Это ничего не значит. Просто временное улучшение. Вскоре исчезнет без следа.
– Как мои волосы, – произнес он.
– Что, милый?
– Так, не бери в голову.
– Кстати, раз уж вспомнила про Грейси: Норма звонила. В четверг их очередь звать нас на ужин. Я сказала, что спрошу у тебя, но ты ужасно занят в банке, работаешь допоздна с неблагонадежными ипотеками. Не знаю, захочешь ли ты их видеть.
Джанет говорила спокойным, будничным тоном, но внезапно расплакалась: по ее щекам потекли крупные слезы. За годы брака чувства потускнели, однако в последнее время расцвели заново, совсем как раньше, когда они жили в захудалой квартирке на Кошут-стрит и занимались любовью на ковре в гостиной. Стритер вошел в прачечную, забрал наполовину сложенную рубашку из рук Джанет и обнял ее. Она в ответ крепко прижала его к себе.
– Просто все это очень тяжело и несправедливо, – проговорила жена Стритера. – Но мы справимся. Не знаю как, но обязательно справимся.
– Конечно. И начнем с того, что в четверг пойдем в гости к Тому и Норме, как обычно.
Отстранившись, Джанет взглянула на мужа заплаканными глазами.
– Ты им скажешь?
– Чтобы испортить ужин? Ни за что.
– А ты сможешь поесть и не… – Она приложила два пальца к губам, надула щеки и закатила глаза. Стритер невольно улыбнулся.
– Не знаю, как насчет четверга, но сейчас я бы с удовольствием перекусил, – сказал он. – Пожалуй, соображу-ка я себе гамбургер. Или, может, махнуть в «Макдоналдс»? Привезу тебе молочный коктейль с шоколадом…
– Господи. – Джанет вытерла слезы. – Это чудо.
– Я не стал бы называть это чудом, – сказал доктор Хендерсон Стритеру в среду, – но…
С тех пор как Стритер обсуждал вопросы жизни и смерти под желтым зонтом мистера Элвида, прошло два дня. Завтра должен был состояться еженедельный ужин Стритеров у семейства Гудхью, в их обширном поместье, которое Стритер про себя называл «Дом, который возвел мусорщик». Беседа проходила не в приемной доктора Хендерсона, а в небольшом кабинете амбулатории Дерри. Хендерсон попытался отговорить Стритера от томографии, убеждая, что страховка не покроет процедуру, а результат разочарует. Тем не менее Стритер настоял на своем.
– Что «но», Родди?
– Метастазы рассосались, в легких чисто. Никогда не видел ничего подобного, двое моих коллег, которых я попросил взглянуть на снимки, – тоже. Более того – строго между нами – даже специалист, проводивший МРТ, никогда с таким не сталкивался, а уж он-то всякого навидался. Он предположил, что это просто компьютерный сбой.
– Но я-то себя хорошо чувствую, – сказал Стритер. – Потому и решил сделать исследование. Или в моем организме тоже сбой?
– Тебя тошнит?
– Было пару раз, но мне кажется, это из-за химиотерапии. Кстати, я решил ее отменить.
Родди Хендерсон нахмурился.
– Неразумно.
– Неразумно было ее начинать, дружище. Ты сказал: «Прости, Дэйв, шанс, что ты окочуришься до Дня святого Валентина, почти стопроцентный, так что давай испоганим жалкие остатки твоей жизни, накачав тебя отравой. Если я вколю тебе стоки со свалки Тома Гудхью, вряд ли будет хуже, чем после химии». А я, как дурак, согласился.
– Химия – последний шанс для таких, как… – с оскорбленным видом возразил Хендерсон.
– Хватит заливать, – добродушно отозвался Стритер и вдохнул полной грудью. Хорошо-то как. – При агрессивной форме рака химию проводят не ради пациента. Перед смертью он вынужден терпеть адские муки, чтобы потом, когда он помрет, врачи и родственники могли обняться у гроба и заявить: «Мы сделали все возможное».
– Жестко сказано, – произнес Хендерсон. – Но ты понимаешь, что может быть рецидив?
– Скажи это метастазам. Которых больше нет.
Еще раз взглянув на снимки потаенных глубин Стритера, по-прежнему мелькающих на слайд-шоу, Хендерсон вздохнул. Даже Стритер понимал, что там все чисто, но врач, кажется, остался недоволен.
– Не переживай, Родди, – ласково сказал он, как говорил Мэй или Джастину, когда у них терялась или ломалась любимая игрушка. – Дерьмо случается; чудеса тоже порой случаются. Я читал об этом в «Ридерз дайджест».
– По моему опыту, в кабинете МРТ чудес еще не случалось. – Хендерсон постучал ручкой по медицинской карте Стритера, значительно распухшей за три месяца.
– Все бывает в первый раз, – заметил Стритер.
Вечер четверга в Дерри, летние сумерки. Красные ленивые лучи уходящего солнца заливают три акра тщательно ухоженной и обильно политой земли, которую Том Гудхью имел наглость называть задворками. Стритер удобно устроился в шезлонге, слушая звон тарелок и смех Джанет с Нормой, загружающих посудомоечную машину.
Задворки? Фанаты «Телемагазина» так представляют себе рай.
Здесь был даже фонтан с мраморной статуей. Стритера почему-то особенно бесил именно этот голозадый херувим – разумеется, писающий, как же иначе. Идея, несомненно, принадлежала Норме – в колледже она изучала гуманитарные науки и мнила себя знатоком классического искусства, – но все же смотреть на этого купающегося в закатных лучах мраморного младенца, знать, что тот появился здесь исключительно благодаря мусорным доходам Тома…
Помянешь дьявола (или Элвида, подумал Стритер), он и появится. А вот и Мусорный Король собственной персоной, прихвативший за горлышки две запотевшие бутылки премиального пива «Споттед хен». Высокий и стройный, в рубашке с расстегнутым воротом и потертых джинсах, Том Гудхью будто сошел с рекламы в гламурном журнале. Стритер даже представил слоган: Живи полной жизнью, пей «Споттед хен».
– Решил, ты не откажешься еще от одной, раз за рулем твоя замечательная жена.
– Спасибо. – Стритер поднес бутылку к губам, сделал глоток. Пиво, конечно, выпендрежное, но хорошее.
Гудхью сел. Его младший сын, футболист Джейкоб, принес блюдо с сыром и крекерами. Парень был такой же красивый и широкоплечий, как Том в его годы. Наверное, девчонки-чирлидерши на него так и вешаются, подумал Стритер. Только успевай отбиваться.
– Мама сказала, что это вам понравится, – сообщил отпрыск Тома.
– Спасибо, Джейк. Уходишь?
– Ненадолго. Покидаю фрисби с ребятами на пустыре, пока не стемнеет, потом сяду за уроки.
– На ту сторону не ходите, там полно ядовитого плюща.
– Мы знаем. Пару лет назад Денни обжегся, да так, что его мама приняла ожоги за рак.
– Ого! – сказал Стритер.
– На обратном пути будь осторожен, сынок. Не лихачь.
– Ладно. – Паренек обнял отца за плечи и без малейшего смущения поцеловал в щеку. Стритеру стало горько. Тому Гудхью досталось не только отменное здоровье, роскошная жена и дурацкий писающий херувим, у него еще и красивый восемнадцатилетний сын, которому не стыдно поцеловать отца на прощание, прежде чем уйти гулять с друзьями.
– Славный парень, – с любовью заметил Гудхью, глядя Джейкобу вслед. – Много занимается, хорошо учится, в отличие от своего папаши. Мне повезло, ты всегда меня выручал.
– Нам обоим повезло. – Стритер с улыбкой положил на крекер кусочек сыра бри и бросил в рот.
– Рад, что у тебя хороший аппетит, дружище, – сказал Гудхью. – Мы с Нормой уж начали беспокоиться, все ли с тобой в порядке.
– Лучше не бывает, – ответил Стритер и сделал еще глоток вкусного (и, несомненно, дорогого) пива. – Что-то волосы начали редеть. Джанет говорит, так я выгляжу стройнее.
– Вот уж о чем дамам волноваться не стоит. – Гудхью провел ладонью по своей шевелюре, столь же густой и блестящей, как в восемнадцать лет. Ни одного седого волоска. Джанет Стритер в хорошие дни выглядела на сорок, но в алом свете заходящего солнца Мусорный Король смотрелся на все тридцать пять. Он не курил, не злоупотреблял спиртным и занимался в спортзале, который вел дела с банком Стритера, однако сам Стритер не мог позволить себе абонемент. Средний сын Тома, Карл, сейчас ездил по Европе с Джастином Стритером, и оба развлекались там на деньги Карла Гудхью. То есть на деньги Тома Гудхью.
О всеимущий, имя тебе Гудхью, подумал Стритер и улыбнулся старому другу.
Старый друг улыбнулся в ответ и легонько стукнул горлышком своей бутылки о горлышко бутылки Стритера.
– Жизнь хороша, верно?
– Да, хороша, – согласился Стритер. – Долгие дни, приятные ночи [48].
– Откуда это? – приподнял брови Гудхью.
– Просто в голову пришло. Но ведь так оно и есть.
– Своими приятными ночами я обязан тебе. Знаешь, дружище, мне тут подумалось, я всей жизнью тебе обязан. – Гудхью обвел рукой свои необозримые задворки. – Лучшей ее частью.
– С чего бы? Ты же сам всего добился.
– Сказать правду? – Гудхью доверительно понизил голос. – Я всего добился благодаря женщине. В Библии сказано: «Кто найдет хорошую жену? Цена ее выше рубинов» [49]. Как-то так. Это ведь ты нас познакомил, помнишь?
Стритеру нестерпимо захотелось разбить бутылку о каменные плиты и воткнуть зазубренное, еще дымящееся горлышко старому приятелю в глаз. Однако на его губах вновь заиграла улыбка, он глотнул пива и встал.
– Схожу навещу удобства.
– Пиво не купишь – его можно лишь позаимствовать, – заметил Гудхью и тут же расхохотался, будто сам только что придумал.
– Воистину так, – отозвался Стритер. – Я быстро.
– Ты действительно стал лучше выглядеть, – сказал Гудхью ему вслед.
– Спасибо, дружище.
Закрыв дверь туалета, Стритер нажал кнопку замка, включил свет и – впервые в жизни – залез в чужую аптечку. Первое, что бросилось в глаза – и это чрезвычайно его ободрило, – флакон мужского шампуня. А рядом – пузырьки с таблетками.
Люди, хранящие лекарства в гостевом туалете, сами напрашиваются на неприятности. Ничего интересного в аптечке не обнаружилось: у Нормы – лекарства от астмы, у Тома – атенолол, таблетки от давления и какой-то крем для кожи.
Пузырек с атенололом оказался наполовину пуст. Стритер взял одну таблетку, спрятал в кармане джинсов и нажал на кнопку смыва. Из туалета он выходил с ощущением, будто только что тайком пересек границу чужой страны.