– Откуда ты знаешь, что надо делать? – напряжённым голосом спросил Рубашечник.
– Я могу только предполагать, – улыбнулась Энн и протянула ему длинную серебристую нить. – Попробуешь? Ты же в нитях разбираешься гораздо лучше, чем мы. Сможешь использовать её и превратить в путеводную?
Рубашечник помедлил и принял нить из её руки. Он стал задумчиво вертеть её в пальцах, глядя на зелёную болотную гладь. Мужчина выглядел задумчивым и погружённым глубоко в себя. Спутники его не торопили. Все помнили о том, что именно Рубашечник взялся привести их к цели. И если кто и мог придумать, как преодолеть Болота Тревоги, то только он. Он исследовал путь к свободе в течение бесконечно долгих лет и знал больше, чем все они, вместе взятые.
Сердце Бетти тревожно билось в груди. Дом был так близко!.. Она позволила себе на пару мгновений забыться и помечтать о нём. О больших просторных комнатах, в которых всегда было так светло и красиво. Где всегда стояли свежие цветы, которые присылали из цветочного салона мисс Молли Фаррел каждое утро. Цветы всегда были сезонные: весной пионы, летом яркие астры, осенью георгины, а зимой красные, как закат, розы. На поверхностях столов, тумбочек, секретеров, подоконников и рояле не было и пылинки. Мама слишком щепетильно относилась к чистоте и частенько ругала Бетти за то, что та не проявляла нужной аккуратности: могла оставить пятно на столе или одежде или забыть за собой убрать. А уж мебель…
Антикварная мебель была страстью её отца. Когда Бетти была совсем маленькой, отец брал её с собой в антикварную лавку мистера Оллина. Пока отец и мистер Оллин пили чай и беседовали о новых находках антиквара, Бетти бродила среди старинных зеркал, кушеток и трюмо, рассматривала шкатулки и лежащие в них украшения и чувствовала себя принцессой, попавшей в волшебную страну.
Что ж, в волшебную страну она в конце концов попала, но что-то её это совсем не обрадовало.
Папа уже сто лет никуда её не брал… Она словно перестала для него существовать.
От этой мысли сердце Бетти словно покрылось льдом.
Они и встречались-то с папой только за обедом и ужином…
Она тряхнула головой. На душе от таких мыслей снова стало тоскливо. Поэтому Бетти стала думать о еде. Как давно она ела последний раз! Тех ягод совсем не хватило, да и чай из воспоминаний особенно не насытил. Вот бы поесть фирменной утки в апельсинах, которую так славно делала повариха Сесси Вик! У Бетти защемило сердце. Как бы она хотела сидеть за столом с мамой и папой.
Волнуются ли они? Ищут ли по всему городу? Или даже не заметили, что дочь находится в другом мире?
Бетти устало прикрыла глаза. Это всё Болота. Болота заставляют упасть духом, надо взбодриться и идти… но тяжело. Очень тяжело.
Подумав так, Бетти огляделась. Рубашечник по-прежнему стоял, зажав в кулаке воспоминания Энн, и о чём-то думал. Охотник нависал над его плечом, хмуро глядя вперёд. Близняшки сидели на земле, тесно прижавшись друг к другу: голова Энн покоилась на плече Мэри, и Мэри осторожно гладила сестру по растрёпанным каштановым косам.
– Болота Тревоги: шагни – и утонешь, кричи – не услышат, зови – не придут, ты плачешь, томишься, отчаянно стонешь, всё тише и тише, а годы идут… – прошептал Рубашечник себе под нос и сделал шаг вперёд.
– Что? – Бетти потрясла головой, подумав, что дурацкий стишок ей послышался.
– Я знаю это… Откуда-то… – медленно проговорил Рубашечник. – Старая песня. Она о том, что Болота Тревоги заберут всё светлое, что только у тебя есть. Всё то, что даёт тебе силы. Надежду, веру… Что-то ещё… Возможно, если отдать им воспоминания, они… Отвлекутся?
Он присел на корточки и медленно опустил нить в трясину. Серебристое сияние вспыхнуло и растворилось в зелёной глади. Энн отняла голову от плеча Мэри и, чуть заметно дрожа, смотрела, как Болото поглощает одно из её воспоминаний. Мэри крепко держала близняшку за руку.
Рубашечник не шевелился. Он наблюдал, как серебро медленно сливалось с зеленью, после чего протянул руку и дотронулся до воды пальцем.
– Здесь твёрдо. Может выдержать нас, но идти надо быстро. И… Я не знаю, как далеко мы сможем продвинуться.
– Это не проблема, – дрогнувшим голосом сказала Энн, вставая с земли, – у меня ещё много воспоминаний.
– И у меня тоже, – глухо сказал Охотник. – И я отдам столько, сколько будет надо, чтобы выбраться отсюда.
– Нет, – зло сказал Рубашечник, заступая ему дорогу. – Ты уже забыл, чьи это воспоминания и как они тебе достались? Я не позволю, я…
– Разберёмся, – кивнул Охотник, положив руку ему на плечо.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом Рубашечник сдался.
– Ладно, ладно. Чёрт с тобой!
Бетти недоумённо переводила взгляд с одного на другого. Опять какие-то тайны! Казалось, этим двоим и разговаривать не надо, чтобы друг друга понимать.
Рубашечник вздохнул и сделал шаг в зелёную воду.
– Не отставайте! И идите след в след.
Болота под его ботинком чавкнули.
– Вперёд, – решительно сказал Рубашечник.
Бетти последовала за ним.
Охотник помедлил, прижав руку к сердцу – туда, где под чёрной изодранной безрукавкой хранились нити воспоминаний, из которых медленно ткалась его новая личность.
Это чудак Рубашечник придумал, что нити надо есть. Охотник же обнаружил, что можно просто носить нити при себе – они втянутся в тело, станут им.
Его новая жизнь. Полная ворованных, чужих воспоминаний. Но теперь они принадлежат только ему.
Он смотрел в спину Рубашечника и молчал.
Глава 18
Болото под ногами прихватывало за подошвы и ощущалось как липкая масса, но идти было можно. Пока оно не стремилось утопить никого из них, Бетти решила не обращать внимания на возможные неудобства. Следы Рубашечника ещё некоторое время были видны в вязкой жиже, и Бетти удавалось ступать след в след по его шагам. Она успела заметить, что у Рубашечника очень узкая и небольшая ступня – при таком высоком росте это было удивительно. Он ведь, кажется, был канатоходцем… Но сильно задумываться об этом было некогда: в спину Бетти сосредоточенно пыхтела Мэри, за ней торопливо шагала Энн, а Охотник, замыкающий цепочку, неустанно подталкивал их вперёд. Никто не был уверен, на сколько хватит воспоминаний Энн и успеют ли они дойти до следующего обманчивого островка спокойствия, маячившего среди воды. Бетти смотрела на островок и думала, что видела такие же в Центральном парке. Их насыпали для птиц, чтобы они могли сидеть там в дневное время. В Центральном парке были разные птицы, лебеди и утки, и на ночь их запирали в специальные дома, а утром выпускали на озеро.
Воспоминания увели Бетти дальше, в тот день, когда они с Артуром Нимом пошли кормить лебедей. До парка они так и не дошли, завернули в магазин комиксов и просидели там весь вечер, рассматривая всё подряд, но Артур Ним успел рассказать ей, что птиц ни за что нельзя кормить хлебом. Особенно лебедей.
– Чем же их тогда кормить? – удивилась Бетти.
– Салатом, – пожал плечами Артур Ним. – Или травой. Но хлеб их убивает.
Вот это Бетти запомнила очень хорошо. Интересно, а местным лебедям тоже нельзя хлеб? Поймав за хвост мелькнувшую мысль, Бетти вздрогнула и огляделась. Если здесь и водились птицы, она не хотела с ними повстречаться. Говорят, и обычные лебеди не отличаются добрым нравом (или это гуси? неважно, всё равно им лучше не лезть под клюв), что уж говорить про тех, которых можно встретить здесь?
– А как вы думаете, здесь водятся ле… – всё-таки решила спросить она, но в этот момент Рубашечник оступился и рухнул на колени в вязкую трясину.
– Назад! – не своим голосом выкрикнул он.
Бетти и близняшки шарахнулись, попав в крепкие объятия Охотника, подстраховавшего их от падения. Опора под их ногами становилась всё более вязкой и тягучей.
– Не хватило! – Рубашечник в ярости стукнул кулаком по воде. – Надо ещё!
– Я поищу… – Энн полезла в сумку, и Бетти сначала посмотрела на её трясущиеся руки, а потом едва удержалась от вопля ужаса: ноги Энн по щиколотку погрузились в Болото.
Она перевела взгляд на свои ноги: она тоже тонула.
Медленно, украдкой, не привлекая к себе внимания, Болото принялось их засасывать.
– Я ищу, ищу! – приговаривала Энн, дрожащими руками пытаясь открыть сумку.
– Не успеем, – Рубашечник оглянулся через плечо и в отчаянии закусил губу. – Надо быстро.
Бетти почувствовала спиной, как напрягся Охотник, как будто приготовившись к рывку, но Рубашечник успел раньше. Серебристая тонкая нить выскользнула из его пальцев и плавно исчезла в зелёной трясине. В тот же миг Бетти ощутила, что её ноги больше ничто не держит и она может свободно идти дальше. Она шагнула вперёд и едва не уткнулась носом в спину замершего неподвижно Рубашечника. Скосив глаза, она увидела, что его правое запястье теперь было полностью покрыто шрамами, и шрамы эти выглядели сейчас даже ярче и заметнее, чем когда она только встретила его.
Казалось, они встретились вечность назад. В мире Ткачихи не было времени, и Бетти перестала его ощущать. У неё было нынче два мерила: «тогда» и «сейчас». Но что-то подсказывало ей, что стоит сосредоточиться на важном «сейчас».
– Идём, – шепнула она и боднула Рубашечника лбом между лопаток.
Он улыбнулся – она не могла этого видеть, но определённо почувствовала, – и нарочито бодро потопал вперёд.
– За мной! – крикнул он, махнув изуродованной рукой, и поспешил в сторону островка, манившего их с середины озера. Бетти, Мэри и Энн двинулись за ним, впопыхах забыв наступать точно след в след, и за их спинами злобно выругался Охотник.
– Привлекаете внимание! – рыкнул он.
– Охотник, миленький, нам надо торопиться! – прокричала Энн и схватила его за руку. Мэри взялась за вторую, и они почти побежали вперёд.
И оказались правы: воспоминания, отданного Рубашечником, хватило ровно на путь до островка. Рубашечник и Бетти выбрались на чёрный клочок твёрдой земли первыми и помогли близняшкам, чьи туфельки снова начали вязнуть в тряси