- Зачем? У вас и так почти весь участок покрыт лесом, - недоумевает Валентин Миронов.
- Так то все ели. А дуб - это особое, элитное дерево, - поясняет Иван Матвеевич. - У меня тут десять дубов усохло, не знаю, что за причина, пришлось спилить на дрова. - Он кивает на поленницу дров, которые сам колол. - Взамен срубленных я и посадил. Пускай растут. Дуб - дерево богатырское. При нормальных условиях -долгожитель. Каждый человек должен посадить дерево на память о себе. - И затем в мою сторону: - Дачу хочу завещать Институту. Правильно я решил?
- Правильно, - говорю. - Вот только б не перессорились, не подрались из-за нее ваши ученики.
Он задумался и ничего не сказал. Мы пошли в дом, где уже был накрыт стол. И вскоре комната наполнилась поэзией. Вспоминаю, как заискрились глаза Ивана Матвеевича, когда Валентин Сорокин читал то ли о Троцком, то ли об Илье Эренбурге:
Мы не звали тебя, не просили,
Не лобзали при встрече в уста.
Ты явился, как жулик, в Россию
От ночного «распятья Христа».
А заключительные строки вызвали всеобщий восторг:
Для тебя и ракета, и книга,
И такси, и гремучий состав.
Ты страшнее монгольского ига,
Тель-авивский ученый удав.
Потом Геннадий Серебряков читал своих «Черных «полковников» - явно о Брежневе. Запомнились строки:
И вот они добрались, соколы,
До тех высот, где ангелы поют.
И ордена, и звания высокие
Спеша, друг другу шумно раздают.
Увенчаны и гимнами и маршами,
И славой высших воинских наград,
И боевые, старые фельдмаршалы
Пред ними уж навытяжку стоят.
Семейными любуются муарами
И корешками не прочтенных книг,
И плачут над своими мемуарами,
Поспешно сочиненными за них...
Миронов и Ушанов спрашивали Ивана Матвеевича, нуждается ли он в помощи от местных властей, говорили о восстановлении исторических памятников в древнем Радонеже.
В последующие месяцы я часто встречался с Иваном Матвеевичем. Если дней десять не виделись, он звонил и приглашал. Обычно встречи проходили на его квартире, и лишь один раз я был в его рабочем кабинете в Институте математики. 3 февраля 1980 года Иван Матвеевич позвонил мне и сказал, что у него гостит известный шведский ученый, президент Международной ассоциации математиков профессор Ленарт Карлесон и что он жаждет побывать в русской православной святыне, Троице-Сергиевой Лавре.
- Я знаю, что вы связаны с тамошним духовенством, - сказал Иван Матвеевич и попросил меня организовать его гостю посещение Лавры.
В тот же день я позвонил ректору Духовной академии. Владыка сказал мне, что они с радостью примут почетного иностранного гостя в любое время. На другой день мы вчетвером, то есть швед, двое ученых из Института математики и я, приехали в Лавру. Осмотрели храмы и драгоценные сокровища ризницы, побывали в музее Академии и затем были тепло приняты владыкой, с которым состоялась непринужденная беседа. Ученый швед, человек тихий, поражающий своей скромностью, остался очень доволен. После обеда в ресторане «Золотое кольцо» я пригласил Ле-нарта Карлесона по пути в Москву заехать ко мне на дачу. Он поинтересовался моим творчеством, сказал, что жена его знает русский, и пожелал, если это возможно, получить на память о нашей встрече что-нибудь из моего сочинения. Я подарил ему недавно вышедший роман «Набат».
Когда потом я рассказал Ивану Матвеевичу о своем «сувенире» шведу, он весело, даже как-то задорно улыбнулся, произнес:
- Хорошо, что именно «Набат», там у вас остро поставлен еврейский вопрос. Думаю, что и у шведов он не менее остр.
В молодости Иван Матвеевич обладал богатырской физической силой. Рассказывал, как однажды в Лондоне, выступая перед учеными с эстрады, на которой стоял рояль и мешал выступающим, он к изумлению присутствовавших поднял этот тяжелейший инструмент и легко переставил его в глубь сцены.
16 февраля 1982 года он почувствовал себя плохо и был помещен в больницу. Сердце давало сбои, груз прожитых лет как-то сразу сломил его. Мы с Карацубой посетили его в больнице. Память его была по-прежнему светла, но в отрешенном угасающем взгляде чувствовались апатия и безразличие. Он понимал, что здесь, в этой палате, его последнее пристанище и смиренно приготовил себя к неизбежному. Он был философом-мудрецом и философски смотрел на свой уход в мир иной.
Спустя сорок дней после его кончины были устроены, как и положено, по православному обычаю, поминки, на которые пригласили Феликса Чуева, Николая Ушанова и меня. Соратники Ивана Матвеевича академики Н. С. Понтрягин и В. С. Владимиров просили меня написать о покойном книгу. С книгой дело сложней. Я знаю, что такая книга написана талантливым журналистом Шебановым для серии «Жизнь замечательных людей», да вот, оказывается, издать книгу о великом русском ученом-патриоте очень трудно, а в наше смутное насквозь сионизированное время почти невозможно. Пусть же эти беглые записки-воспоминания положат первые штрихи к портрету великого русского ученого, патриота и гражданина.
БОРИС РЫБАКОВ
В 1964 году издательство «Советская Россия» выпустила в свет мой роман-памфлет «Тля». Я, конечно, предполагал, что книга, тем более первый опыт в моем творчестве, вызовет нарицания, как теперь принято говорить, «русскоязычной» критики. Но я не мог предвидеть, что это будет уже не критика, а какой-то истерический визг и вой литературных параноиков. Читатель инженер В. Вол-чанский писал в редакцию «Огонька» по поводу критики Николаева: «Оскорбительный грубый тон и приемы, которыми пользуется автор упомянутой рецензии, направленной, кстати, больше против самого И. Шевцова, чем против его книги, - не имеют ничего общего с литературной критикой, а наглость и категоричность суждений Николаева придает статье форму злопыхательства. Откуда она, эта злоба? Роман И. Шевцова, на мой взгляд, хороший и правдивый».
Конечно же я не ожидал и той бурной реакции на мой роман со стороны читателей и его критиков. Оказалось, что язвы в нашем обществе, в его духовной жизни, которые вскрывал я, были хорошо известны моим читателям. Они чувствовали их, понимали и болезненно переживали вместе со мной. И поток одобрительных, благодарственных читательских писем захлестнул издательство «Советская Россия». Писали военные и рабочие, студенты, школьники и учителя, инженеры и колхозники. Писем-отзывов на «Тлю» у меня сохранилось больше сотни. Вот краткие выдержки из них: «Хотелось бы, чтоб ее прочел каждый честный труженик. Ведь подобная тля не только в искусстве тужится вставлять палки в колеса движения вперед, она и в экономической, и в моральной областях творит свое грязное, чуждое нам дело, и для борьбы с этим злом очень полезно прочесть роман Ивана Шевцова “Тля”. Офицер запаса, старший инженер А. Рыбаков» (и еще семь подписей под этим письмом). Это из Москвы. А вот из Минска: «С большим интересом мы прочитали этот острый, насущно-необходимый и художественно сильный роман-памфлет. И. Шевцов раскрывает с поразительной яркостью и художественной силой носителей антинародной, космополитической буржуазной идеологии.
С. С. Цитович, Н. М. Шевчук».
Инженер Г Валиуллин, отвечая «огоньковскому» критику Николаеву, пишет: «...мы своего товарища Шевцова на съедение тли не дадим... Писатель-фронтовик, он боролся с фашистской нечистью с оружием в руках, а теперь борется с тлей с пером в руке». И, наконец, из письма полковника Шуварского: «Роман “Тля” нужно не просто читать, а изучать на всех собраниях рабочих и служащих заводов и предприятий Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова и других городов».
Некоторые незнакомые мне читатели просили о встрече, многие спрашивали, где можно купить «Тлю». Стотысячный тираж ее разошелся в течение месяца. Несколько тысяч экземпляров было сожжено во дворе московской синагоги. Многие известные в стране деятели культуры, науки, партийные и государственные служащие предлагали встретиться и познакомиться. Среди них был и член Политбюро, первый заместитель главы правительства Дмитрий Степанович Полянский, первый секретарь одного из московских райкомов партии Сергей Сергеевич Грузинов, всемирно известный актер и кинорежиссер Сергей Бондарчук, выдающийся ученый-историк Борис Александрович Рыбаков. О последнем я и хочу рассказать в настоящих кратких записках.
Он пригласил меня и мою супругу Валентину Ивановну к себе домой. Имя академика Рыбакова мне было известно. Крупнейший ученый-историк, ведущий специалист по Древней Руси, лауреат Ленинской и Сталинской премий, Герой социалистического труда, автор интересного, глубоко аргументированного исследования «Слова о полку Игореве», которое я в свое время внимательно читал. И вот мы с женой в его просторной «академической» квартире на Ленинском проспекте. Первое знакомство, первые впечатления. Обычно еще до знакомства задаешь себе вопрос: «Каков он, этот ученый-исполин, сумевший проникнуть в глубину веков наших предков, разглядеть их и доходчивым образным языком поведать нам о них, об их правах, трудах и заботах, о житье-бытье?» Еще до встречи интуитивно в своем сознании я уже создал себе его образ, нарисовал портрет и увидел воочию его примерно таким, каким представлял: этаким былинным богатырем, похожим на героев его книг. Крупные черты сурового вытянутого лица, коренастая фигура, широкая твердая ладонь - ее я почувствовал по крепкому рукопожатию, - спокойные, неторопливые движения, густой сдержанный голос. И вообще, во всем облике его чувствовалась степенная обстоятельность. Мое воображение рисовало его высоким. На самом деле Борис Александрович среднего роста.
Уже с первой минуты наша беседа приняла непринужденный характер. Речь зашла о наболевшем, о том, что волновало в то время здравомыслящих людей - о духовной и нравственной коррозии общественного сознания, особенно в среде студенчества. А эту среду Борис Александрович хорошо знал: он читал курс ле