По мере того как шелушится ее кожа, змеи падают с нее на мрамор Тинтагеля. Это ее последний дар нам.
Аптекари собирают змей в банки, пока Эллен старается протолкнуть через брешь остальное тело. Она словно смотрит на меня, пусть даже у нее уже нет глаз, и я понимаю.
– Помогите ей! – кричу я.
Множество рук тянутся к Эллен, чтобы втащить ее к нам, но потом звучит громкий голос:
– Я сделаю это, старая подруга.
Лорд Элленби отталкивает меня, подхватывает тело Эллен с огромной нежностью и осторожностью и переносит в свет Аннуна. Вся ее плоть рассыпается, змеи освобождаются, а Эллен вздыхает в последний раз – и уходит.
23
– Он ведь не может отпустить ее просто так… – тихо произносит лорд Элленби. – Ему придется найти другого на замену.
Пока рееви и рыцари остаются у краев сужающейся бреши, я падаю в объятия Самсона. У меня совсем не осталось энергии – старание выжить в сером пространстве истощило меня.
Найамх и Наташа подходят, чтобы проверить, как я.
– Амина? – спрашивает Найамх.
Я качаю головой. Наташа отворачивается.
– Сначала в госпитальное крыло, все объяснения – потом, – говорит Самсон, и на этот раз я не спорю.
Он задергивает занавеску у первой же свободной койки и помогает мне снять с ноющего тела тунику и мягкие кожаные легинсы. Моя кожа под одеждой – сплошные синяки и порезы.
– Ох, детка, что они с тобой сделали? – вздыхает Самсон.
Джин заглядывает за занавеску:
– Я должна осмотреть пациентку.
Она втирает прохладную мазь в синяки, потом с великой осторожностью исследует порезы.
– Они глубокие, – замечает она, посветив фонариком. – Но чистые.
– Как Олли? – спрашиваю я, морщась, когда Джин смазывает раны смесью золотарника и тысячелистника.
– Почти так же, как ты. – Она хмурится.
– Но?..
– У него порезы в самых разных местах, и они даже глубже, чем твои.
Я складываю два и два.
– Это была Эллен, – говорю я Джин и Самсону. – Она мне сказала, что внедрила змей в неправильное место. Думаю, это дало мне больше времени. А они, должно быть, в случае с Олли и Аминой посадили змей в правильные места.
– Ну, думаю, ты прекрасно справишься, – резко произносит Джин. Она позволяет мне встать с койки под присмотром Самсона.
– Ты, вообще-то, могла бы мне позволить отнести тебя в рыцарский зал, – говорит Самсон. – Никто не подумает о тебе плохо, а я буду выглядеть чем-то вроде романтического героя.
Но после всего я просто не могу встретиться с рыцарями в их зале и слышать вопросы и плач друзей Амины. К тому же я должна кое-кого навестить. Я заглядываю за занавеску, что скрывает Олли от любопытных глаз танов. Рядом с ним сидит Иаза, он сжимает в ладонях руку моего брата, склонив к ней голову.
– С ним все будет хорошо. Ему просто нужно отдохнуть, – говорит Иаза, когда я вхожу.
Лицо Олли сплошь в синяках и порезах. Уши выглядят так, словно их пропустили сквозь кофемолку. Но дыхание у него ровное.
Мы какое-то время просто сидим рядом с Олли, но потом Самсон наклоняется ко мне и шепчет, что лорд Элленби хочет поговорить со мной.
– Увидимся, когда проснемся, – говорю я Олли, сжимая его руку и плечо Иазы.
Когда мы добираемся до кабинета лорда Элленби, Самсон настаивает на том, чтобы на мое кресло положили подушки, иначе пострадают самые худшие из порезов. Потом я рассказываю лорду Элленби, Майси и Самсону обо всем, что произошло после того, как я этой ночью прошла сквозь зеркало, до того момента, когда они создали брешь. Потом наступает их очередь рассказывать мне о своих действиях.
– Это была идея Чарли, – начинает лорд Элленби, и я вдруг вспоминаю ее разговор со мной, в день накануне миссии. – Она подумала, что мы можем использовать силу Круглого стола и портала Тинтагеля, чтобы усилить Иммрал Олли и создать брешь в нужном нам месте. К счастью, за Олли и Аминой продолжали следить трекеры, так что мы смогли принять их сигналы, чтобы этим руководствоваться.
– Кстати, у тех тварей теперь есть имя, – говорит мне Самсон. – Мы их называем слуа.
Он делит слово на два слога, первый – долгое «слуу», второй – короткое «а». Я вспоминаю, что читала что-то об этих тварях в архивах. Предполагалось, что они нечто вроде кошмаров-вампиров, хотя в Итхре их считают смертоносными призраками непрощенных душ. Я думаю об Эллен и содрогаюсь.
– Бедная Амина, – вздыхает лорд Элленби. – Но она хотя бы не умерла как одна из них. Я хочу понять, что было в ней и в тебе, что не ладило со слуа. Если мы это выясним, это поможет нам победить их в следующий раз. Потому что, поверьте мне, будет и следующий раз.
Но я слишком устала, чтобы думать об этом прямо сейчас. Я хочу только отдохнуть, позволить себе пережить те чувства, что надвигаются. Я потеряла уже достаточно любимых, чтобы знать: смерти Амины и Эллен ударят по мне, и скоро.
Случается это после того, как я просыпаюсь. Следы на моем теле слабее, чем были в Аннуне, но я могу рассмотреть следы на запястье, в том месте, где змеи Эллен пытались оторвать мою руку от ее руки. Печаль по Амине ни с чем не смешивается, но что до Эллен, все гораздо сложнее. Я отчасти чувствую себя виноватой из-за того, что сожалею о ее гибели. В конце концов, она убила мою мать, и Рамеша, и многих еще. Она заслужила смерть, как никто другой. Но она ведь пыталась искупить вину. Эллен сыграла большую роль в том, что мы с Олли смогли вырваться живыми из того серого мира. И она дала нам змей. И если говорить о наших планах, именно она содействовала тому, что мы сумели добыть этих тварей.
Я роюсь в старых маминых дневниках. Я уже сто лет не заглядывала в них, но теперь меня успокаивают ее шифровки. Их было немного, записанных в течение примерно десяти лет, когда она использовала код, который я расшифровала через несколько месяцев после того, как присоединилась к танам. Она рассказывает о своей тайной жизни в Аннуне и говорит о дружбе с Эллен.
Утро почти кончилось, и я только что дошла до той страницы, где мама записала шифром: «Встретила человека, за которого собираюсь выйти замуж», когда на улице раздаются крики. Я отдергиваю занавеску на окне. Компания людей, в основном белых, в основном мужчин, с важным видом идет по дороге, злобно огрызаясь на каждого, кто осмеливается посмотреть на них. Я отшатываюсь. Они останавливаются перед домом Кристэла Мура, тычут в его сторону пальцами, всячески насмехаются. Я в неуверенности. Наверное, следовало бы позвонить в полицию, но что-то мне подсказывает, что пользы от этого не будет. В конце концов, Клемми ведь полицейский сержант, а она явно не сочувствует жертвам подобных нападений. Но потом банда идет дальше и исчезает из вида. Пока что неприятности не грозят.
Когда я возвращаюсь к записям мамы, в мою дверь стучится Олли. На его лице видны еще оставленные слуа шрамы, хотя в Итхре их можно объяснить отпечатками складок подушки. Но меня всерьез тревожат его глаза. Они налиты кровью, взгляд затравленный.
– Много ли ты помнишь? – спрашиваю я, когда он садится на стул у моего письменного стола.
– О том сером месте – не слишком много. Но я помню все, что делал вчера.
– А…
Я думаю о бедном Киеране, задетом и растерянном, ведь Олли даже не потрудился проявить любезность и должным образом расстаться с ним. Олли с несчастным видом берет открытый дневник мамы. На его лице сначала отражается растерянность, потом потрясение. Он смотрит на обложку.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
Олли бросает дневник и прячет лицо в ладонях:
– Я ужасный человек, Ферн.
– Неправда. Тобой управляли те штуковины. Я тоже вчера вела себя не лучшим образом. Тебе бы меня увидеть, когда Самсон меня отыскал. Я была с ним просто ужасна.
Олли смотрит на меня пустым взглядом, и впервые за какое-то время мы отдаляемся друг от друга. Я не знаю, то ли дело в том, что мы с Самсоном теперь встретились в обоих мирах, то ли что-то еще, о чем он мне не говорит. В любом случае это надо исправить, и я знаю как.
Я думала, что, как только я изложу Олли план действий и уведу из дома, он взбодрится, но брат все так же угрюм всю дорогу до дома Киерана. Это большой викторианский дом, стоящий вплотную к соседнему, – с выложенной плиткой дорожкой и аккуратными клумбами перед парадным крыльцом.
Пришлось трижды постучать в дверь, прежде чем нам открыли. Женщина, которую я приняла за мать Киерана, явно не слишком обрадовалась, увидев Олли, но тут уже и сам Киеран вышел к двери. Я отошла на другой конец дорожки, пока они тихо разговаривали.
– Ты вовсе не обязан вот так заглядывать ко мне только потому, что покопался в себе, – говорит Киеран.
– Я не поэтому здесь, – качает головой Олли.
Киеран какое-то время молчит, потом выходит за дверь и закрывает ее за собой. Я отворачиваюсь, стараясь дать понять, что я здесь не для того, чтобы подслушивать, хотя именно этим и занимаюсь.
– Я не должен был приходить, наверное, – продолжает Олли. – У меня сейчас кое-какие проблемы, но это не значит… Я хотел поступить правильно. Должным образом завершить…
– Опомнись, Олли! – фыркает Киеран. – Я вчера получил все, что нужно для завершения.
– Прости.
– Я уже иду дальше, – произносит Киеран так быстро и громко, что это заставляет меня заподозрить его во лжи. – Мне не нужны твои извинения, или зачем еще ты сюда явился.
– Ладно, – говорит Олли. – Хорошо. Я не хотел причинить тебе боль. Мне жаль, что я так вел себя. Понимаю, ничего уже не вернуть, но хочу, чтобы ты знал: ты заслуживаешь лучшего. Просто у меня нет сил и дальше бороться. Это слишком… Мне жаль…
Олли уходит. Киеран стоит, выпрямившись изо всех сил, но никого не обманул бы его взгляд, устремленный в спину удаляющегося Олли. Я взмахиваю рукой – это мое собственное извинение и прощание – и иду за братом, когда тот бросает свою первую любовь.
24
Когда из общей картины исчезает Киеран, я ожидаю, что Олли будет проводить больше времени с Иазой. Но вместо того, чтобы вернуться в объятия Иазы, когда мы в эту первую ночь ступаем с платформы на землю Тинтагеля, Олли лишь машет ему рукой в знак приветствия и объясняет, что ему нужно подготовиться к патрулированию. Я неловко следую за ним, мимо растерянного Иазы. Но мой брат вовсе не готовится к патрулю, он о чем-то болтает с Рейчел.