за исключением воспоминаний.
Прежде чем я выбираюсь из машины, Ашер спешит и открывает мне дверь, помогая выйти. Парень взрывает мне мозг своими джентльменскими замашками, и если бы я не знала лучше, то подумала бы, что он пришел из прошлого. Он взял меня за руку, пока мы шли по парковке, улыбаясь мне, будто я лучше всех на свете. Перед входом в бар выстроился ряд мотоциклов, неподалеку имеется и лавочка для курящих. Окна бара прикрыты мигающими неоновыми вывесками и листовками.
На входе Ашер отпускает мою руку, но только, чтобы открыть дверь. Я отгоняю дым от лица пока дверь плавно закрывается, а затем Ашер возвращает мою руку в свою. Бар полон, музыка грохочет, и нет свободных барных стульев. Пауки и ведьмы из папье-маше свисают с потолка, а на каждом столе есть миниатюрные тыквы.
— Привет, ребята. Меня зову Эми и сегодня я буду вашей официанткой. — перед нами появляется бойкая девушка двадцати с небольшим лет. Ее черная юбка едва прикрывает ноги, а ее белая рубашка достаточно тесная, чтобы показать, что она не носит лифчик — Сегодня вечером у нас только кабинки. Подойдет?
— Что ты думаешь? — спрашивает Ашер, смотря на меня. — Кабинки — это же хорошо?
— Кабинки лучше, — отвечаю я.
— Хорошо, — официантка ведет нас сквозь дым, и люди радостно расступаются перед ней.
Мы устроились за угловым столиком, сидя друг напротив друга, и она протягивает нам меню и плавно удаляется в сторону бара. Бармен сегодня Фил. Он огромный мужчина с покрытыми татуировками руками и шеей, его бритая голова отражает слабый свет, а его эспаньолка касается нижней части шеи. На нем футболка с оторванными рукавами, джинсы и байкерские ботинки, он наливает шот, пока официантка что-то говорит ему. Его глаза поднимаются на меня, в то время как я опускаюсь в кабинку, прячась за страницами меню, словно в укрытие.
— Пожалуйста, не подходи сюда. Пожалуйста, не подходи сюда, — бубню я себе под нос.
Ашер убирает меню от моего лица.
— Так, что случилось?
Я делаю вид, что очень заинтересована списком закусок.
— Ничего. Я просто читаю меню.
Он подозрительно смотрит на меня, затем переключает внимание на человека, стоящего за моей спиной.
— Святые бисквиты и соус для тебя.
Я делаю глубокий вздох.
— Привет, Фил, — на моем лице застыла фальшивая улыбка, и я смотрю на него.
Он улыбается и раскрывает руки, ожидая обнимашек. Внутренне поморщившись, я поднимаюсь на ноги и оборачиваю руки вокруг него. От него пахнет сигаретами и алкоголем, которые и станут причиной его смерти. Это то, что я знаю в течение многих лет.
Я отрываюсь от него и сажусь обратно.
— Я думала, ты собираешься бросить курить.
Он напряженно трет шею.
— Я бросал на некоторое время, но старые привычки с трудом умирают. Совсем взрослая. Я не видел тебя с той ночи как твой… — он замолкает. — Ну, впрочем. Как ты поживаешь? И как поживает твоя мама?
— Она в порядке, — я вытаскиваю арахисовые скорлупки, зажатые в щели на столе.
— Она все еще работает в закусочной? — спрашивает он. — Или, наконец, она ушла из этого гадюшника?
— Нет, она все еще официантка там, — говорю я, и его глаза перемещаются на Ашера. — Оу, это Ашер. Ашер, это Фил.
Они кивают и говорят:
— Как вы?
Я начинаю нервничать и возиться с тыквой, вращая её на столе. Нахождение рядом с Филом навевает воспоминания о ночах в баре с моим отцом. Когда Фил отвезет нас с отцом домой, то скажет мне вещь, от которой станет лучше — что отец в конечном итоге возьмет себя в руки. Нет вины Фила в том, что случилось, но он напоминает мне о времени, когда я была наивной, чтобы поверить в это.
Он замечает, что мне некомфортно.
— Хорошо, если что-нибудь понадобится, дай мне знать. — я киваю, и он возвращается на свое место за стойкой.
Ашер переворачивает страницу меню.
— Мне казалось, ты сказала, что была здесь раз или два.
Я пожимаю плечами, не готовая свернуть на этот путь правды. Создается неловкое молчание, и мы продолжаем листать меню. К тому времени как приходит официантка, чтобы забрать наш заказ, мне кажется, что Ашер готов сказать, что мы уходим.
Она зависает ручкой над книгой заказов.
— Что вам принести, ребята?
Ашер выстукивает пальцем по губам, и я ловлю Эми за облизыванием своих губ, когда она смотрит на него.
— Что именно означают «устрицы из Скалистых Гор»? — спрашивает он ее.
Я сдерживаю смех, когда лицо Эми искривляется в замешательстве.
— Ну… я думаю, они что-то вроде мяса. Не уверена, какое именно, но мне нравится. — она давит концом ручки на подбородок.
Я качаю головой Ашеру.
— Ты не хочешь их. Поверь мне.
Она стреляет в меня острым взглядом.
— Они не плохие. Я имею в виду, мясо немного жестковатое, но они хороши на вкус. — мне ее жалко. Отчасти. Она наклоняется над столом и её сиськи практически вываливаются из майки. — Выбирай, сладкий, все, что захочешь, ладно? — говорит она Ашеру.
Взгляд Ашера встречается с моим.
— Мне нравится знать, что я ем.
Ухмыльнувшись, я наклоняюсь над столом и на ушко шепчу ему, что такое «устрицы из Скалистых Гор».
Он выпячивает глаза, пока я откидываюсь назад.
— Так, я буду воду, картошку фри и гамбургер с дополнительной порцией соуса.
— Я буду куриный сэндвич и колу, — я закрываю меню, и Эми вырывает его у меня из рук. У Ашера она более деликатно берет меню и идет к окну заказов.
— Спасибо, — говорит он с улыбкой.
Я опускаю локти на стол.
— За что?
— Не позволила мне съесть это дерьмо.
Мы смеемся, а затем снова наступает тишина. На сцене женщина в ярко красном платье и ковбойских сапогах поет песню Фэйт Хилл «Этот поцелуй» (американская певица в стиле кантри, обладательница премии «Грэмми»), обвив своей ногой микрофонную стойку. В целом, картина очень глупая, но я начинаю расслабляться, как будто я, наконец-то, вернулась домой после трех лет.
— Мой отец и я обычно ходили сюда, — наконец говорю я сквозь громкую музыку.
Он обращает свое внимание на меня, переплетая перед собой пальцы.
— В самом деле? — он смотрит на грубый народ, атмосферу дыма и выстроившихся в баре байкеров. — Сколько тебе было лет?
— Мне было четыре года, когда он в первый раз привел меня сюда и продолжал приводить, пока не исполнилось шестнадцать — пока он не умер, фактически, — говорю я. — Мой отец действительно любил свой «Джек Дэниелс».
— Так делал и мой отец… Ну, ладно, вообще-то это был Джим Бим. — он делает паузу, и его улыбка мягкими невидимыми поцелуями прикасается к моей коже. — Видишь, это было не так сложно, и мы узнали, что у нас есть что-то общее.
— Я социально не ограничена, — возражаю я, вытирая соль со стола. — Просто мне нравится мое пространство… по личным причинам.
— За исключением, когда мы были в изостудии, — дразнит он.
— Да, я виню в этом пары краски, — парирую я игриво. — Они долбанули меня по голове.
Уголки его губ дергаются в улыбке, он скрещивает руки на столе и наклоняется.
— Я знаю, ты любишь свое личное пространство, и это мне в тебе нравится. Ты не из тех, вечно хихикающих и пытающихся запустить пальцы в мои волосы.
Я удивлюсь, если он говорит о Рэйвен.
— Некоторым парням нравится это.
— Нет, не нравится. — он проводит языком по зубам, и я закусываю губу, чтобы сдержать стон. — Я хочу, чтобы ты дала мне шанс. Я хочу, чтобы ты впустила меня в свою жизнь и позволила себя узнать.
Мою грудь сжимает от восторга, но, к счастью, мой голос звучит ровно.
— Что ты хочешь знать обо мне?
Он вертит перечницу в руках.
— Как давно ты знаешь Рэйвен?
Я пожимаю плечами.
— С нашего рождения.
— Она все время ведет себя так… — он замолкает.
— Развратно? — заканчиваю я за него.
Он смеется и это самый прекрасный звук, который когда-либо слышали мои уши.
— Я собирался сказать, как чокнутая, но подумал, что это будет звучать довольно грубо. Она немного впечатлительная… и вся эта история с Гарриком. Как она вообще с ним познакомилась?
— На той же вечеринке, где я познакомилась с ним, — объясняю я. — Но я понятия не имею, почему она была с ним школе в тот день.
Он поджимает губы и изучает трещины на столе.
— Когда Гаррик удерживал тебя около школы… Ты выглядела так, будто собираешься упасть в обморок.
— Просто мне не нравится находиться рядом с людьми, — я ерошу пальцами свои волосы и смотрю на сцену с караоке в углу.
Он скользит рукой по столу и переплетает наши пальцы.
— Но ты не возражаешь, когда я прикасаюсь к тебе. На самом деле, у меня появилась мысль в голове — и, пожалуйста, дай мне знать, если я дал маху с ней — что я немного тебе нравлюсь.
Я пожимаю плечами.
— Думаю, можно сказать и так… Ты заставляешь меня чувствовать спокойствие и возбуждение, в зависимости от того, что мы делаем.
— Спокойствие и возбуждение, да? — размышляет он. — Это хорошо, верно?
— Это очень хорошо, — я улыбаюсь, и его глаза опускается на мои губы.
— У тебя красивая улыбка, — говорит он, проводя по своим губам языком. — И красивые губы. На вкус они очень хороши.
Моё сердце гулко стучит в груди.
— Ты льстишь мне.
— Я серьезно. — подушечкой большого пальца свободной руки он ласкает мою нижнюю губу. — Эти губы такие чертовски мягкие… Я не мог перестать думать о них с тех пор, как поцеловал тебя.
Я не уверена, играет он или искренне мил.
— Спасибо… я думаю.
Он смеется, удивленный, и отстраняется, когда официантка прерывает нас нашей едой.
— Вот и я, дорогой. — она протягивает перед Ашером его еду, затем с громким лязганьем опускает передо мной мою тарелку. — Если тебе что-то понадобится, дай мне знать.
— Я думаю, у нее есть кое-что для тебя, — говорю я, обмакнув фри в соус.
Ашер выглядит так, будто вот-вот засмеется.
— Ты думаешь?
— Ага. — я убираю лук со своего куриного сэндвича. — Почему ты смеешься?