– Это опять я, – сообщил Дробот, словно они расстались полчаса назад. – Еле нашел тебя. С повышением!
Он оглядел убранство кабинета Людмилы Сергеевны, и, похоже, оно вызвало у него некоторое недоумение, поскольку являло собой некую смесь пропаганды патриархального земледелия с коммунистической агитацией. В одном углу стояло красное с золотом бархатное знамя с профилем вождя мировой революции, в другом – громадный, пересохший сноп пшеницы, из которого при малейшем прикосновении сыпалось зерно. Над начальственным креслом, тоже весьма допотопного вида, висела громадная копия картины Серова «Ходоки у В.И. Ленина», а чуть правее – старинная гравюра «Наполеон со стены Кремля наблюдает пожар Москвы». Кроме живописи, стены украшали различные графики и диаграммы с красными и синими стрелами, долженствующими изображать рост производства сельхозпродукции в Верхнеоральском районе. Убранство кабинета осталось, как при предыдущем главе Огурчикове, который хоть и прозывался мэром, но в душе оставался секретарем райкома партии и поклонялся двум великим личностям, которые были представлены на стенах.
– Обстановочка в стиле Двадцатого съезда, – обозначил Дробот результаты своих наблюдений.
– Я тут совсем недавно, – стала оправдываться Людмила Сергеевна. – Это еще до меня…
– Да я понимаю… – небрежно заметил Сашка. – Но даже дивана здесь не наблюдается. Прежний хозяин был глубоким стариком? Тогда вообще непонятно…
– Диван имеется, – с едва заметной улыбкой отозвалась Людмила Сергеевна, кивнув на незаметную дверь в одном из углов кабинета. – Уголок отдыха, так сказать…
– Тогда проследуем туда, – тут же предложил Сашка.
– Зачем? – прикинулась ничего не понимающей Людмила Сергеевна.
– Как зачем?! Мы же, помнится, договаривались. Вот я и приехал…
– Сначала дело.
– И я об этом же.
Сашка подошел к неприметной двери, отворил ее и, щелкнув выключателем, заглянул внутрь.
– Стиль все тот же, канцелярский, – констатировал он. – Но ничего… Сойдет. Главное – диван есть. Давай, Людочка, в темпе. Еще дел полно. – И Дробот хлопнул Людмилу Сергеевну по объемистому заду…
Минут через пятнадцать, когда оба привели себя в порядок, Сашка спросил:
– А каким образом, мадам, вы так стремительно поднялись по служебной лестнице? Я названиваю в местный горздрав, а там говорят: «Людмила Сергеевна нынче руководит всем городом». Что случилось? Каким образом ты проникла на самый верх?
– С тех пор, как мы виделись с тобой, произошло много разных событий, – уклончиво ответила Людмила Сергеевна.
– Надеюсь, не мой подопечный стал их причиной?
– Отчасти именно он.
– Значит, его присутствие в вашем городе тебе только на пользу. Может, и забирать его не стоит?
Людмила Сергеевна пожала плечами:
– Ты знаешь, его нейтрализовали. Мой предшественник. По-своему, по-казацки…
– Это как?
– Выпорол.
– Радикально! У вас что же, телесные наказания практикуются? Я обратил внимание на объявление на заборе… Кажется, это был приказ.
– Я же говорю, это мой предшественник дурил. Начальник местных казаков.
Сашка указал на картину с Ильичем, сноп и знамя:
– Неужели это его стиль?
– Да нет… Тот – коммуняка, а после него был казак…
– Что же с твоими предшественниками случилось?
– Несчастные случаи.
– С обоими сразу?
– Ну, не сразу… Словом, пострадали люди.
– А ты сама-то не опасаешься подобного исхода?
– Волков бояться – в лес не ходить, – бойко ответствовала Людмила Сергеевна.
– И кто же тебя назначил в мэры?
– Э-э… Да, как сказать… Вроде я сама себя назначила.
– Сама?! Ну, ты молодец! Узурпировала, значит, власть. А меня-то главным так и не назначили. Говорят, моральный облик хромает.
– А разве не так?
– Ну… Есть немного.
– А что касается власти… Не то чтобы вовсе узурпировала. Просто решила, коли власть валяется бесхозно, почему бы ее не поднять.
– Н-да. Есть женщины в русских селеньях…
– Не смейся. Чем я хуже коммуняки и самозваного казачка?
– Я и не говорю, что хуже. Ты лучше, намного лучше… Ну, да ладно. Это ваши проблемы. Показывай, где находится мой больной.
– Послушай, Саша. Тут у нас еще один клиент для тебя имеется.
И Людмила Сергеевна поведала о происшествии в семействе Соколовых. По мере рассказа Дробот недоверчиво качал головой и скептически усмехался.
– Мальчик встал из могилы и пришел домой. Первый раз о подобном слышу. И ты сама его видела?
– Не то чтобы видела, а рассказывали.
– И ты поверила?
– Тот, кто рассказывал, врать не будет.
– А ну поехали, посмотрим…
– Слушай, Дробот, я бы не хотела там появляться. Интересно, конечно, глянуть. Но не могу. Была бы я по-прежнему горздравской дамой, тогда конечно же взглянула. А нынче не могу! Положение, знаешь ли, обязывает.
– Да уж, конечно… – хмыкнул Сашка.
– Так что ты уж сам… Провожатого я тебе дам. Съездишь к Соколовым, а потом своего больного заберешь…
– Ты говоришь, его выпороли? Сильно? Он траспортабельный? Ехать ведь довольно далеко. Растрясем бедолагу…
– Обработали его крепко. Но, насколько я знаю, в больницу не положили. В доме своих приспешников лежит. Народными средствами лечат.
– Это какими же? Самогоном, что ли?
– Вот уж не знаю.
– Ладно поеду… Давай провожатого. Да смотри не забывай. При случае я еще как-нибудь наведаюсь. Не возражаешь?
Людмила Сергеевна хихикнула, но промолчала. Вместо ответа она по селектору приказала Шурочке найти Кузьмича и пригласить его к ней в кабинет.
– Это кто же такой? – полюбопытствовал Дробот.
– Здешний завхоз. Незаменимая личность. Он и гвоздь вколотит, и лампочку заменит, и за бутылкой при необходимости сбегает. Словом, Фока – на все руки дока.
Вскоре прибыл Кузьмич, невысокий плотный старик с угодливой улыбкой на круглом, масляном лице.
– Задание тебе будет, дед, – тоном руководителя произнесла Плацекина. – Покажешь доктору, где живут Соколовы. Знаешь?
Старик кивнул.
– Но сначала отведешь в тот дом, где выпоротый находится. Понял?
– Так точно! Все исполню в лучшем виде.
Дробот попрощался с Людмилой Сергеевной, и они с Кузьмичом спустились во двор и сели в микроавтобус. Следом залезли курившие во дворе санитары.
– Вы откуда? – спросил словоохотливый старец у одного.
– Из соцгородского дурдома, – сообщил тот. – Приехали вот за больным.
– За каким больным?
– Сбежал от нас еще весной. Теперь, говорят, у вас обретается.
– Это тот, которого высекли?
– Не знаю. Может, и тот. Доктор разберется.
– Показывай, куда ехать, – обратился Дробот к Кузьмичу.
Вскоре микроавтобус с красными крестами поравнялся с картошкинским подворьем. Забор вокруг дома оказался весьма низким и ветхим, и Дроботу с переднего сиденья было хорошо видно, что на нем происходит. На скамейке у порога сидели два человека, одного из которых Дробот тотчас узнал. При виде подъехавшей машины знакомый ему гражданин поднял голову. Дроботу показалось, что и его личность опознана. Однако полной уверенности у него не имелось.
– Тот, что справа сидит? – спросил доктор у проводника.
– Точно. Он самый, который смуту сеет…
– Ладно, – отозвался Дробот. – Еще успеем забрать, а пока отправляемся по второму адресу.
– К Соколовым, что ли? – спросил Кузьмич, увидев, что доктор повернулся в его сторону. – Поезжай прямо, потом сразу направо. С этими Соколовыми лихие дела творятся, – продолжал болтать старик. – Мальчонка ихий, вишь ты, с кладбища домой притопал. Весь в земле, а в башке гвозди. Мальчонка помер, а потом явился.
– Брешешь, дед, – лениво процедил один из санитаров.
– Вот тебе крест святой! – побожился Кузьмич. – Самолично видел. Стоит у порога. Мордочка мертвая, глазенки мертвые, а из головки ейной гвоздочки торчат дюймовые. Не верите, сейчас сами увидите.
Минут через пятнадцать микроавтобус подъехал к дому Соколовых. Ехать пришлось медленно, то и дело сигналя, поскольку улица перед домом была запружена зеваками. Наконец машина приблизилась к воротам и остановилась.
– Вы пока оставайтесь здесь, – приказал Дробот санитарам, – а ты, старик, иди вперед, будешь за провожатого.
Сашка и Кузьмич вышли из микроавтобуса. При виде белого халата толпа расступилась. Кузьмич толкнул незапертую калитку, и парочка оказалась в соколовском дворе.
– Вон он, – провожатый указал на ребенка, неподвижно стоявшего перед крыльцом, но сам дальше калитки не двинулся.
Дробот приблизился к мальчику и с любопытством оглядел его.
«Загримирован, – тут же пришло в голову. – Иначе этого просто не может быть».
Ребенок действительно выглядел ужасающе. Лицо его имело сплошной синюшный цвет, глаза выглядели, как белки сваренного вкрутую яйца, рот приоткрыт, и оттуда сочилась вязкая черная жидкость. Но главное было даже не в этом. Из головы, из рук и из ног малютки торчали здоровенные гвозди.
Дробот, преодолевая отвращение, ткнул ребенка пальцем в щеку и тотчас ощутил могильный холод. При этом мальчик даже не пошевелился.
– Ничего себе! – только и смог произнести Сашка.
– Я же говорил! – воскликнул Кузьмич. – А вы не верили…
– Позови санитаров, – приказал Дробот.
Он обошел вокруг ребенка, потом наклонился над ним. От мальчика разило смрадом разложения. Теперь не оставалось никакого сомнения, что перед ним труп. Неясным оказалось и другое: каким образом мертвое тело стояло на земле.
«Привязан, – решил Дробот. – В землю вбиты колья. Мальчик привязан к ним, а сверху это все замаскировано штанишками». Он довольно сильно толкнул ребенка в грудь. Внутри мертвеца что-то отчетливо хлюпнуло. Малютка сдвинулся с места, покачнулся и чуть не упал. Стало ясно: никто его не привязывал. Глаза у Дробота полезли на лоб. Разинув рот, он ошеломленно взирал на труп.
Появились санитары. Дробот указал им на ребенка.
– Видели что-нибудь подобное?