– Нет, – шепчу я, – только не они!
Я смотрю на Эллен, молясь о том, чтобы в этой оболочке осталось хоть что-то от маминой подруги.
– Пожалуйста, – умоляю я, – только не он! Только не он!
Эллен никак не реагирует. Вместо этого она поднимает одну из своих рук и, прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще, с силой опускает ее на мою голову. И становится темно.
20
Я просыпаюсь в своей постели, в голове у меня туман, простыни промокли от пота. В моей руке зеркало, хотя я не понимаю почему. Ох, ладно, это вряд ли что-то значит. Я должна собраться в школу. Я накладываю косметику, стараясь скрыть каждый дюйм шрама от ожога. Важно выглядеть хорошо. Выглядеть как достойная особа, которая готова стать полезной частью общества.
Внизу Олли молча протягивает мне чашку чая, его взгляд рассеян. Папа слишком быстро движется по кухне. Но это совершенно не нужно. Нет необходимости.
– Киеран придет вечером? – спрашивает он у Олли.
– Нет, а зачем бы? – хмурится Олли.
Папа как-то странно улыбается:
– Вы с ним поссорились или еще что-то?
Олли пожимает плечами и отворачивается. У меня такое чувство, что это, возможно, как-то неправильно, однако что-то вползает в мой мозг, говоря, что все так, как надо. Так и должно быть. Олли это не беспокоит. Киеран был лишь эпизодом. Мой брат найдет теперь кого-то куда более подходящего. Я стараюсь не обращать внимания на неуверенность где-то внутри. Мне она не нравится. Не хочу чувствовать себя неуютно. Я же именно поэтому замазываю свой шрам. Шрам, который появился только потому, что я была слишком упряма и не заводила друзей. Мне следовало быть полюбезнее с Дженни. Должно быть, она была права во всем, раз так нравилась всем.
Дорога в школу проходит без происшествий. Я прилагаю больше усилий, чем всегда, чтобы выглядеть обычной. Почему я не делала этого прежде? Снова упрямство. Глупое желание выделиться. Быть не такой, как все. Как будто одна ничего не значащая девушка может обладать какой-то силой.
Но ты ею обладала. И обладаешь. Борись, Ферн!
Я трясу головой. Тревожащие воспоминания о лошадях и Лондоне, знакомом и незнакомом одновременно, всплывают на поверхность моего перемазанного сладкой патокой ума. И еще какое-то лицо. То, которое пробуждает во мне смешанные чувства… У меня возникает впечатление, что это обладатель сильного ума. Глаза как расцвет теплой весны. Нет-нет, это должно быть ошибкой. Я не помню его имени.
Ферн!!! – кричит он, протягивая мне руку сквозь разрыв миров, который должен закрыться. – Прекрати это, Ферн!
Поезд со скрежетом останавливается у Вестминстера, и я выхожу, смешиваясь с другими пассажирами. Справа, слева, все идут, и блаженство одинаковости помогает мне забыть мысли, которых быть не должно. Справа, слева, слева, справа… Я иду за молодой женщиной, ее темные волосы аккуратно раскачиваются в такт нашим шагам. И мне становится грустно, когда приходится повернуть в другую сторону, чтобы попасть в колледж Боско, хотя грусть – совершенно бесполезная эмоция. Вообще-то, все эмоции бесполезны. Они не продуктивны. А продуктивность – это ключ. Вперед, вверх, вместе с остальными людьми. Общая цель. Один голос. Это так успокаивает.
Я все утро спокойно сижу на своем месте, записывая лекцию учителя слово в слово. У меня в сумке какая-то лишняя тетрадь – с наклейкой «Рыцарская книга». Я смутно припоминаю, что она имеет какое-то отношение ко сну и снам. Но она мне больше не нужна. Я бросаю ее в мусорный бак, уходя на обеденный перерыв.
В какой-то момент я обнаруживаю, что сижу на своей обычной скамье. Ко мне подходит девушка по имени Лотти. Я улыбаюсь ей, но не протягиваю руку, как делала когда-то. Это было бы неправильно, хотя я никак не могу найти причину того, почему это так.
– Лайонел говорит, тебе пришлось сражаться, – шепчет Лотти.
Должно быть, она меня с кем-то спутала. Я не знаю никакого Лайонела.
– Они сейчас ищут способ вернуть тебя и Олли, но ты и сама должна бороться, Ферн.
– Мы с Олли в полном порядке, – говорю я ей, вежливо улыбаясь.
– Самсон хочет, чтобы ты знала: он никогда от тебя не откажется. Он собирается найти тебя в Итхре.
– А где этот Итхр? – спрашиваю я. – Я живу в Стратфорде.
Я отгоняю ползучее чувство, твердящее мне, что я знаю какого-то Самсона, что я знаю Лайонела. Такие чувства ошибочны. Ошибочны, ошибочны, ошибочны. Но, думая так, я гадаю, чей голос повторяет это слово. Лотти вдруг хватает меня за руки, и часть сладкого тумана рассеивается.
– Ты однажды спасла меня, Ферн. А теперь я намерена спасти тебя.
Она рывком поднимает меня на ноги, не обращая внимания на мой протест, и тащит туда, куда, как я знаю, мне ходить не следует. В художественную студию. По моей спине пробегают уколы боли, наказывая за то, что я сюда пришла. Лотти достает из ящика в углу комнаты пачку листов бумаги и раскладывает их на столе. Я закрываю глаза, категорически не желая смотреть на свои проступки, но Лотти меня заставляет. Там нарисовано так много всего… На некоторых рисунках люди – девушка с рыжими волосами и добрым лицом. Близнецы, у них одинаковые глубоко сидящие глаза и одинаковые подбородки. Веселый мужчина, на его плече сидит некое существо – наполовину ворона, наполовину летучая мышь. Когда я смотрю на всех них, у меня возникает боль в груди, а боль в спине становится невыносимой. Мне вроде бы не должно быть дела до всех этих людей, но меня они тревожат, хотя я и не помню их имен. Есть еще рисунки каких-то старых существ, не совсем похожих на людей. Одна из них – женщина-воин с растрепанными волосами и лицом, покрытым шрамами, – и она вызывает у меня еще какое-то чувство. Да, печаль. Неописуемо глубокую. Но и могучую, взывающую к мести, хотя я и не понимаю почему.
– Я приказываю тебе: борись с моим отцом, – твердо произносит Лотти. – Что бы он ни делал с тобой, борись с ним. Помни, что он сделал со всеми этими людьми, нарисованными тобой. Или я… – Она оглядывается по сторонам в поисках подходящей угрозы. – Или Локо умрет. И Лэм.
– Лэм?
– Ты ведь помнишь Лэм? Лайонел меня с ней познакомил.
Я не знаю Лэм. Я не понимаю, о чем она говорит. Но я знаю, что не хочу смерти Локо и Лэм, кем бы они ни были. Что-то глубоко внутри меня отчаянно противится такой мысли. Но она сказала, что я должна бороться с ее отцом, а мне совсем не хочется этого теперь. Да если бы и хотелось, я не знаю, как это сделать. Себастьян Мидраут сильнее и умнее меня. Он совершенен. У меня нет шансов противостоять ему. Но похоже, я должна, если только так могут выжить Лэм и Локо.
– И как я должна бороться? – спрашиваю я.
– Используй воображение! – отвечает Лотти. – Самсон говорит: помни птицу.
Я держу эту мысль в голове во время дневных уроков, хотя она не имеет для меня никакого смысла. Помни птицу. Я замечаю, что рисую каких-то птиц в тетради, хотя и знаю, что не должна этого делать. Каракули бесполезны. Искусство бесполезно. И почему я должна помнить какую-то птицу?
После уроков я выхожу из школы и замечаю человека из моих размытых воспоминаний. Что-то шевелится во мне – это больше, чем узнавание. Внутри какие-то чувства, эмоции, и они опасны. Я наклоняю голову и присоединяюсь к толпе студентов, выходящих из Боско. Безопасность в количестве, так ведь говорят, верно? В прошлом это никогда не было верным для меня, но сегодня это так. И они принимают меня, эти студенты, потому что я стараюсь соответствовать. Всего-то и нужно было, что небольшое усилие. Просто перестать быть собой и стать такой, какой они хотят меня видеть.
– Ферн, – произносит мужчина, пробиваясь ко мне сквозь толпу.
Кое-кто шипит на него, они недовольны вторжением в безопасную стаю чужака, не слишком удобного. Один или двое бросают на меня мрачные взгляды, подозревая, что он хочет поговорить со мной.
– Оставьте меня в покое, – отвечаю я неживым голосом.
Его взгляд задерживается на косметике, скрывающей шрам. И что-то в нем как бы надламывается – он что, разочаровался во мне? А если это и так, какое мне дело?
– Давай поговорим спокойно, – произносит он наконец, – всего несколько минут. А потом я уйду, обещаю.
Люди вокруг меня продолжают двигаться, хотя некоторые толкают мужчину.
– Прекратите! – вдруг говорю я, сама себя удивляя. – Отстаньте от него!
– Да ты сама одна из них! – шипит на ходу какая-то девушка, и тут у меня возникает резкая боль в затылке, как будто мой мозг осуждает меня за то, что я выхожу из строя.
Следом за мужчиной я спускаюсь по ступеням колледжа, иду в тихий садик – это одно из крошечных дворовых пространств, каких немало в этой части Лондона, это общее пространство для домов, толпящихся вокруг. На одном из деревьев щебечет какая-то птица. Птица. Птица в серой мгле, давно…
– Самсон, – говорю я, наконец называя его по имени.
Откуда я знаю, что его зовут Самсоном?
– Ты помнишь. – Он улыбается и от этого становится еще красивее.
– Нет, – возражаю я, и острая боль в голове возвращается. – Нет, я не помню. То есть нечетко. Кто ты такой?
Самсон подводит меня к деревянной скамье в дальнем углу садика.
– Слушай внимательно, Ферн, – говорит он. – Мидраут где-то поймал тебя в ловушку. Мы сейчас ищем способ освободить тебя, Олли и Амину, но для этого нужно, чтобы брешь снова открылась. Все сообщества танов работают над этим. Но нам необходима твоя помощь. Ты можешь вспомнить что-нибудь, что было перед тем, как ты проснулась? Хоть что-нибудь?
Я качаю головой. Он спрашивает о снах, но я не вижу снов, больше не вижу. Сны бесполезны. Я должна думать именно так.
Однако ко мне возвращаются незваные отрывистые воспоминания. Женщина, опутанная змеями, ведет меня через бесцветное пространство. Через местность, настолько отличную от полного цветов сада, в котором мы сейчас сидим, что я нутром ощущаю эту разницу. Я говорю Самсону о том, что вспомнила, и описываю ту женщину, и какие чувства она меня заставила испытывать.