– Я разговаривала с ними пару дней назад.
– Насчет ребенка? Или Алекса?
– И о том, и о другом.
– Что они сказали?
– Они в панике, хотели срочно вернуть меня домой, – говорит она. – Мне пришлось снова объяснять, почему это невозможно. – Она садится, одергивая футболку. – Мама расплакалась, а потом связь прервалась. Мне нужно попытаться позвонить им сегодня, но я не уверена, смогу ли с этим справиться. Знаешь, иногда легче разбираться со всем в одиночку? – Каро смотрит на меня, ища подтверждения своих слов. – Ты просто можешь пережить свои проблемы, но почему-то, когда сталкиваешься с реакцией других, становится только хуже.
Я киваю, впитывая истинность ее слов. Вспоминая собственную тягу к изоляции после аварии, то, как тяжело мне было находиться в обществе сестры, коллег, друзей, выносить постоянный груз их сочувствия и обеспокоенности. Они хотели как лучше, я знаю. Они попросту переживали.
Но были времена, когда я хотела закричать.
– Мне нужно тебя осмотреть, – говорю я. – Убедиться, что с вами обоими все хорошо.
– Но это не так, да, Кейт? – Свежие слезы начинают катиться по щекам Каро. – Что мы будем делать насчет Алекса?
Я думаю притвориться, что не понимаю, но это было бы нечестно.
– Я не знаю, – признаю я.
– Я пыталась поговорить с Сандрин. Сказала ей, что Алекс никогда бы не покончил с собой. Я говорила, что кто-то сделал с ним это.
– И что она ответила?
– По сути, ничего. Просто что будет полное расследование, как только АСН сможет отправить сюда команду. – Каро снова с отвращением качает головой. – Но что мы должны делать до этого? Кто бы его ни убил, он все еще тут. Как мы можем быть уверены, что кто-либо из нас в безопасности?
– Но, Каро… – я вздыхаю, озвучивая вопрос, который терзал меня всю неделю. – Зачем кому-то убивать Алекса?
– Разве не очевидно? – Она глазеет на меня так, будто я торможу. – Он знал всякое, Кейт. Копался в смерти Жан-Люка. Черт, половина станции слышала, как он на тебя кричал тогда в гостиной – все обсуждали то, что он сказал.
О боже. Почему я взялась за разговор с Алексом в открытую? Если Каро права, если бы я не пошла к нему, не задала те вопросы о Жан-Люке, он мог бы быть все еще жив сегодня. Слезы стыда и вины щиплют глаза, и я пристыженно отворачиваюсь.
– А тем временем никто ничего не делает, – продолжает Каро, не замечая моей взволнованности. – Кто-нибудь вообще проверял местность, где нашли его тело? Искали ли следы в снегу? Улики?
– Дрю и Люк выезжали туда, – откашливаюсь я, пытаясь взять себя в руки. – Я спрошу у них. – Стоит ли упоминать синяки на лодыжках Алекса? Я задумываюсь. Или о дыре в его рубашке? Нет. Последнее, чего я хочу, так это еще больше раздраконить Каро.
– Как насчет его браслета? – спрашивает она. – Что было на нем?
– Он не надел его. Мы не знаем, где он.
– Но ты все равно можешь проверить данные, не так ли?
– Я пытаюсь, – говорю я. В самом деле, я открыла файл вчера, но не смогла расшифровать его. Мне придется попросить Тома или Роба помочь мне. Но нужно быть осторожнее; если Сандрин учует, что я копаю за ее спиной, я отлично могу представить ее реакцию.
Каро наклоняется и хватает мою руку, крепко сжимая.
– Я должна это сделать, Кейт. Я должна это сделать ради Алекса, но я не справлюсь одна. Мне нужна твоя помощь. Пообещай, что поможешь мне узнать правду.
Я смотрю на нее, сомневаясь. Потом отгоняю опасения.
– Я отслежу данные завтра и поговорю с Дрю или Люком. Но ты должна мне пообещать кое-что взамен, хорошо? Что ты не будешь пытаться разбираться сама. Что поставишь свое здоровье на первое место.
Она кивает, но я пожимаю ее руку, подчеркивая свои слова.
– Я серьезно. Ты пережила сильный стресс, Каро, и это не идет на пользу ни тебе, ни ребенку. Ты должна помнить об этом, потому что Алекс не хотел бы, чтобы что-то плохое случилось с кем-то из вас.
Каро колеблется, будто собираясь возразить. Потом ее поникшие плечи выдают, что она сдалась.
– Хорошо. Но ты же расскажешь мне сразу, как что-то узнаешь, не так ли?
Я киваю, в то же время думая, то ли это обещание, которое я смогу сдержать. Я не готова рисковать еще больше.
Переходи этот мост, когда доберешься до него, решаю я, обнимая ее, и ухожу.
Глава 23. 3 июля, 2021 года
Я провожу остаток дня в кровати, приглушив освещение, поваленная очередной убийственной мигренью, едва отступившей после двойной дозы «Трамадола». Хуже боли только сопровождающий ее упадок настроения. Я чувствую себя так, будто живу в этом маленьком давящем пузыре вечно, моя прошлая жизнь отдаляется, как сон, оставляя подкрадывающуюся уверенность в том, что я никогда не покину это место.
Иррационально, конечно. Но тяжело отогнать эту мысль.
Наконец-то засыпаю, и на следующее утро я уже чувствую себя достаточно хорошо, чтобы взяться за завал работы, скопившейся за десять дней после смерти Алекса. Я должна выполнить свое обещание и проверить данные с браслета Алекса, но сначала нужно обновить еженедельные анализы крови. Я начинаю с Элис, которая всегда приходит добровольно, без привычных гримас и пререканий, что я получаю от остальных.
– Как ты? – спрашиваю я, готовя иголку и шприц.
– Нормально, – пожимает плечами она.
Едва заметные синяки под ее глазами говорят от обратном, но я не настаиваю. Как любой хоть немного стóящий доктор, я знаю, что нужно позволить людям прийти к тебе, не наоборот.
– Могу я кое-что спросить? – спрашиваю я.
Элис кивает.
– Ты не против вспомнить, что случилось, когда ты нашла Алекса? – Я закатываю рукав, достаю антисептическую салфетку и протираю внутреннюю часть ее локтя.
– Зачем? – Она морщится, когда я ввожу кончик иглы под ее бледную кожу.
– Мне нужно составить полный отчет для команды АСН, – лгу я, надеясь, что она не посоветуется насчет этого с Сандрин.
Элис отворачивает голову, когда я ввожу иглу в вену.
– Я думала, Сандрин уже это сделала, – говорит она, когда я оттягиваю поршень и шприц начинает наполняться кровью. – Я имею в виду, отчет в АСН.
– Она-то сделала, но мне нужно убедиться, что я включила все с медицинской точки зрения.
Ее миловидное лицо остается непроницаемым, когда я вытаскиваю иглу и прикрываю крохотную ранку пластырем. Иногда Элис невозможно понять, нельзя точно сказать, о чем она думает.
Наконец она вздыхает, приходя к некоторому выводу.
– Соня плохо себя чувствовала, когда пошла спать тем вечером. – Она опускает рукав. – У нее болит живот, если она выпивает слишком много вина, поэтому я решила запустить шар вместо нее.
– Ты знаешь, как это делать?
– Это довольно просто. Соня показывала мне на случай, если она не сможет. Как снять показатели тоже, в метеорологической будке.
– Эта информация разве не собирается автоматически?
– Собирается, – подтверждает Элис, – но мы проверяем и вручную, чтобы убедиться, что нет сбоев.
Я киваю. Звучит логично. Половина вещей, которые мы делаем на базе, необязательны, но полезны для поддержания какой-то рутины в постоянной темноте. Мы все находим способы чем-то себя занять.
– И что случилось? – подбадриваю я. – Как ты… – Я не хочу говорить «нашла тело». Это кажется таким жестким, почти излишне клиническим.
– Я провела фонарем по снегу. Как обычно.
Нет нужды спрашивать зачем. Я очень хорошо могу понять это зловещее ощущение пребывания во тьме, особенно когда не светит луна. Неотступное чувство, что ты не один.
Глупо, да, но таков самый примитивный страх.
– Тогда ты его увидела? – спрашиваю я.
– Я заметила нечто темное у подножия башни. Я не смогла понять поначалу, что это было. Подошла поближе, и тогда… я попыталась привести его в чувство, потом по рации позвала на помощь. Но никто не принимал сигнал, так что мне пришлось возвращаться. Его занесло снегом, понимаешь. И я знала… – ее щеки краснеют, она откашливается, – я знала, что он провел там уже какое-то время, и не было ничего, что я могла сделать.
Она смотрит на меня, ожидая подтверждения, что поступила правильно.
– Он был мертв уже несколько часов, – говорю я. – Тебе не за что себя винить.
Элис понемногу расслабляется. Она боялась что я и все остальные осуждают ее. Неудивительно, что она не решалась говорить.
– Ты заметила что-то еще? – спрашиваю я. – Какие-то следы на снегу?
Она качает головой.
– Но было достаточно ветрено, любые следы быстро бы замело. Я едва могла видеть путь обратно к станции.
– Ничего странного?
Элис обдумывает мой вопрос, пока я достаю тонометр и прикрепляю к ее руке.
– Ничего, кроме того, что он, ну, был так легко одет. – Без предупреждения она морщится и начинает плакать. – Это было ужасно, Кейт, – всхлипывает она, – видеть, как он там лежит практически голый, замерзший. Я не могу спать, потому что постоянно думаю об этом.
Я снимаю манжету тонометра и протягиваю ей салфетку, мысленно коря себя. Бедная женщина травмирована, да и кто может ее винить? Мне стоило понять это раньше, убедиться, что она справляется с этим.
Мне нужно проверить Дрю, думаю я. Люка тоже. Их, вероятно, шокировало все это, когда они переносили тело, а эффекты травмы могут появиться через какое-то время.
– Это, должно быть, было ужасно, – успокаивающе говорю я Элис, представляя, как пугающе оказаться в одиночестве на льду перед трупом коллеги. – Но, честно, Элис, нет абсолютно ничего, что ты могла бы сделать.
Она кивает, берет салфетку и вытирает глаза.
– Зайди потом еще раз, ладно? – предлагаю я ей. – Я дам тебе несколько таблеток снотворного, чтобы ты могла как следует отдохнуть. И если тебе нужно поговорить, ты знаешь, где я.
– Спасибо, Кейт. – Она благодарно меня обнимает.
Я нахожу Дрю в тренажерном зале, он на полную мощь разогнался на беговой дорожке с наушниками в ушах. Я обхожу тренажер спереди и машу ему.
– Кейт. – Он сбрасывает скорость до шага и улыбается в ответ. – Ты в порядке?