Стритер рассмеялся.
– Да, точно.
– Возможно, вместо химии стоит принимать больше обезболивающих. Или можете заключить со мной сделку.
– Я ведь уже сказал, что не смогу быть вашим клиентом, пока не узнаю, что у вас за товар.
– Ну, большинство считают его шарлатанским зельем. – Улыбнувшись, Элвид постучал ногами под столом. Стритер с некоторым удивлением отметил, что тень у толстяка такая же худосочная и немощная, как у него самого. Вероятно, на закате все тени кажутся тоньше, особенно в августе, когда вечера становятся более долгими и менее приятными.
– Не вижу флакончиков с вашим снадобьем.
Навалившись грудью на столешницу, Элвид внезапно принял деловой вид.
– Я торгую, так сказать, увеличениями. Удлиняю, наращиваю, продлеваю…
– То есть вы не зря выбрали для торговли именно продолжение Харрис-авеню.
– Никогда об этом не думал, но, пожалуй, вы правы. Хотя иногда сигара – просто сигара, а совпадение – просто совпадение. Каждый мечтает что-нибудь увеличить, мистер Стритер. Юной деве, помешанной на шопинге, я предлагаю продлить отсрочку по кредитке, а мужчине с маленьким пенисом – увы, генетика порой жестока – увеличить член.
Стритер поразился простоте и размаху. Впервые за месяц – с тех пор, как ему сообщили диагноз, – он забыл, что страдает от быстро прогрессирующего рака.
– Шутите?
– Пошутить я люблю, но только не о деле. В свое время я продал десятки увеличений членов; в Аризоне меня звали «El Pene Grande» [41]. Это чистая правда, но я не ожидаю, что вы поверите. Коротышки обычно хотят подрасти. Если желаете пышную шевелюру, мистер Стритер, буду счастлив предложить вам наращивание волос.
– А какой-нибудь носач – Джимми Дуранте [42], например, – может заказать уменьшение носа?
Элвид с улыбкой покачал головой.
– Теперь уже вы шутить изволите. За уменьшениями – не ко мне. Я специализируюсь на увеличениях, это очень американский продукт. Я продавал страдающим от несчастной любви средство, усиливающее любовные чары (иногда его называют «приворотное зелье»); тем, кто не может свести концы с концами, а таких сейчас много, – отсрочку по кредитам; продлевал жизнь находящимся при смерти и даже один раз увеличил остроту зрения парню, который хотел стать военным летчиком, но боялся не пройти медкомиссию.
Стритер развеселился. Он уже и не думал, что когда-нибудь сможет улыбаться. Впрочем, жизнь полна сюрпризов.
Элвид тоже ухмыльнулся, словно радуясь удачной шутке.
– А еще, – добавил он, – я всучил отсрочку безумия одному художнику – кстати, весьма талантливому. Задорого.
– И почем, стесняюсь спросить?
– Я попросил у него картину, она теперь украшает мой дом. Вы наверняка его знаете: знаменитый итальянец эпохи Возрождения. Если у вас в университете была история искусств, вы его проходили.
Не переставая улыбаться, Стритер сделал шажок назад – так, на всякий случай. Он уже смирился с мыслью о смерти, но не обязательно умирать сегодня. Не исключено, что этот тип сбежал из «Вересковых холмов», психушки для преступников в Огасте.
– Выходит, вы в некотором роде… бессмертный?
– Скажем так, долгожитель, – ответил Элвид. – Собственно, именно к этому я и веду. Рискну предположить, вам требуется продление жизни.
– Но ведь это невозможно, – произнес Стритер, мысленно прикидывая, далеко ли до машины.
– Еще как возможно… но не бесплатно.
Стритер, в свое время много игравший в «Скраббл», сразу представил, как фишки с буквами э, л, в, и, д – Элвид – складываются в другое слово [43].
– За деньги? Или речь о душе?
Элвид замахал на него руками и для пущей убедительности театрально закатил глаза.
– Какая душа? Кто ее вообще видел? Разумеется, за деньги. Пятнадцать процентов от ваших доходов в течение следующих пятнадцати лет. Так сказать, агентское вознаграждение.
– То есть вы можете продлить мне жизнь на пятнадцать лет? – переспросил Стритер. Это же целая вечность, особенно по сравнению с тем, что его ждет сейчас: шесть месяцев рвоты и мучений, а потом – кома и смерть. И некролог, который, разумеется, будет начинаться так: «После долгой и упорной борьбы с раком…» «Яда-яда», как приговаривают в «Сайнфелде» [44].
Эдвид развел руками – мол, кто знает?
– Может, и двадцать получится. В нашем деле нельзя утверждать наверняка: это же не ядерная физика. Но если желаете бессмертия – не обольщайтесь. Я продаю только отсрочку. Все по-честному.
– Мне подходит, – отозвался Стритер. Этот парень его развеселил, почему бы не подыграть. В разумных пределах. Все еще улыбаясь, он протянул руку своему собеседнику. – Пятнадцать лет, пятнадцать процентов. Хотя должен сказать, пятнадцати процентов от зарплаты помощника управляющего банком на «роллс-ройс» не хватит. Разве что на малолитражку.
– Это не все, – сказал Элвид.
– Ну еще бы. – Стритер со вздохом убрал руку. – Мистер Элвид, рад был поболтать, вы скрасили мой вечер, хотя я уж и не думал, что такое возможно. Надеюсь, вам удастся вылечить ваше душевное забо…
– Молчи, дурак. – Элвид все еще улыбался, но улыбка уже не казалась любезной. Он как будто вырос сантиметров на десять и заметно похудел.
Это игра света, подумал Стритер. А внезапно появившаяся вонь – просто запах авиационного керосина, принесенный случайным порывом ветра. Наверняка есть разумное объяснение… но он все же замолчал, как было велено.
– Почему людям требуется отсрочка? Вы когда-нибудь задавались этим вопросом?
– Разумеется, – чуть резковато ответил Стритер. – Я работаю в банке, мистер Элвид. Меня все время просят об отсрочке.
– Тогда вам известно, что отсрочка нужна, чтобы компенсировать нехватку – денег, длины члена, зрения и так далее.
– В этом мире всем чего-то не хватает.
– Верно. Однако даже то, чего нет, имеет свой вес. Более того, отрицательный вес. Если что-то откуда-то убыло, оно должно где-то прибавиться. Банальная физика. Так сказать, физика сверхъестественного.
Стритер заинтересованно воззрился на Элвида. Мимолетное впечатление, будто тот стал выше ростом (а в улыбке прибавилось зубов), исчезло. Перед ним стоял низенький тучный тип, в бумажнике у которого, вероятно, лежит зеленая медицинская карта – если не из «Вересковых холмов», то из психбольницы «Акадия» в Бангоре. Только есть ли у него бумажник? Бредит он, конечно, залихватски – заслушаешься.
– Могу я перейти прямо к делу, мистер Стритер?
– Пожалуйста.
– Вам нужно на кого-то перенести этот вес. Простыми словами, если хочешь избавиться от дерьма, наложи под дверь соседу.
– Понимаю. – Еще бы. Чего тут непонятного?
– Но это должен быть не просто случайный человек. Нельзя принести в жертву абы кого. Нужен тот, к кому вы испытываете ненависть. У вас есть кто-нибудь на примете, мистер Стритер?
– Скажем так, я не фанат Ким Чен Ира. А еще я считаю, что для подонков, подорвавших наш эсминец «Коул» [45], тюрьма – слишком мягкое наказание. Но вряд ли…
– Говори серьезно или вали, – резко произнес Элвид. Он опять стал казаться выше. Наверное, побочный эффект от таблеток, предположил Стритер.
– Если вы имеете в виду мою частную жизнь, то таких нет. Есть люди, которые мне не нравятся, – например, моя соседка миссис Денбро вечно забывает закрыть крышку мусорного бака, и когда дует ветер, дерьмо разлетается по моей лужай…
– Переиначивая слова покойного Дино Мартино [46], каждый из нас порой кого-то ненавидит.
– А вот Уилл Роджерс [47] говорил, что…
– Уилл Роджерс – пижон в шляпе, играющий в ковбоя. Если вы ни к кому не испытываете ненависти, нам не о чем разговаривать.
Стритер как следует обдумал слова Элвида и, опустив взгляд, произнес слабым, незнакомым голосом:
– Пожалуй, я ненавижу Тома Гудхью.
– Кто он вам?
Стритер вздохнул.
– Мой лучший друг с начальной школы.
На секунду воцарилось молчание, потом Элвид гулко расхохотался. Он вышел из-за стола, хлопнул Стритера по спине (его ладонь ощущалась холодной, а пальцы – длинными и тонкими, а не коротенькими и толстыми), вернулся к складному стулу и, по-прежнему фыркая и хохоча, плюхнулся на него. Его лицо побагровело, текущие по щекам слезы в лучах закатного солнца тоже казались красными, прямо-таки кровавыми.
– Ваш лучший… с начальной школы… ой, не могу…
Элвид зашелся в очередном приступе смеха; он подвывал и трясся, его подбородок, необычно острый для пухлого лица, ходил туда-сюда на фоне безоблачного, но темнеющего неба. Наконец он кое-как успокоился. Стритер подумал было предложить ему платок, но решил, что не хочет марать его о придорожного торговца.
– Великолепно, мистер Стритер, – прохрипел Элвид. – Я смотрю, мы с вами поладим.
– Отлично, – отозвался тот и сделал шажок назад. – Очень рад, что мне уготовано еще пятнадцать лет жизни. Но я припарковался на велосипедной дорожке, а это нарушение. Меня могут оштрафовать.
– Не стоит беспокоиться, – сказал Элвид. – Если вы заметили, с тех пор как мы с вами вступили в переговоры, мимо не проехал ни один частный автомобиль, не то что полиция. Когда я обсуждаю с серьезным человеком серьезную сделку, дорожное движение мне не помеха, уж поверьте.
Стритер тревожно огляделся. Издалека доносился гул машин, едущих по Уитчем-стрит в сторону Апмайл-Хилл, но здесь было совершенно пусто. Естественно, напомнил он себе, после окончания рабочего дня тут всегда свободно.
Но чтобы совсем никого? Ни одной машины? В полночь – да, но не в половину восьмого.
– Расскажите, за что вы ненавидите своего лучшего друга, – ободряюще произнес Элвид.