Следующий вечер выдался пасмурным, но Джордж Элвид по-прежнему сидел на обочине дороги под желтым зонтом и смотрел «Инсайд эдишн». Главной темой была Уитни Хьюстон, подозрительно похудевшая вскоре после подписания крупного контракта со студией звукозаписи. Элвид убавил звук пухлыми пальцами и приветствовал Стритера радостной улыбкой.
– Как самочувствие, Дэйв?
– Лучше.
– Точно?
– Точно.
– Тошнит?
– Сегодня нет.
– Как аппетит?
– Отменный.
– Держу пари, ты уже сходил на обследование.
– Откуда вы знаете?
– А чего еще ожидать от преуспевающего банковского служащего? Так ты принес мне что-нибудь?
На мгновение Стритеру захотелось уйти. Засунув руку в карман легкой куртки (вечер выдался прохладным для августа, к тому же он пока еще не набрал вес), он вытащил сложенную салфетку и, поколебавшись, передал Элвиду. Тот развернул ее.
– А-а, атенолол. – Элвид бросил таблетку в рот и проглотил.
Стритер вытаращил глаза.
– Не надо удивляться. Будь у тебя такая нервная работа, как у меня, ты бы тоже принимал лекарства от давления. И от изжоги. Лучше тебе и не знать.
– И что теперь? – спросил Стритер. Даже в куртке его пробрал озноб.
– Теперь? – удивленно протянул Элвид. – Наслаждайся жизнью. Впереди пятнадцать лет. Может, двадцать или даже двадцать пять.
– А счастье?
Элвид лукаво взглянул на него, но Стритер почувствовал в его взгляде холод. И возраст. Внезапно ему стало ясно, что Джордж Элвид занимается своим бизнесом уже очень, очень давно, невзирая на изжогу.
– Если хочешь счастья, все зависит от тебя, Дэйв. И от твоих родных: Джанет, Мэй и Джастина.
Стритер не помнил, чтобы называл Элвиду их имена.
– От детей даже в большей степени. Говорят, дети – залог успеха родителей, но мне думается, именно родители становятся заложниками собственных детей. Если ребенок, например, попадет в аварию… или тяжело заболеет…
– Вы имеете в виду…
– Нет-нет, я вовсе не собираюсь читать мораль. Я бизнесмен, а не персонаж из книги «Дьявол и Дэниел Уэбстер». Просто хочу сказать, что счастье в твоих руках и руках твоих близких. А если думаешь, будто я заявлюсь через пару десятков лет, чтобы заграбастать твою бессмертную душу, то глубоко ошибаешься. Человеческие души – ненадежный товар.
Он говорит, как лиса, которая после множества бесплодных попыток наконец убедилась, что до винограда ей не добраться, подумал Стритер, однако решил придержать свое мнение при себе. Дело сделано, пора поскорее валить отсюда. Тем не менее, он медлил. Ему не давал покоя один вопрос, который, хочешь не хочешь, задать придется. Потому что ничто не бывает бесплатным. Стритер большую часть жизни проработал в банке и издалека мог распознать выгодную сделку. Или учуять: слабый, неприятный душок вроде запаха авиационного керосина.
Простыми словами, если хочешь избавиться от дерьма, наложи под дверь соседу.
Но ведь украсть таблетку от давления не означает наложить под дверь. Не так ли?
Тем временем Элвид принялся складывать зонт, а когда сложил, Стритер с удивлением и разочарованием увидел, что тот вовсе не желтый, а серый, как небо. Лето почти закончилось.
– Большинство моих клиентов полностью удовлетворены и совершенно счастливы. Ты это хотел услышать?
И да… и нет.
– Чувствую, у тебя есть более важный вопрос, – сказал Элвид. – Если тебе нужен ответ, спрашивай, не ходи вокруг да около. Скоро дождь, а я не хочу промокнуть. Только бронхита в моем возрасте не хватало.
– Где ваша машина?
– Ты об этом хотел спросить? – ухмыльнулся Элвид. Его щеки оказались скорее впалыми, а вовсе не пухлыми, в уголках глаз пряталась неприятная – можно сказать, злокачественная – чернота. Он напоминал самого несмешного в мире клоуна, наполовину смывшего грим.
– У вас зубы острые, – глупо произнес Стритер.
– Ваш вопрос, мистер Стритер!
– Том Гудхью заболеет раком?
Элвид на секунду замер с открытым ртом, затем захихикал – хрипло, мелко, скрипуче, как сломанная губная гармошка.
– Нет, Дэйв, – ответил он. – У Тома Гудхью рака не будет.
– Что тогда? Что?
Элвид взглянул на Стритера с таким презрением, что тот весь обмяк, словно кости ему разъело кислотой.
– Какая разница? Ты же его ненавидишь.
– Но…
– Смотри. Жди. Наслаждайся. И возьми вот это. – Элвид вручил Стритеру визитку. На ней была надпись: «ВСЕКОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ ДЕТСКИЙ ФОНД» и адрес банка на Каймановых островах. – Налоговая гавань, – пояснил он. – Перешлешь туда мои пятнадцать процентов. Если надуешь – я об этом узнаю, и тогда горе тебе.
– А если жена спросит?
– У твоей жены собственная чековая книжка. Кроме того, она не лезет в денежные дела и полностью тебе доверяет. Я прав?
– Ну… – Стритер без удивления отметил, что дождевые капли, попадая на руки Элвида, тут же испаряются. – Да.
– Кто бы сомневался. Итак, мы заключили договор. А теперь ступай к жене. Уверен, она встретит тебя с распростертыми объятиями. Затащи ее в постель, засунь ей как следует и представь, что она – жена твоего лучшего друга. Ты ее не заслуживаешь, но тебе повезло.
– А если я захочу все отменить? – прошептал Стритер.
Элвид одарил его ледяной улыбкой, продемонстрировав два ряда людоедских зубов.
– Не получится.
Это было в августе 2001 года, меньше чем за месяц до падения башен-близнецов.
В декабре (а именно в тот самый день, когда Вайнону Райдер задержали за кражу в магазине) доктор Родерик Хендерсон объявил, что Стритер полностью исцелился от рака, и это подлинное чудо современной эпохи.
– Не могу объяснить, как так вышло, – сказал Хендерсон.
Стритер мог, но держал язык за зубами.
Их беседа проходила в приемной Хендерсона. А тем временем в амбулатории Дерри, в том самом кабинете, в котором Стритер некогда разглядывал первые снимки своего чудесным образом исцеленного организма, Норма Гудхью, сидя на том же самом стуле, изучала гораздо менее приятные снимки и в оцепенении слушала доктора, который объяснял ей – максимально деликатно, – что опухоль в ее левой груди – раковая, метастазы затронули лимфатические железы.
– Положение тяжелое, но не безнадежное. – Врач с улыбкой похлопал Норму по холодной руке. – Нужно немедленно начать химиотерапию.
В июне следующего года Стритер наконец получил повышение. Мэй Стритер поступила в аспирантуру Высшей школы журналистики Колумбийского университета. Чтобы отпраздновать это событие, Стритер с женой отправились в долгожданный отпуск на Гавайи. Они часто занимались любовью. В последний день их пребывания на Мауи позвонил Том Гудхью. Связь была плохая, но главное уяснить удалось: Норма Гудхью умерла.
– Мы приедем тебя поддержать, – пообещал Стритер.
Когда он сообщил новости Джанет, та рухнула на кровать и закрыла лицо руками. Стритер улегся рядом, прижал ее к себе. Все равно мы уже возвращаемся домой, подумал он. Хотя ему было жаль Норму (и чуть-чуть жаль Тома), в голову так и лезла поганая мыслишка: они удачно избежали ежегодного нашествия насекомых – в это время в Дерри просто невыносимо.
В декабре Стритер отправил чек на сумму более пятнадцати тысяч долларов во Внеконфессиональный детский фонд. И получил налоговый вычет на благотворительность.
В 2003 году Джастин Стритер попал в список лучших студентов Университета Брауна, а еще – просто ради развлечения – придумал видеоигру «Выгуляй Фидо». Смысл игры – довести собаку от торгового центра до дома, избежав агрессивных водителей, падающих предметов, а также своры безумных старушек, именующих себя Бабки-Собакоубийцы. Стритеру это казалось пустой забавой (даже сам Джастин утверждал, что игра задумывалась как шутка), однако компания «Геймс инкорпорейтед» заплатила их любимому сыну, красавчику с отменным чувством юмора, семьсот пятьдесят тысяч долларов за права. Плюс ежегодные отчисления. Джас купил каждому из родителей по кроссоверу «тойота-хайлендер» [50]– розовый маме, синий папе. Джанет плакала и называла его неразумным, бестолковым, расточительным, чудесным парнем. Стритер сходил с ним в бар «У Рокси» и угостил премиальным «Споттед хеном».
В октябре сосед Карла Гудхью по общежитию в Эмерсоне, вернувшись с занятий, обнаружил того лежащим на кухонном полу. На сковородке еще дымился сэндвич с сыром. Несмотря на юный возраст – всего-то двадцать два года! – у Карла случился инфаркт. Врачи констатировали ранее не выявленный врожденный порок сердца – кажется, слишком тонкая стенка предсердия. Карл не умер – его товарищ умел делать искусственное дыхание. Тем не менее, из-за перенесенной кислородной недостаточности красивый, веселый, физически развитый юноша, еще недавно разъезжавший с Джастином Стритером по Европе, превратился в собственную бледную тень. У него случалось недержание, он мог потеряться в паре кварталов от дома (бедняге пришлось переехать к отцу, еще не оправившемуся от потери жены), а речь стала настолько невнятной, что ее мог разобрать лишь Том. Гудхью нанял для сына медбрата. Тот занимался с Карлом лечебной физкультурой и следил, чтобы он вовремя переодевал штаны. Раз в две недели они выезжали «в город» – как правило, в кафе-мороженое, где Карл неизменно получал фисташковый рожок и размазывал мороженое по лицу, а медбрат терпеливо вытирал его влажными салфетками.
Джанет перестала ездить вместе со Стритером на ужины к Тому.
– Это невыносимо, – призналась она. – Дело даже не в том, что Карл весь трясется и мочится в штаны. Он так смотрит, будто помнит, каким был раньше, и никак не может уразуметь, что же с ним приключилось. И… не знаю… у него в лице такая надежда, что мне кажется, будто жизнь – просто шутка.
Стритер понимал, о чем она, и часто думал об этом во время ужинов со старым другом (после смерти Нормы Том стал заказывать еду навынос). Ему нравилось смотреть, как Гудхью кормит своего увечного сына, и наблюдать выражение надежды на лице Карла. Тот будто пытался сказать: «Все это мне снится, я скоро проснусь». Джанет права, жизнь – просто шутка. Хорошая шутка.