Я: Эй, ты в порядке?
Снова нет ответа. Я кладу телефон обратно в сумку и решаю проверить изостудию. Иногда Рэйвен ходит туда ради удовольствия, когда нет профессора, она говорит, что это наиболее спокойное место, чтобы рисовать горы снаружи, вместе с тренировкой на футбольном поле, где парни бегают без рубашек.
Я заглядываю внутрь, но там только один парень рисует в дальнем углу, так что я начинаю отступать.
— Эмбер, — окликает парень.
— Ашер? — я захожу в класс. — Что ты здесь делаешь?
Он прячет улыбку.
— Рисую.
— Но как ты здесь… Я не знала, что можно начать уроки в середине семестра.
— Я не начинал, — отвечает он. — Профессор — брат моего отца и я задержался, чтобы поздороваться с ним… одно приводит к другому. — он поднимает кисточку. — Я не удержался.
— Я смотрю, у тебя есть связи, — говорю я насмешливым тоном.
Улыбка освещает его синевато-серые глаза, затененные прядями волос.
— Я думаю, можно сказать и так.
Я борюсь с желанием пройти через комнату, пробежаться руками по его худощавым плечам, запустить пальцы в его волосы, наклонить его и засосать его язык в свой рот.
— Ну, еще увидимся, — я машу и отступаю назад, чтобы покинуть комнату.
— Разве тебе не интересно, что получилось? — он устанавливает кисти на поднос и движется ко мне.
Я ставлю свою сумку на стол и плетусь через парты, его взгляд все время удерживает меня. К тому времен, как я добираюсь до него, моя кожа шипит от его взгляда и сексуального напряжения между нами.
На нем черная толстовка, натянутая на футболку с изображением At the Drive-In (американская пост-хардкор группа из Эль-Пасо, Техас, существовавшая в период с 1993 по 2001 и в 2012 году.) и выцветшие джинсы, заляпанные капельками черной краски, Йен часто выглядит точно также. Он откидывает свои черные волосы с глаз, и я замечаю небольшой шрам вдоль брови, прямо под его пирсингом.
Он жестом указывает на холст.
— Итак, что ты думаешь?
Я поворачиваю голову и мой рот приоткрывается в удивлении. Это самая прекрасная картина, которую я когда-либо видела. Безупречные мазки кистью черной краской изображают ангела-мужчину с опущенной головой, а темные волосы свисают на глаза. Его ступни вычерчены черным кругом, как будто он привязан на одном месте, и он плачет. Страдание и мука выражаются в нем настолько реально, что я хочу протянуть руку и утешить его.
— Это прекрасно, — я выдыхаю в восторге. — Я чувствую его боль и страдания. Словно это убивает его, находясь в ловушке в этом месте.
— Так значит, ты писатель, — говорит он, немного недовольно.
Я поворачиваюсь к нему лицом и понимаю, что он стоит намного ближе, чем я думала. По привычке, я делаю шаг назад и ногой сталкиваюсь с мольбертом.
— Когда-нибудь я хочу стать им.
Он берет прядь моих волос и заправляет ее за ухо, напоминая, что я должна бояться его прикосновений; что его касание приносит только утешение, а не печаль.
— Ты знаешь, некоторые считают, что глаза — зеркало души? — спрашивает он негромко.
Я поднимаю брови.
— Ты знаешь, что это подкат, правда?
Его напряженное выражение захватывает дух, когда он проводит большим пальцем по моей щеке и ссадине вдоль скулы. Прикосновение его кожи к моей посылает покалывание по всему телу и наполняет меня чувствами, которые я никогда не испытывала прежде, потому что они могут прийти только через контакт с другими.
— Это сейчас, но давным-давно люди считали, что глаза человека позволяют постичь собственную душу. Они показывали их настоящие чувства и беззащитность. — он нежно водит пальцем под моими глазами. — У тебя красивые глаза, но в них так много грусти.
Я проглатываю комок в горле и сосредотачиваюсь на его губах. Господи Всевышний, у него такие сочные губы.
— Эмбер, — шепчет он и на время снимает цепи, которые связывают меня с каждой человеческой смертью. — Я хочу поцеловать тебя, — его голос падает до хриплого шепота, когда он наклоняется. — Пожалуйста, скажи мне, что я могу тебя поцеловать… Боже, пожалуйста, просто скажи это.
— Да… — выдыхаю я, и мне требуется секунда, чтобы понять весь смысл, сказанного мной; что после девятнадцати лет умышленного одиночества, я, наконец, поцелуюсь.
Он закрывает глаза, наклоняясь ближе. Мое сердце усиленно бухает в моей груди, когда его рот приближается, а затем, мгновение спустя, наши губы соприкасаются.
Стон мгновенно выскальзывает из моего рта, когда ощущение от его поцелуя спиралью проходит через все мое тело. Становится только хуже, когда он скользит своим языком между моих губ, и я открываю рот, впуская его, сплетая свой язык с его, нащупывая колечко на кончике его языка.
Его руки скользят вокруг моей талии, и он поддерживает меня, пока моя спина не прижимается к стене. Его крепкая грудь давит на мою, когда он наклоняет меня назад, удерживая меня, в то время как он исследует мой рот своим языком. Хриплый звук вырывается из моего рта и глубокий гортанный стон — из его.
— Эмбер, — шепчет он, двигая своими губами по моим. Он начинает прокладывать дорожку из поцелуев вниз по моему подбородку, к изгибу шеи, моя голова опускается на бок, когда он приближается к моей ключице и прикусывает мою кожу.
— О Боже мой… — я хватаю его за плечи для поддержки, желая больше — требуя больше.
Когда он достигает верха моей рубашки, я выгибаю спину, давая понять, чего я хочу. Его пальцы скользят вверх, над моими ребрами и грудью, и когда он достигает моего воротника, он тянет его вниз вместе с моим лифчиком, обнажая мою грудь. Спустя несколько секунд его рот обхватывает мой сосок, облизывая, покусывая его, холодный металл из его губ скользит по моей коже, добавляя возбуждающую пульсацию через мое тело. Я хочу собраться с духом, как колени начинают подгибаться, но все, что я могу сделать, это вцепиться пальцами в его волосы и держаться за него, когда я падаю. Его руки сжимают мои бока, удерживая меня в вертикальном положении, а затем одна из них скользит между моими коленями. Его ладонь скользит вверх и когда он достигает вершины, он начинает тереть рукой взад и вперед, управляя моим телом и сводя с ума.
— Ашер, что ты делаешь? — мужской голос разрушил момент.
Как по щелчку наши глаза открылись и, прежде чем отойти, он опускает мою блузку и лифчик обратно на грудь. К счастью, мы спрятались за мольбертом; в противном случае, профессор получил бы полное представление о том, чем мы занимались.
Профессор Морган, профессор искусства, стоит у своего стола, абсолютно сбитый с толку. Ему около сорока, каштановые волосы и карие глаза, и он носит штаны-карго и рубашки поло, вымазанные углем, краской и пластилином — любым художественным материалом, на самом деле.
— О, привет, Эмбер. — он ставит стопку арт-работ на угол своего стола. — Ты сегодня видела Рэйвен? Обычно, она приходит сюда, чтобы отвлечься, но я не видел её. У меня есть пару вопросов по её последней картине. Я хочу поговорить с ней, прежде чем начну первый урок.
— Я думаю, что она опаздывает, — говорю я и сжимаю свои опухшие губы.
— О, я вижу, — он бросает взгляд на Ашера и что-то в его глазах заставляет меня уйти. — Не знаешь, она собиралась сегодня ко мне на урок?
Я пожимаю плечами.
— Не уверена.
— О, хорошо. — он выглядит рассеянным и продолжает стрелять в Ашера неприязненными взглядами.
Приняв это как сигнал к уходу, я машу Ашеру, прощаясь.
— Увидимся, наверное.
Возвращаясь к своему мольберту, он берет кисть, избегая зрительного контакта со мной.
— Да, конечно.
Стараясь не обращать на это внимания, я выхожу из комнаты и направляюсь в другой конец здания. Это очень короткая прогулка, из-за отсутствия надлежащего размера колледжа. Когда я прихожу, профессор Маккерли пишет на доске. Он также преподает английский в старшей школе, так что это практически мой третий раз с его тактикой обучения.
Я иду в конец аудитории незамеченной. Моя сумка падает, громко ударяясь об пол, и он оборачивается с маркером в руке.
— О, Эмбер, я не видел, как ты пришла. — о щелкает колпачком маркера и ставит его в лоток.
Мы изучаем «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира и одно из его стихотворений, написанное на доске. Я прочитала книгу, когда мне было пятнадцать, после того, как Рэйвен заставила меня посмотреть фильм — в новой версии в главных ролях Леонардо Ди Каприо и Клэр Дэйнс — так что я уже знаю, что гласит история: любовь, соперничество, насилие и трагедия.
Профессор Маккерли перебирает бумаги у себя на столе, и народ в классе начинает витать в облаках. Внезапно, он направляет все свое внимание на меня.
— Мне понравилось стихотворение, которое ты написала в задании на прошлой неделе. — он постукивает пальцем по листу бумаги в его руке, исписанный моим почерком.
— Спасибо, — отвечаю я, ощущая неловкость. Я никогда не хотела сдавать именно это стихотворение. Я написала его в минуту слабости, а потом нечего было сдать, так что пришлось отдать его.
— Если ты не возражаешь, я бы хотел прочитать его вслух классу, — говорит он. Я отрицательно качаю головой, но он уже отвернулся.
Вздохнув, я откидываюсь на спинку стула, но тут же сажусь ровнее, так как в класс зашли Маккензи Бэйкер с Камероном на буксире. Я знаю Маккензи со времен детского сада, и мы никогда не были друзьями. Я тайно надеялась, что, когда мы закончим школу, она покинет город, но, как и все остальные, она намеревалась остаться здесь. Иногда, могу поклясться, этот город преследует и его невозможно оставить.
Маккензи — клубничная блондинка с зелеными глазами и носит одежду, из которой вываливается ее декольте. Она что-то вроде Рэйвен, только может немного в меньшей степени.
— Он сидел на одном из ваших занятий, — заявляет она профессору. — Чтобы понять, хочет ли он взять его на следующий семестр.
Камерон улыбается мне, как будто он что-то замышляет, и, поскольку это английский, это является основной предпосылкой.