– Эллен. Думаю, это Эллен тебя поймала.
Он поднимает меня на ноги и что-то ищет в своем телефоне.
Боль в затылке расползается, ползет в плечи, вниз по спине. Она меня наказывает, твердит, чтобы я оставила Самсона, сдалась, приняла все.
– Нашел, – говорит Самсон, и моя рука сама собой находит его руку.
Я знаю, что не должна быть с ним. С ним я уязвима. С ним я – не часть стаи. Мы Другие. Но он также вызывает у меня чувство, что я вроде как принадлежу ему, а он – мне, и это чувство стоит любой боли.
21
Самсон приводит меня к внушительному зданию в глубине квартала и при этом непрерывно говорит. Его голос развеивает часть тумана в моей голове. Он говорит мне о том, что` Эллен сделала для меня как Хелен Корди и какие ужасные преступления она совершила в месте, называемом Аннуном, и каждое его слово отзывается вдоль моей спины уколами и жжением. Густая зеленая изгородь скрывает здание от дороги, словно оно пытается сделать вид, что его здесь нет. Ворота заперты, но Самсон подходит к интеркому. Он говорит раздельно, без малейших признаков акцента Южного Лондона. И смотрит на меня:
– Не хочу давать им какой-то повод не впустить нас.
По мере того как нарастает боль в моем теле, вспыхивают обрывки воспоминаний. Лэм, соображаю я наконец, – это лошадь. Лошадь, на которой я ездила, хотя представления не имею, где я могла бы ездить верхом в Лондоне. Мы не можем позволить себе уроки верховой езды. Самсон продолжает смотреть на меня. Мне кажется, он тревожится.
– Я в порядке, – говорю я, но он лишь качает головой.
– Ферн никогда бы не позволила вот так водить себя. Она бы сама шла вперед.
– Я и есть Ферн! – огрызаюсь я. – И я знаю, какова я.
Он улыбается:
– Вот это уже больше похоже на тебя.
Я выдергиваю руку из его руки, хотя исчезновение ее тепла вызывает у меня чувство утраты. Но в награду боль ослабевает. Однако я все равно иду за Самсоном, вместо того чтобы сбежать, как вроде бы предполагалось. Администратор с подозрением изучает взглядом Самсона, когда тот объясняет, что мы старые друзья Хелен Корди.
– Часы посещения уже закончились, – говорит он нам.
– Мы ненадолго, сэр, – просит Самсон.
Он по-прежнему говорит на аристократический лад, но этого явно недостаточно. Я не уверена, почему Эллен так важна для него, но ясно, что мы просто должны поговорить с ней. Я шагаю вперед и повторяю кое-что из того, что Самсон рассказывал мне по дороге сюда.
– Я студентка колледжа Боско. Она добилась для меня стипендии там, и мне бы очень хотелось рассказать ей, как у меня дела. Поблагодарить ее. Если вы не возражаете.
Мужчина откидывается на спинку стула и смотрит на меня куда более тепло, чем смотрел на Самсона.
– Она, вообще-то, вас не поймет, – предупреждает он, а потом, поскольку мы не трогаемся с места, вздыхает. – Ладно. Идите. Комната одиннадцать.
– Блестяще! – тихо говорит мне Самсон, когда мы поднимаемся по лестнице.
Комната обставлена скудно, но для спальни довольно просторна. В ней большое окно, выходящее в сад, где другие обитатели этого дома ухаживают за растениями. По обе стороны окна стоят стулья. Другой заметный предмет обстановки – кровать – аккуратно заправлена.
Эллен, сидящая на одном из стульев, никак не реагирует, когда мы входим в комнату и Самсон окликает ее по имени. Внешне она не слишком отличается от той женщины-политика, которая посетила меня после пожара три года назад и предложила помощь при поступлении в Боско. Но когда Самсон подталкивает меня к свободному стулу и я могу хорошенько рассмотреть лицо Эллен, я понимаю, что ее лицо расслаблено, а тело напряжено. Я поднимаю руку к собственному лицу. Что-то мне подсказывает, что и я сейчас выгляжу так же. Я будто чувствую излишнюю плотность своих костей, это заставляет меня держаться более прямо, чем в иных обстоятельствах.
– Поговори с ней, Ферн, – предлагает Самсон.
– И что я должна сказать?
Он хмыкает.
– Мисс Корди? – начинаю я, интуитивно чувствуя нарастающее раздражение Самсона.
Эллен с большим усилием отводит взгляд от окна, а я точно знаю, что она чувствует. Мне самой произнести хоть слово стоит героических усилий, это требует такого расхода энергии, что дело того не стоит. Лучше молчать. Потом ее глаза останавливаются на мне. Они давно уже пусты, и сейчас в них нет и намека на то, что она меня узнает. Потом она едва заметно наклоняет голову. И губами произносит что-то, хотя не слышно ни звука.
– Да, – продолжаю я. – Я дочь Уны.
И ко мне начинает возвращаться…
Эллен и моя мать были тесно связаны. Эллен… убила мою мать.
– Спроси ее о бреши, – подсказывает Самсон.
Я дергаю головой в его сторону, не отводя глаз от Эллен, словно спрашивая ее, слышала ли она его слова. Теперь она хмурится. Потом морщится, хватается за голову, выгибается, словно кто-то провел скребком по ее спине.
– Тебе тоже там больно? – спрашиваю я.
Она молча кивает сквозь боль. Потом что-то бормочет. Я опускаюсь на колени на пол и придвигаю ухо к ее лицу.
– Оно растет, – бормочет она. – Оно растет, растет, и ты не можешь его отрезать…
Самсон уже рядом со мной.
– Ты говоришь о змеях? – спрашивает он, однако настойчивость в его голосе заставляет Эллен умолкнуть.
Она съеживается, отодвигаясь от него.
– Если ты не можешь это отрезать, как остановить рост? – спрашиваю я, понимая только, что это очень важно для Самсона.
– Корень, – с трудом выговаривает она. – Вы должны уничтожить корень.
– А ты можешь помочь Ферн? – спрашивает Самсон. – Ты можешь помочь дочери Уны?
Эллен начинает трястись. Мелкая дрожь охватывает все ее тело. И я далеко не сразу понимаю, что она смеется.
– Я уже помогла, – отвечает она, наконец-то поднимая голову, и ее улыбка слишком похожа на гримасу боли. – Я его посадила в неправильном месте.
У нее вырывается короткий смешок, тут же оборванный криком боли. Ее наказывают за то, что она заговорила вслух, за неподчинение.
– Спасибо, – говорит Самсон.
Я молча подаю Эллен руку. Она смотрит на нее с непонятным выражением, но наконец ее пальцы тянутся к моим, – как ребенок, ищущий утешения в родительских объятиях.
– Я могу тебе помочь? – спрашиваю я.
Она наконец впервые смотрит на меня по-настоящему.
– Уничтожь корень, – вот и все, что она произносит.
Самсон уводит меня из комнаты, из здания, и мы начинаем говорить лишь тогда, когда отходим на значительное расстояние.
– Что ж, таков наш план, Ферн. Мне нужно, чтобы ты постаралась это помнить, что бы они с тобой ни делали, хорошо?
Я не совсем понимаю, что вообще происходит, но доверяю Самсону, и наконец ко мне возвращается достаточно воспоминаний, чтобы я поняла: со мной что-то не так. Что-то делает меня не мной. Я уже знаю, боль – это знак того, что я с этим борюсь, чем бы оно ни было. И если я примирюсь с этой пыткой, то, возможно, найду путь к самой себе.
Когда Самсон заканчивает изложение своего замысла, я делаю нечто такое, отчего боль, гнездящаяся в моей голове, стремительно перетекает в плечи и спину. Я притягиваю его к себе и целую, прижимаясь к нему всем телом. Я права: боль становится почти невыносимой. Но в одно мгновение я становлюсь более собой, чем была весь день. Вот где мое место. Я вспоминаю все: Аннун, Итхр, Тинтагель, брешь и колючих змей, опутавших похищенных рыцарей, опутавших меня.
Я отпускаю Самсона и отступаю назад, и туман уже грозит снова затмить мои воспоминания и мою решительность. Самсон смотрит на меня голодным взглядом.
– Привет, любовь моя, – улыбается он. – Как хорошо наконец-то встретиться с тобой.
Я ухожу от него, напряженная и терзаемая болью, и направляюсь к своему дому.
– Увидимся вечером, милая! – кричит он мне вслед.
Я в ответ поднимаю руку. Если я скажу что-то, боль лишь сильнее разнесется по моему телу. Тем поцелуем я уже сказала ему то, что хотела сказать.
Дома Олли сидит на диване, глядя прямо перед собой на экран телевизора, он напряжен и рассеян при этом. Я ощущаю нечто неопределенное, посмотрев на него, но теперь уже начинаю понимать, что это неестественно.
– С нами что-то не так, – говорю я брату.
– Да, – отвечает он. – Я становлюсь лучше.
– О чем ты?
И тут раздается звонок у входной двери. Снаружи стоит Киеран, вид у него измученный.
– Олли дома? – спрашивает он.
– Э-э-э…
Мне кажется, что брату не хочется видеть Киерана. И хотя я знаю, что это неправильная мысль, пульсация в затылке велит мне не впускать Киерана. Однако я отступаю в сторону и даю ему войти. Иду за ним в гостиную, где он стоит уже рядом с Олли.
– Почему ты не отвечаешь на мои сообщения? – спрашивает Киеран моего брата.
Олли в ответ только пожимает плечами.
– Это твой способ порвать со мной? – говорит Киеран. – Боже, да ты просто трус, Олли! Ты уже несколько недель отдаляешься от меня, но разве ты не мог бы просто сказать? Пытаешься свалить все на меня? Ладно, поздравляю, ты своего добился. Все кончено.
Олли не смотрит на Киерана, даже не шевелится, и я ощущаю, как гнев и боль расходятся от Киерана волнами, ударяясь о неподвижное тело Олли, как вода о скалу. Киеран стоит на месте еще мгновение, ожидая хоть какой-то реакции, но когда этого не случается, он нервно отступает назад и проскакивает мимо меня.
– Погоди… – говорю я ему в спину.
Он останавливается у двери.
– Что-то не так с вами обоими, – качает головой Киеран, и мне кажется, что он имеет в виду не то, что происходит в последний день или вроде того. – Побереги себя, Ферн. И позаботься о нем.
С этим он уходит, и дверь закрывается за ним далеко не тихо.
– Уж очень громко, – невыразительно произносит с дивана Олли.
Киеран прав. С нами что-то не так, и этой ночью я попытаюсь во всем разобраться.
22
Днем Самсон объяснил мне смысл зеркала, но я все равно потрясена, когда из него льется свет, стоит мне его открыть. Значит, вот почему я держала его в руке, когда проснулась. Я пытаюсь объяснить Олли, что у него тоже есть нечто в этом роде, но его это не интересует. Я надеюсь, что это не помешает плану Самсона.