— Вы узнаете это, мистер Майерсон? — спросила у него детектив Чалмерс.
Тео посмотрел на нож. В голове у него роилось множество мыслей, но все они были глупыми. Он услышал, как задумчиво произносит: Хммм, — что тоже было глупо. При взгляде на предмет никто не говорит: Хммм. А говорят: Да, узнаю!, или Нет, не узнаю, но в данном случае последним вариантом он воспользоваться не мог. Он прекрасно понимал, что если полицейские показывают ему сейчас этот нож, то у них нет сомнений, что он его узнает.
Быстро думай, быстро думай, быстро думай, вертелось у Тео в голове, и это его сбивало, потому что кроме слова «быстро» он не мог ни о чем подумать. Ради бога, подумай о чем-нибудь другом, кроме «быстро».
Нож принадлежал ему, и они это знали, не случайно же они связали его с ним. Значит, все кончено. Это конец. Конец того мира, каким он его знал. И, как поется в песне, он чувствовал себя отлично. Странно было то, что он действительно чувствовал себя отлично. Что ж, «отлично», может, и не самое подходящее слово, но он чувствовал себя совсем не так плохо, как ожидал. Возможно, выражение «надежда нас убивает» имеет под собой все основания. Теперь, когда надежды больше не было, он почувствовал себя лучше. Он предположил, что это как-то связано с неопределенностью. Неопределенность причиняет нестерпимые мучения, разве не так? Хичкок это понимал. Теперь неопределенность осталась в прошлом, теперь он знал, что должно произойти, ощущал шок и печаль, но также и облегчение.
— Это мой нож, — тихо произнес Тео, все еще глядя на лежащий на столе предмет, а не на детективов. — Он принадлежит мне.
— Хорошо, — сказал Баркер. — А вы можете сказать, когда видели этот нож в последний раз?
Тео глубоко вздохнул. На мгновение он снова увидел себя в гостиной с Айрин Барнс. Увидел рисунки, которые графически изображали смерть его маленького мальчика, увидел, как рвет страницы блокнота, прежде чем бросить их в огонь. Он медленно выдохнул. Давай!
— Что ж, — произнес он, — это было утром десятого числа.
— Десятого марта? — детектив Баркер мельком взглянул на коллегу и подался в кресле вперед. — Это то самое утро, когда умер Дэниел Сазерленд?
Тео потер голову указательным пальцем.
— Именно так. Я выбросил его. Нож. Э-э… Я собирался бросить его в канал, но потом… я кого-то увидел. Мне показалось, что по тропинке вдоль канала кто-то шел, и я не захотел привлекать к себе внимание. Поэтому просто закинул нож в кусты.
Детективы снова переглянулись. Детектив Баркер склонил голову набок и поджал губы.
— Вы бросили нож в кусты? Утром десятого числа? Другими словами, мистер Майерсон, вы говорите…
— Что в тот день я отправился на баржу Дэниела рано утром, когда моя жена еще спала. Я… заколол его. Конечно, там было очень много крови… я смыл ее там же, на барже. А потом ушел и выбросил нож в кусты по дороге домой. Дома я принял душ. Карла по-прежнему спала. Я сварил кофе и отнес его ей в постель.
Детектив Баркер на секунду приоткрыл рот.
— Ладно. — Он снова взглянул на коллегу, и Тео показалось, что Чалмерс слегка покачала головой.
— Мистер Майерсон, ранее вы сказали, что для нашей беседы вам не нужен адвокат, поэтому спрашиваю вас еще раз, если вы вдруг передумали. Если вы хотите, чтобы мы кому-то позвонили, мы это сделаем, или, в качестве альтернативы, мы можем вызвать в участок дежурного адвоката.
Тео покачал головой. Меньше всего ему нужен был адвокат, который попытается смягчить последствия и чрезмерно усложнить то, что в конечном итоге является очень простой вещью.
— Благодарю вас, я со всем справлюсь сам.
Затем Баркер предупредил Тео, что его слова могут быть использованы против него, отметив, что Тео сам признался в содеянном и отказался от юридического представительства. В свете данных им показаний потребовалось официальное предупреждение.
— Мистер Майерсон… — Тео видел, что детектив Баркер изо всех сил пытается сохранить ровный тон: как-никак такой момент не может не быть для детектива волнующим. — Просто в качестве уточнения… Вы признаетесь в убийстве Дэниела Сазерленда?
— Да, — подтвердил Тео. — Все верно.
Он сделал глоток воды и снова глубоко вздохнул. Давай же!
— Моя свояченица, — сказал Тео и замолчал. Это была трудная часть, то, о чем ему говорить не хотелось, что было тяжело произнести вслух.
— Ваша свояченица? — подсказала Чалмерс, превратившись вся во внимание. Она была поражена тем, что происходит. — Анджела Сазерленд? Что — Анджела Сазерленд?
— Анджела перед смертью сказала мне, что у моей жены, моей… Карлы… и Дэниела были отношения.
— Отношения? — переспросила Чалмерс.
Тео кивнул, с силой зажмурив глаза.
— Какие отношения?
— Пожалуйста, не надо, — попросил Тео и сам удивился, что заплакал. — Я не хочу это произносить.
— Вы хотите сказать, что между Карлой и Дэниелом были сексуальные отношения? Вы это имеете в виду? — уточнил Баркер.
Тео кивнул. С кончика его носа слезы капали на джинсы. Он вдруг подумал, что не плакал много лет. Он не плакал, когда сидел у могилы сына в день, когда ему должно было исполниться восемнадцать лет, а теперь он здесь, в полицейском участке, и плачет из-за этого.
— Анджела Сазерленд рассказала вам об их отношениях?
Тео кивнул.
— Я приходил к ней за неделю до ее кончины.
— Вы можете рассказать нам об этом, мистер Майерсон? Вы можете рассказать, что случилось, когда вы были у нее?
— Думаю, будет лучше, если я покажу, — тихо произнесла Анджела. — Давай… поднимемся наверх?
Тео последовал за ней в коридор. Наблюдая за тем, как она поднимается по лестнице, он пытался представить, что у нее было там, что она хотела ему показать. По-видимому, вещи Дэниела. Может быть, еще рисунки? Заметки? При этой мысли его затошнило. Тео начал подниматься по лестнице вслед за ней. Он представил себе выражение ее лица, когда она покажет то, что собиралась. Оно будет выражать жалость, но не только. Еще и намек на торжество, намек на то, что она предупреждала. Посмотри на свою красавицу жену. Посмотри, что она делает с моим сыном. В нескольких ступеньках от площадки наверху он остановился. Анджела ждала, глядя на него сверху вниз, и, казалось, ей было страшно. Он вспомнил, как она съежилась перед ним в тот день, когда умер Бен. Вспомнил, как ему хотелось схватить ее, задушить, разбить ее голову о стену.
Теперь он ничего такого не чувствовал. Он повернулся и направился вниз по лестнице. Он слышал, как она плакала, когда он открыл и закрыл за собой дверь, вышел на яркий солнечный полуденный свет и остановился, чтобы выкурить сигарету, после чего направился домой. Он шел по переулку в сторону кладбища Сент-Джеймс, и его вдруг захлестнула волна тоски по тем временам, когда он не испытывал к Анджеле никакой ненависти. Тогда он любил ее, и любил очень сильно. Тогда при виде сестры жены у него поднималось настроение, потому что с ней всегда было так весело, она была чудесным собеседником, ей всегда было что сказать. Но все это было в далеком, далеком прошлом.
— Вы можете рассказать нам об этом, мистер Майерсон? Вы можете рассказать, что случилось, когда вы были у нее?
Тео вытер глаза тыльной стороной ладони. Он не собирался рассказывать полиции о том, что тогда почувствовал. Разве рассказ о его отношении к ней в прошлом, о его любви к ней как к сестре и другу поможет достижению цели, которую он преследовал сейчас?
— Она сказала мне, что между Дэниелом и моей женой что-то происходит. Мы поругались из-за этого. Нет… Я ее не трогал. Я хотел. Мне хотелось свернуть ее тощую шею, но я этого не сделал. И я не толкал ее с лестницы вниз. Насколько мне известно, смерть Анджелы произошла в результате несчастного случая.
Насколько ему известно. И он не собирался признаваться полиции, что до конца своих дней при мысли об Анджеле будет вспоминать, как она плакала в тот день наверху. И как он называл ее ленивой, безответственной и плохой матерью. И что всегда будет задаваться вопросом, не были ли эти слова последними, которые она слышала в своей жизни? И не они ли звучали у нее в ушах, когда она стояла, шатаясь, на верхней ступеньке лестницы или умирала на полу после падения с нее?
— Итак, вы поругались и ушли… Вы устроили жене скандал? Спрашивали ее о том, что узнали от Анджелы?
— Нет, — покачал головой Тео. — Есть вопросы, — мягко сказал он, — ответы на которые лучше не знать. Не знать в принципе! В любом случае вскоре после нашей встречи Анджела умерла, и я не стал бы обсуждать это со своей женой, пока она оплакивала сестру. Но я подозревал… я был уверен, что Дэниел воспользуется смертью матери, чтобы попытаться сблизиться с Карлой. Я не мог это допустить. Я просто хотел, чтобы его не стало.
Детектив Чалмерс остановила запись, поднялась из-за стола и сказала, что они ненадолго прервутся. Она предложила Тео кофе, но он отказался. Вместо этого он попросил бутылку воды, желательно газированной, если у них есть. Чалмерс пообещала поискать.
Все закончилось. Худшее было позади.
Но потом до него дошло, что это совсем не так. Газеты! О господи, газеты! Обсуждение в Интернете, в социальных сетях. Боже милостивый! Опустив голову, он горько заплакал. Его книги! Никто больше не будет их покупать. Единственным хорошим, чем была отмечена его жизнь — помимо Бена и любви к Карле, — оставалась его работа, но теперь она навсегда будет запятнана, как и его имя. Его книги снимут с полок, его наследие уничтожат. Да, Норман Мейлер зарезал свою жену перочинным ножом, а Уильям Берроуз застрелил свою из пистолета, но теперь времена изменились, разве не так? Люди стали настолько нетерпимыми, что подобные вещи уже не могут сойти с рук. Один шаг в сторону — и на тебе ставят крест.
К тому времени, когда детективы вернулись в комнату и Чалмерс принесла бутылку воды «Эвиан», которая, конечно же, оказалась негазированной, Тео собрался с духом. Он вытер глаза, высморкался и взял себя в руки. Напомнил себе о том, что действительно важно.