– Что все это значит? – раздраженно спрашиваю его я.
Он ведь явно хотел расстаться с Киераном ради Иазы, а теперь его избегает. И к чему он стонал по поводу того, что стал плохим человеком, если ведет себя точно так же?
– Я говорил с Рейчел о ее блестящей работе, – беспечно отвечает Олли.
– Ну, ничего особенного в том не было, – возражает Рейчел.
– Ничего особенного? – удивляюсь я. – Ты, пожалуй, спасла лорда Элленби от похищения, прежде чем смогли бы мы.
Рейчел лишь качает головой.
– Да ладно, Рейчел, зачем ты так? – мягко спрашиваю я. – Я знаю, Майси предложила тебе место стража. И ты готова его занять. Ты ведь так мечтала…
– Нет, неправда, – перебивает меня Рейчел.
Я придвигаю свободный стул и сажусь к ее письменному столу лицом к ней, чувствуя себя кем-то вроде директора школы.
– Почему ты решила, что не заслужила это место?
Рейчел прикусывает губу и что-то чертит на листе бумаги.
– Просто я не думаю, что заслужила повышение, поскольку помогла Мидрауту получить власть, вот и все. Мне повезло, что мне хотя бы разрешили остаться.
Я смотрю на нее во все глаза. Еще до сражения на Трафальгарской площади Мидраут, как обнаружилось, промыл мозги нескольким танам, и в том числе Рейчел, и они помогли вернуть ему шкатулку-загадку, что вознесла его к власти. Никто из них понятия не имел, что он их использует, до полного выяснения всего. А я-то думала, что Рейчел отказывается от повышения из преданности, но все куда хуже. Она отказывается из-за чувства вины.
– Ты ведь шутишь? – говорю я. – Лорд Элленби тоже помог Мидрауту… хочешь, чтобы и он ушел в отставку?
– Нет, конечно же нет.
– Ты тогда не владела собой. Ты ни в чем не виновата.
– Но должна же быть причина того, что он выбрал меня. Должна быть какая-то слабость, что сделала меня легкой мишенью. А если это так, то нельзя возлагать на меня больше ответственности.
– А тебе никогда не приходило в голову, что Мидраут выбрал тебя потому, что ты дружишь со мной и Олли, а ему хотелось помучить нас? – спрашиваю я.
Рейчел размышляет над этим.
– Думаешь, такое может быть?
– Я не знаю, но это куда более вероятно, чем то, что он посчитал тебя слабой. Он мог выбрать тебя еще и потому, что счел угрозой. Это нечто вроде извращенного способа выразить уважение.
Мои слова явно производят на Рейчел некоторое впечатление, но у меня хватает ума не нажимать сильнее. Будь я на ее месте, я бы уперлась и стояла на своем, ощутив давление.
– Подумай об этом, – вот и все, что я говорю.
Рейчел, похоже, так и делает, потому что через несколько дней Майси отводит меня в сторонку:
– Не знаю, чего ты ей наговорила, но с нового года я наконец получаю еще одного стража. Спасибо.
Хотя бедеверы радуются за Рейчел, ее неминуемый перевод вызывает и смешанные чувства. Поскольку в последний Самайн не появились новые сквайры, придется призвать одного из отставных харкеров. Если точнее, призвать Бена.
– Не-е-ет! – стонет Неризан, когда мы узнаем эту новость.
Бен уже прославился как придирчивый всезнайка, который никого не слушает. Его внучка, Франки, жутко стесняется деда. И когда нам сообщают новость, она ненадолго созывает нас.
– Я постараюсь его придерживать слегка, ради вас. Он ведь действительно в свое время был неплох, вы знаете.
Никого из нас это не убеждает.
– Может, мне следует попросить перевести меня в харкеры, – как-то ночью шутит Иаза. – Пожалуй, я бы справился лучше, чем Бен.
Но Олли только тихо улыбается и отворачивается. Иаза точно так же смущен поведением моего брата, как и я, но, когда бы я ни пыталась заговорить об этом с Олли, он просто огрызается. Разрываясь между братом и другом, я выбираю трусливый путь и предпочитаю проводить почти все свое время в Аннуне с Самсоном. Это нетрудно, учитывая, что, когда мы не в патруле, мы каждое мгновение проводим или в объятиях друг друга, или в поисках ключа, который может заново завести мой Иммрал.
Мы теперь имеем свободный доступ еще и в архивы Оксфорда, кроме архивов Тинтагеля, работаем вместе с командой, занятой поисками Грааля. Почти каждую ночь мы стучимся в дверь лорда Элленби и выбираем ту дверную ручку, которая приводит из глубины его кабинета в сад оксфордской штаб-квартиры. Когда мы пробираемся по обширным подземельям замка, что тянутся на мили под городом, нас сопровождает Ашер. Как оказалось, у Ашера почти такая же необъятная память, как и записи, которые он помогает содержать в порядке. Нам нужно лишь упомянуть какую-нибудь цитату из любой книги, и он тут же находит все, что может иметь к ней отношение.
Вот так мы и нашли это.
Я просматривала один древний манускрипт, где предположительно содержались подробности об экспериментах некого рееви с разными видами Иммрала. Все, что я могла понять, продираясь сквозь архаический язык, так это то, что упомянутый рееви легко поддавался внушению и едва ли был ученым. Дойдя до страницы, покрытой невразумительными математическими уравнениями, я бросаю манускрипт в груду «бесполезных» и продолжаю кокетничать с Самсоном, придвигая к себе новую стопку книг.
Взгляд Самсона останавливается на уравнениях. Он хмурится:
– Что это такое?
Я объясняю, что там предположительно содержится.
– Но это ерунда, – говорю я.
– Я так не думаю, Ферн.
Самсон просматривает цифры. Джин откладывает свою книгу – я мельком замечаю ряд изображений рыцарей, исполняющих упражнения нарастающей сложности, и в итоге один из них, похоже, ударяет себя кинжалом в живот. Я отвожу взгляд от отвратительной картинки, и мои руки начинает странно покалывать. Мы с Джин ждем приговора Самсона.
– Дерьмо, – тихо бормочет он. – Дерьмо-о-о…
– О, пожалуйста, не стесняйся в выражениях, если тебе так хочется, – замечает Джин. – Мы можем и подождать.
– Извините. – Самсон наконец смотрит на нас. – Эти уравнения… из них следует, что Иммрал можно передавать от человека к человеку.
– Невозможно, – возражает Джин. – Ты или рождаешься с ним, или нет.
– Ты можешь с ним родиться, но это не значит, что ты должен с ним умереть, – говорит Самсон, и его пальцы скользят по выводам. – Если я прав, иммрал может передать свою силу кому-то еще.
Джин подзывает Ашера, и мы сообщаем рееви новую информацию. Ашер кивает:
– Тот рееви проделывал и другие эксперименты, если я не ошибаюсь. Давайте посмотрим, удастся ли мне все найти.
Не думаю, что когда-либо еще ощущала, что минуты тянутся так долго. Но вот Ашер возвращается с другим тонким томом, написанным той же рукой. Мы вчетвером жадно склоняемся над книгой. Мое сердце колотится так тревожно, что я с трудом могу читать.
– Вот оно! – восклицает Самсон, показывая на новые диаграммы. – Эти результаты говорят, что когда некий иммрал высасывает силу у другого, то получатель становится непропорционально могучим.
– Что значит – непропорционально? – спрашиваю я.
Самсон придвигает к нам два стакана и каждый из них наполняет на треть лотосовым соком.
– Вот у нас два иммрала, – поясняет он.
Потом переливает сок из одного стакана в другой, и второй оказывается полон на две трети, а первый – пустым.
– Когда этот иммрал передает свою силу другому, какое количество силы должен иметь получивший, как вы думаете?
– Вдвойне против того, что было прежде, – говорит Ашер, – или сколько там имел отдающий.
– Неверно! – возражает Самсон. Он льет сок из кувшина во второй стакан, наполняя его до краев. – Вот что происходит! Процесс вроде как стимулирует рост.
– Ладно, это очень интересно, но нам ничем не поможет, – качает головой Джин. – Мидраут – единственный иммрал, которого мы можем обокрасть, но все мы знаем, к чему приведет такая попытка.
Я хлопаю по столу:
– Есть еще кое-кто, Джин! Ты помнишь ту запись, что обнаружила в Тинтагеле? Женщина из Аргентины?
– Да, – усмехается Джин, – София Паррьего. Та, которая отказалась использовать свою силу.
– Она, может, этого и не хочет, – говорю я. – Но я определенно хочу.
25
Мое лихорадочное возбуждение по поводу того, что мы обнаружили, продолжается вплоть до Рождества. Никто не может выяснить, что произошло с Софией после того, как она отказалась использовать свой Иммрал. Лорд Элленби связался с аргентинским эквивалентом танов, но и они не могут нам помочь. Судя по всему, она исчезла вскоре после того, как ушла из танов в 1960 году, когда была еще подростком.
– Мы продолжаем искать, – говорит мне Самсон, но я стараюсь не слишком надеяться.
Несколько блаженных недель мой Иммрал казался совсем близким. Я пытаюсь вместо него сосредоточиться на Рождестве. Это будет впервые за несколько лет, когда папа, Олли и я проведем его лишь втроем. У меня возникает странное желание защищать папу, который не упоминал о Клемми с тех пор, как она ушла. Он теперь бродит по дому с видом более одиноким, чем когда-либо.
В Боско я провожу теперь куда больше времени в классе рисования, обычно вместе с Чарли.
– Лайонел хочет, чтобы я присоединилась к рождественскому празднику, – говорит она, когда я заканчиваю подарки для папы и Олли.
Чарли не позволяют покидать ее комнату в Тинтагеле из страха, что она может невольно рассказать что-то своему отцу. Но если лорд Элленби думает, что для нее безопасно спуститься вниз, то кто я такая, чтобы возражать?
– А ты сама хочешь? – спрашиваю я.
– А как это будет? Придет много людей?
– Да. Но в основном все они очень милые. И это говорю тебе я. Ведь я не считаю многих людей милыми.
– Это будет в первый раз, – улыбается Чарли. – Я пойду на праздник как Чарли, а не как Лотти. Как ты думаешь, все меня осудят за то, что я его дочь?
Я откладываю в сторону инструменты для скульптуры:
– Если честно, да, кое-кто осудит. Но это не значит, что они плохие или что они не могут изменить свое мнение.
Чарли задумчиво кивает.