Я ехала дальше.
– Серьезно, ты едешь слишком быстро.
– Отцепись, Бен.
В тот момент появилась лисица, выскочившая из-за деревьев на дорогу. Она замерла, блеснув глазами в свете фар, растерянная от ослепившего ее сияния. Глядя прямо на меня, как будто пытаясь что-то сказать.
Я увернулась, пытаясь объехать ее. И все изменилось навсегда.
– Кейт? – Каро обеспокоенно разглядывает меня. – Кейт, мне так жаль.
Я понимаю, что плачу. Судорожно всхлипываю.
– Ты в порядке? – снова спрашивает она.
Я опять прочищаю горло.
– Не совсем.
Она долго и неотрывно смотрит на меня.
– Это не твоя вина, ты же знаешь.
Я качаю головой и отворачиваюсь.
– Я ехала по меньшей мере сто километров в час, – говорю я ей. – Бен умер мгновенно, когда мы врезались в дерево. Я сломала ногу, мне разорвало селезенку, и мое лицо хлестнуло веткой, которая прошла через лобовое стекло. – Пальцы инстинктивно находят шрам, след на моей щеке.
Моя метка.
Постоянное напоминание о моей вине.
– Дерьмо, – шепчет Каро. – Он умер?
– У «Скорой помощи» ушло несколько часов на то, чтобы достать нас из машины, – продолжаю я ломающимся от всплывающих воспоминаний голосом. – Я отключилась на какое-то время, затем очнулась в машине «скорой». Нас отвезли в ту неотложку, где я работала.
Я смотрю на Каро в сумерках керосиновых ламп.
– Это был чуть ли не худший момент – увидеть лица коллег. Тогда я поняла, что Бен умер, по их лицам, по жалости и сочувствию в голосах.
Взгляд Каро не меняется.
– Ты ведь знаешь, что это не твоя вина, да? – повторяет она.
Я решительно качаю головой:
– Но это неправда, не так ли? В лучшем случае, я была неосмотрительна. Мне нужно было остановиться. В худшем… – Я останавливаюсь. Об этом лучше не думать.
Там прячется безумие.
– В худшем что? – мягко уговаривает Каро. – Кейт, расскажи мне.
Я зажмуриваю глаза. Заставляю себя озвучить мой потайной страх, преследующий меня днями и ночами. Я сделала бы что угодно, чтобы облегчить эту боль.
– Вдруг это не был несчастный случай? – шепчу я. – Что, если это сделала я? Нарочно.
– Что ты имеешь в виду? – хмурится Каро.
Я снова сглатываю, вытираю слезы.
– Иногда, когда я не могу заснуть, когда лежу без сна, я начинаю думать, вдруг я сделала это намеренно?
– Ты сделала это намеренно? – Она хмурится еще сильнее. – Навредила и себе, и Бену?
Я киваю, вспоминая эти яркие глаза в свете фар. Иногда я думаю, не вообразила ли ту лисицу сама. Была ли она там? Или я выдумала ее после аварии, чтобы снять с себя вину? Оправдать себя.
Я откашливаюсь:
– Хуже всего, я никогда не узнаю наверняка, не так ли?
Каро наклоняется вперед, боль мелькает на ее лице и тянется к моей руке.
– Кейт, послушай. – Ее пальцы сжимают мои. – Я знаю, ладно? Я абсолютно уверена, что ты никогда бы намеренно никому не навредила, как сильно бы ни разозлилась или расстроилась. Ты просто не такая.
Я недоверчиво глазею на нее. Неожиданно ребенок тихо хныкает, кривясь, и Каро отпускает меня, чтобы посмотреть на малышку. Она беззвучно плачет с минуту, прежде чем засыпает снова.
Колики, решаю я. Эта крохотная пищеварительная система начинает работать.
– Ты думала, как ее назвать? – смотрю я на Каро.
– Да.
– Скажешь мне?
– Тебе разве нужно спрашивать? – улыбается Каро. – Я назову ее Кейт.
Мои глаза округляются, и мне снова приходится сглотнуть, прежде чем могу заговорить.
– Для меня это честь. Спасибо.
– Кейт Луиза, – добавляет Каро. – Луизой зовут сестру Алекса. Я подумала назвать ее Александрой, но это показалось немного… ну… слишком.
– Кейт Луиза. Красиво.
Я разглядываю их несколько секунд, а потом встаю.
– Вам обеим нужно хорошенько отдохнуть. Если тебе нужно будет еще обезболивающее, дай знать.
– Куда ты? – нервно спрашивает Каро.
– Недалеко, – успокаиваю ее я. – Просто соберу немного снега. Растоплю для нас воды на печке. Потом найду что-нибудь поесть и посмотрю, есть ли у нас еще топливо.
Каро опускает голову на подушку.
– Я говорила серьезно, Кейт, – бормочет она. – Тебе не за что себя прощать. Ты должна это отпустить.
Я смотрю ей в глаза несколько секунд и киваю.
– Я попробую, обещаю.
Взяв один из фонариков, я выбираюсь в пробирающий до костей мороз главной палатки, здесь, наверное, минус двадцать или тридцать. Я рыскаю по кухне в поисках контейнеров для снега, но все слишком маленькое. Проверив все шкафчики, не нахожу ничего больше кастрюли.
Наверняка где-то здесь есть пластиковое ведро или миска. Я открываю дверь в ящик под раковиной, но, когда уже собираюсь закрыть ее, замечаю металлический блеск за трубой.
Сгибаясь, я свечу внутрь фонариком. Что-то серебристое отражает свет. Я запускаю туда руку и вытаскиваю предмет из укрытия, не веря своим глазам.
Ноутбук.
Дорогой, судя по виду, тонкий и изящный. Я встаю на четвереньки и еще раз освещаю внутренности ящика, ища что-нибудь еще. Я замечаю блокнот в бордовой обложке и маленький предмет в черной коробке. Запустив руку внутрь, я достаю их из-за труб, которые скрывали их из вида. Маленький предмет оказывается телефоном в откидном чехле – мобильник Алекса, понимаю я, вспоминая, как он играл на нем в гостиной.
Я стаскиваю перчатки, открываю блокнот и свечу на страницы. Мелкий аккуратный почерк на французском, записи выполнены перьевой ручкой.
Сомнений быть не может.
Я нашла блокнот Жан-Люка.
Глава 46. 9 июля, 2021 года
Дрожа, я смотрю на блокнот, пальцы уже так онемели от холода, что я едва могу его держать. Хотя я отчаянно хочу прочитать его, я не осмеливаюсь возвращаться в нагретую комнату, не желая беспокоить Каро и ребенка.
Кроме того, мне нужно сфокусироваться на этом в одиночестве, не отвлекаясь.
Поэтому я беру спальный мешок и закутываюсь в него, расположившись на одной из кроватей в основном общежитии, используя фонарик, чтобы просмотреть страницы, испещренные французскими буквами. К моему удивлению, я понимаю почти все – Жан-Люк был старомодным, в его речи нет сленга или сложных идиом.
Как и на видео, все ранние записи отражают его восторг, радость, что он снова в Антарктике.
Передовой проект! Для меня это такая честь! Я так рад снова оказаться на льду, в этой красивой нетронутой местности. Она согревает мне сердце, как ничто другое.
Я пролистываю страницы, подмечая даты каждой записи. Как и ожидалось, по мере приближения к смерти его тон меняется. Это уже другой Жан-Люк. Мрачный и серьезный. Встревоженный.
Меня всегда беспокоила смерть Н. Почему молодая девушка бродила одна в темноте? Я не могу забыть слезы, замерзшие на ее щеках, ее порванную одежду. Как это объяснить? У меня было ощущение, что в этом есть что-то большее, но мнение гостевого доктора не имеет особого значения на большой базе США.
Я читаю дальше с подступившим к горлу комом. Много описаний экспериментов. Звонков домой жене Николь, рассказы о том, как учатся дети в школе. А потом я наконец-то нахожу, что искала.
Теперь мне трудно вспомнить точные слова А., когда я сказал ему о смерти Н. Глупо с моей стороны сразу их не записать. «Такая трагедия. Особенно потому, что она была беременна». Что-то вроде этого, но я гораздо лучше помню ощущение, которое вызвали у меня эти слова, моя кожа похолодела. То шестое чувство, которое у меня бывает, когда ситуация кажется странной.
Как он об этом узнал? – спросил я себя. Как он узнал о ее беременности?
Я прочел все отчеты медицинской команды – ее срок был около восьми недель, и, по всей видимости, никто из ее друзей на базе не знал об этом. И все же, когда я спросил А. знал ли он ее в Мак-Мердо, он заявил, что только в лицо.
Слова Жан-Люка начинают плыть.
«А.».
Алекс мертв, а Арк никогда не ступал на американскую базу – он несколько раз шутил о том, что ему бы никогда не дали разрешения – этот инициал может значить только… Арне.
О Господи, это он, думаю я, задыхаясь от подступивших слез.
Все это время это был Арне.
Боль в сердце острая, как лед, и у меня уходят все силы на то, чтобы не взвыть от злости, когда я заставляю себя читать дальше. Я нахожу абзац, написанный примерно неделю спустя – всего за пару дней до судьбоносной экспедиции к расщелине.
С. и я сильно поссорились из-за тестов ДНК. Я беспокоюсь, что нас услышали, люди здесь всегда подслушивают. Она отказывается просить АСН. Говорит, что это бессмысленно, там никто не согласится запросить образцы от ребенка Н., не после того, как ее смерть списали на несчастный случай.
Я сказал ей, что не согласен, что стоит попробовать. Она назвала меня параноиком. Параноиком! Иногда эта женщина приводит меня в ярость. Такая неподатливая.
Теперь я не знаю, что делать. Может, С. права и я придаю этому слишком большое значение. Но у меня есть предчувствие насчет А., и я научился слушать свои инстинкты. Я уже встречал таких типов. Убедительных. Никогда не показывающих свою истинную натуру.
Несмотря на это, я не могу настаивать, чтобы она запросила эти тесты. Наверное, я мог бы сам спросить АСН, объяснить мои причины, но рано или поздно об этом узнает С., а она уже создает проблемы из-за наших личных отношений. Я не могу рисковать еще больше. Мне нужно дождаться возвращения из экспедиции, потом попробовать убедить ее снова.
Mon dieu, quel gâchis.
Мой Бог, какой бардак, перевожу я мысленно, пролистывая последние несколько страниц. Ничего примечательного, только еще больше раздумий о его отношениях с женой. Личные размышления, которые я пропускаю, чувствуя неловкость, как будто вмешиваюсь не в свое дело.
Натягивая перчатки, я сижу, теперь дрожа сильнее, пытаясь все это осознать.