, когда он вошел в нее, ей показалось, что она разорвалась пополам. Она знала, что первый раз будет болезненным, знала, что его размер будет одной из причин этого, когда он вторгнется в ее неопытное тело, но черт возьми!

Грудь Рекоша поднималась и опускалась в такт резким вдохам, каждый из которых прерывался рычанием. Его руки сжимали ее бедра, как тиски, а тело сотрясалось под ней.
— Ви’кейши? — его голос был хриплым и с оттенком страдания.
— Я в порядке, — тихо сказала она. — Мне просто… нужна минутка.
— Уль ан'ви селек. Пожалуйста.
Очень короткое время.
Ахмья подняла на него глаза и усмехнулась, не в силах проигнорировать юмор в нетерпении. Но этот смешок оборвался, когда она опустилась еще ниже на его ствол, и более толстая выпуклость у основания еще больше растянула ее киску.
Рекош напрягся, пальцы сжались, когда его член дернулся внутри нее. Он издал низкий, короткий звук, который мог быть еще одним рычанием — но мог быть и ее именем. Звук прошел через него и проник в нее, вибрируя у клитора и заставляя прерывисто дышать.
Она чувствовала биение его сердец под ладонями и его эхо внутри себя, там, где глубоко был похоронен член. Боль, которая была такой острой, уходила в небытие.
Ахмья для пробы пошевелилась, и когда боль не появилась, она оперлась на руки и приподняла бедра, чувствуя, как медленное скольжение члена расширяет ее изнутри. Дрожь восторга пробежала по ее телу, и она опустилась еще раз. Теперь боли почти не было. Все, что осталось, — это абсолютная, блаженная наполненность.
— Аксин вукс сит, — прохрипел он, когда его ноги задвигались, разгребая землю, как будто в поисках опоры. Он приподнял таз и уставился на свой член, исчезающий в ее теле. Рекош обнажил клыки. — Горячая, как огонь, гладкая и нежная, как шелк. Мой цветок. Моя найлия.
Он встретился с ней взглядом и выпалил:
— Моя.
Ахмья смотрела в алые глаза, продолжая медленно объезжать его, принимая так глубоко, как только могла. Каждый удар разжигал жгучее желание в ее сердцевине, потребность в большем. Это было то, на что она надеялась. То, о чем она мечтала. Не просто ощущение, но близость — интимность, которой она жаждала так долго.
И она разделила ее с Рекошем.
— Твоя, — простонала она, задыхаясь. Ее ресницы затрепетали, но она держала глаза открытыми, не желая отводить от него взгляд.
ГЛАВА 19

Моя.
Это слово эхом отдавалось в голове Рекоша, как шепот в одном из туннелей Такарала, все громче и громче с каждым ударом. Это было больше, чем слово — это было чувство, инстинкт, порыв, превосходящий все, что он когда-либо испытывал.
Ахмья принадлежала ему. Наконец-то она принадлежала ему так, как было всегда, так, как всегда будет.
Огонь разлился по его телу, заставляя кожу чесаться, а мышцы ныть. Ему нужно было больше, больше, больше, всю ее, а потом еще больше. Теперь их тела были соединены, но ему нужно было, чтобы нити их сердец переплелись, чтобы их сердца бились как одно целое, а души сплелись воедино и никогда больше не разлучались.
Моя. Моя красивая, умная, страстная, нежная пара. Мой отважный маленький цветок.
Все ощущения обострились. Он чувствовал каждую травинку под собой, щекочущую шкуру. Он чувствовал прикосновение шелковых нитей к запястьям верхних рук, жжение в мышцах, пока продолжал бороться с их хваткой. Он чувствовал, как ее теплая кожа прижимается к его шкуре, мягкая и податливая, как напрягаются мышцы ее бедер, чувствовал, как ногти впиваются ему в грудь. Даже затяжная боль от ран каким-то образом усиливала острые ощущения.
Он чувствовал, как бьется ее сердце и дрожит тело.
Но прежде всего он чувствовал хватку тугой, влажной щели Ахмьи, горячей, как расплавленное золото. Чувствовал, как она сжимается, втягивая его внутрь, так же жаждая этой связи, как и он сам. Она источала нектар, вкус которого остался у него на языке, его сладость ни с чем не сравнима, ее невозможно описать словами.
Рекош заставил себя посмотреть ей в глаза. Он уставился в эти темные, блестящие озера, в красные отблески собственного ошеломляющего удовольствия.
Прерывисто вздохнув, Ахмья приподняла бедра и снова опустилась, чтобы принять его глубже, скользя по выпуклости у основания.
Дрожь сотрясла его. Он усилил хватку, увлекая ее еще ниже.
— Рекош… — простонала она, веки закрылись. Ее голова откинулась назад, губы приоткрылись, когда она выгнула спину и снова нависла над ним, волосы колыхались в такт грациозным движениям. Крошечные капельки пота блестели на загорелой коже. Упругие коричневые соски манили, но путы не позволяли ему дотянуться до них языком.
Он вдохнул, наполняя легкие обжигающим воздухом. Если в нем и были ароматы джунглей, то он не уловил ни одного из них — только манящий аромат Ахмьи, пропитывающий его, окутывающий, как кокон, сводящий с ума от ее возбуждения.
Он так долго ждал этого. Ради нее. Он так старался сдержать брачное безумие, пережить этот момент с Ахмьей с ясным умом, насладиться временем со своей восхитительной маленькой парой. Быть нежным и доставить ей все возможное удовольствие.
Но то, что он услышал, то, что он увидел, не подготовило его к жестокости этого безумия.
Когда запах Ахмьи витал в воздухе, когда ее тело двигалось поверх его, когда ее киска сжимала его стебель, поглощая его, он не мог сопротивляться. Его разум распадался, нити сознания рвались все быстре