Они проиграли.
Бетти медленно опустилась на колени, безжизненно глядя перед собой. Её, кажется, звали… Какие-то голоса… Она не слышала.
– Бетти! – Послышался вдруг голос, который девочка никогда уже не ждала услышать. – Бетти, ты слышишь меня?
– Артур? – вяло спросила девочка.
Рубашечник поскорее достал зеркало из сумки.
– Бетти, это я, – отражение Артура в куске зеркальной коры было размытым и тусклым, но угадывалось довольно отчётливо. – Ты в порядке? Это словно не ты, а кто-то другой… Как вы, идёте? Я дошёл до развалин в парке, тут, кстати, довольно живописно – и руины, и холмики повсюду, и мостик этот…
– Мостик?! Там есть мост? – Рубашечник вклинился в разговор, поняв, что Бетти не может сейчас ничего делать. – Говори!
Мэри-Энн подбежали к Бетти, подняли её с земли и встали по обеим сторонам от неё, не пытаясь закрыть от всевидящих глаз Ткачихи, но демонстрируя ей, что будут защищать до последнего Бетти и их единственную связь с реальным миром.
Погоня мчалась прямо на них – и, кажется, не собиралась снижать темп. Но внезапно что-то преградило им путь. Бетти не сразу поняла, что это – точнее, кто…
Таобсьер! Дорогой друг ветер примчался на помощь. А ведь они расстались, кажется, целую вечность назад.
Бетти отстранённо подумала, что должна радоваться его появлению, но даже слабую улыбку не смогла изобразить.
Охотники притормозили. Таобсьер задержал их, но на сколько могло хватить сил маленького ветра?
– Здесь есть мост, – тем временем обстоятельно отвечал Артур Ним. – Старенький такой, почти развалившийся, дерево рассохлось. Похоже, его строили чуть ли не в то же время, что и эту церковь.
– Тут тоже есть мост! Мы спешим к нему, кажется, Святилище должно быть на другом берегу, – сказал Охотник.
– Да какая уже разница, – пробормотала Бетти. – Можно идти, можно не идти…
– Если этот мир – отражение настоящего, то, скорее всего, ты прав, Охотник! – улыбнулся Рубашечник. – И это значит, что нам надо рискнуть.
Рискнуть… Бетти поняла, что значение этого слова начинает от неё ускользать. Она сделала шаг вперёд, и нога, поскользнувшись на чём-то, поехала вперёд. Бетти, потеряв равновесие, взмахнула руками и, ойкнув, упала на землю.
Упала – и не поднялась, потому что зачем вставать? Над головой клубилась серая безысходность, мысли путались…
Ей казалось, что она слышит, как друзья зовут её, но их голоса доносились до неё словно сквозь вату.
Она же им не нужна. Они сами дойдут. Они её не любят. Она только обуза. Как и для родителей… Как и для всех…
В затуманившемся сознании стали возникать картины из той далёкой, словно и не существовавшей жизни.
Всю жизнь мама наряжала Бетти в кукольные платья. Девочка взрослела, а платья нет. Она менялась, а требования окружающих оставались прежними. И эта разница… Она была заметна. Подружки смеялись сначала вместе с ней, но настал момент, когда они начали смеяться над ней.
Особенно тяжело стало, когда в классе появилась Ариана Смит. Ариана приехала издалека, у неё были манеры заводилы, она одевалась в дешёвые джинсы и заразительно хохотала, сверкая белыми зубами. Почему-то она выбрала Бетти как объект для насмешек и принялась её изводить.
Конечно, Ариана никогда не стала бы ей подружкой – мать Бетти просто не допустила бы этого, ведь Ариана не соответствовала их статусу, и вообще неясно, как попала в школу. И Ариана это знала. Поэтому её подколки и издевательства с каждым днём становились всё менее безобидными.
А потом случился Тот День. Мисс Сюзи Гвинн заранее предупредила всех, что надо прийти нарядными, ведь она пригласила лучшего фотографа города, чтобы запечатлеть учеников. Мама, конечно, купила для Бетти лучшее платье (как же Бетти хотела надеть джинсы!!!), завила ей волосы в красивые кудри и украсила бантиками. Ариана восприняла это как вызов.
Тот стакан томатного сока в лицо («Ой, прости, я случайно, – с милой улыбочкой. – Как неловко!») Бетти запомнила навсегда. Она стояла посреди столовой, полной детей, которые и раньше-то хихикали у неё за спиной, а теперь смеялись во весь голос. Целый хор голосов, целый лес пальцев, указывающих на неё. С волос стекали противные капли, красные, как кровь, и солёные, как её слёзы. Платье было безнадёжно испорчено, как и настроение, как и день. Никаких ей фотографий, никакого веселья.
Бетти вспомнила, как поругалась с Артуром Нимом («Дурак или придуриваешься?» – кричала она ему, не понимающему, что за беда), бежала домой через весь город, а мама только отругала её, потому что платье было очень дорогое, и можно же было просто замыть пятно.
Просто замыть пятно!
Как будто дело было в пятне, а не в растоптанной гордости.
А папа и вовсе ничего не услышал.
Бетти тогда стянула платье через голову и зашвырнула в угол через всю комнату.
Нет, только джинсы, только чёрная одежда, только, только…
А что только? Бетти задумалась, а стоила ли Ариана вообще её грусти и гнева?
Им же было так весело с подружками. Она смутно вспомнила, что Клара Поул пыталась помочь ей оттереть пятно. Почему же Бетти так не хотела, чтобы она и Вивьен приходили на день рождения? Может быть, на самом деле она была бы рада снова поесть с ними пирожных. Может быть, может быть… Но уже вряд ли.
До Бетти снова донеслись голоса: «Бетти! Бетти!», «Вы что же, не видите? Её почти расплели!», «Бетти, вернись!..»
Спину жгло огнём. Она попыталась подняться и увидела – как сквозь туман – ужас на лицах друзей.
«Нити! Это нити Ткачихи!»
«Сколько же их?!»
«Рубашечник, сделай же что-нибудь!»
«Я не могу!!! Их слишком много!»
Бетти села на земле и ошарашенно огляделась. Нити были повсюду – они пронзали её насквозь. Казалось, ещё немного – и Ткачиха потянет за все ниточки сразу и окончательно расплетёт её, и ничего, ничегошеньки от неё не останется!
Вокруг сгущалась тьма, забирая с собой остатки того, что в Тенях можно было назвать относительно безопасным – твёрдую землю, дорогу, путь вперёд и, в конце концов, надежду.
«Вот и всё, – грустно подумала Бетти. – Вот так вот всё и закончится? Как… обидно».
Вдруг Мэри – вернее, её силуэт, который расплывался перед глазами от навернувшихся слёз, – встала во весь небольшой рост и твёрдо сказала:
– Нет!
Её «нет» прозвучало подобно удару колокола – даже Тьма, казалось, на мгновение отступила, испугавшись её решительности.
– Ну уж нет! – повторила Мэри. – Никого я этой твари не отдам! Я уже однажды дала ей отпор – что же, всё то, через что мы с Энн прошли, было зря? Бетти, вставай! Ты столько преодолела! Надо только чуть-чуть потерпеть, совсем немного! Однажды я видела картинку в книжке – человек, который копал землю в поисках алмазов, устал и повернул обратно – а до желанных алмазов ему оставалось копнуть всего один раз! Самое тёмное время – за час до рассвета. Вставай, Бетти! Один час, одно движение лопатой, один шаг – и мы уже у цели. Ты столько прошла! Мы столько прошли – все вместе, ты, я, Энн, Рубашечник, Охотник… Разве только для того, чтобы погибнуть здесь? Я не допущу! Вот что, Рубашечник, дай топор!
– Что? – удивился тот, но Мэри так решительно протянула руку, что он вложил топорище в кукольную ладошку.
– Не бойся, Бетти, – упрямо сказала она. – Ты, главное, ничего не бойся!
Топор опустился на нити, и они стали опадать, словно порванные струны. Маленькая хрупкая девочка рубила нити, и лицо её при этом горело такой решимостью, таким азартом, что Бетти невольно начала улыбаться.
Все говорят – одна соломинка ломает спину верблюду. Но почему-то забывают и обратное – иногда хватает лишь одной хрупкой девушки, одной соломинки, чтобы вернуть надежду и позволить верблюду встать. Бетти, уподобляясь верблюду, села на колени – и Мэри срубила последние нити с её спины. А потом она поднялась на ноги.
Ей дышалось легко и хорошо.
Тьма в душе начала отступать.
Ткачиха осталась ни с чем, а Бетти… снова была собой.
И словно другими глазами посмотрела на Тот День.
Она вспомнила, что родители вовсе не бросили её наедине с её бедой – они вдвоём пошли в школу и долго говорили с директрисой, а ведь они оба очень занятые люди, и им пришлось отпрашиваться с работы и откладывать все дела. И Артур тоже не оставил её – он приходил извиняться, стучался к ней в комнату, даже пролез в сад и кидался камушками в окно, чтобы привлечь её внимание, а потом взял прутик и написал прямо на клумбе с мамиными розами среди цветков «Прости!»
Но Бетти уже ничего не слышала и не видела. Она закрылась в себе и не хотела никого пускать.
И только теперь поняла, что все подарки от родителей были их способом сказать «прости», а вовсе не откупиться, чтобы не мешалась под ногами. Просто они жили в мире вещей и денег и не умели по-другому проявлять беспокойство и заботу.
И получается, что мама выбрала гостей на день рождения не потому, что они были из хорошего общества (хотя это и имело некий вес), а для того, чтобы Бетти снова стала общаться с прежними друзьями.
Друзья. Рядом её друзья! Новые!
Бетти вспомнила.
Вот Рубашечник приносит ей гроздь свежих ягод, собранных на границе с Сердцем Теней, на границе с самым чёрным отчаянием. И слаще этих ягод ничего нет.
Вот Мэри хлопает её по плечу и подливает своё самое лучшее воспоминание о чае, чтобы Бетти улыбнулась.
Вот Энн шутит о чём-то, отряхивая подол юбки, а потом помогает Бетти вылезти из особо хитрой ямки. И жертвует ради неё самым ценным.
Вот Охотник смотрит своими тёмными глазами, и в них нет злобы, только грусть, и говорит, что хочет помочь.
Вот мама падает на колени прямо в грязь, забыв про свой дорогой наряд, потому что маленькая Бетти оцарапала коленку и теперь плачет от боли.
Вот папа откладывает трубку и сочувственно спрашивает, почему она грустная и как прошёл день. Ведь когда-то это было! Как она могла позабыть?..
Её любят.
О ней заботятся.