Он снова поворачивается ко мне:
– Ферн, могу я тебя познакомить с Софией Паррьего? Señora, esto es Fern King[14].
София Паррьего – иммрал, отказавшийся от своей силы много лет назад. Та, которую мы много недель пытались найти. София склоняет голову и опускается в кресло.
– Так вы ее нашли? – Я изумленно смотрю на Софию.
– Нет, это она нашла нас, – удрученно признается Самсон. – Я попросил Наташу и Найамх добавить к их сайту сообщение, как раз перед тем, как его удалили. И она его увидела, когда сайт разлетелся, как вирус.
Я смотрю на лорда Элленби, пытаясь понять его реакцию на новость о том, что наши рыцари выложили в Интернет Итхра всю правду об Аннуне, – но он как будто бы смирился и даже развеселился.
– Она дала о себе знать аргентинскому эквиваленту сообщества танов, и вот она здесь.
– Блестяще! – говорю я, и надежда во мне оживает.
– Да, но зачем я здесь? – спрашивает София, а Наташа переводит.
– Мы бы хотели попросить вас, – начинает Джин, и ее голос звучит обаятельнее обычного.
Она объясняет всю затруднительность нашего положения – что нам очень нужно, чтобы мой Иммрал вернулся.
– Мы знаем, есть некий процесс передачи Иммрала… – Джин сбивается, явно неуверенная, велика ли дерзость просить Софию отдать ее силу, словно это последняя шоколадка в пакете.
– Ах, – говорит София, – так вы хотели, чтобы я отдала вам свою неиспользованную силу?
Она с интересом рассматривает меня и Олли, ее пристальный взгляд проникает в наши глаза и под кожу. И тут я замечаю – ее собственные глаза не фиолетовые. У меня все падает внутри. У нее нет Иммрала. Как такое может быть? Не гаснет ли Иммрал от неиспользования? Или исчезает с возрастом?
– Да, должен признать, мы надеялись именно на это, – говорит лорд Элленби. – Но похоже, мы опоздали.
Он пришел к тому же выводу, что и я.
– Действительно, – улыбается София. – Боюсь, вы опоздали на семнадцать лет.
– О чем это вы? – спрашивает Олли.
– О том, – теперь София с запинкой говорит на английском, – что я уже отдала свой Иммрал. Я отдала его тебе. Ты владеешь моей силой, мальчик.
28
2005 год
Это потребовало некоторых трудов – найти в Аннуне портал между Лондоном и Аргентиной. Конечно, существовали порталы, что вели по всему миру, рассыпанные по городу, но отыскать их оказалось непосильной задачей для рееви, поскольку эти порталы слишком быстро меняли места. Уна не могла позволить, чтобы рееви открыли ее план, так что ей пришлось абсолютно самостоятельно все изучать. Не важно, ей уже приходилось такое делать. И волнение от поиска новых мест в Аннуне не ослабевало. В конце концов, когда Уна в последний раз отправилась вот так блуждать, она нашла любовь своей жизни. И это говорило в пользу того, что поиск может снова завершиться удачей. Кроме того, у нее теперь имелась новая цель, зреющая внутри ее. Две новые цели. Они с Ангусом узнали это несколько недель назад. Новость еще более вдохновила Уну в ее идее – раз и навсегда сделать мир безопасным, освободить от таких, как Мидраут, и всего того, что убивало ее друзей.
Но все повернулось так, что найти портал в Аргентину стало легкой частью работы. А вот найти ту женщину оказалось невозможно. Уна связалась с южноамериканскими танами, но они не смогли помочь. Но у Софии все еще оставался ее портал, и это давало Уне надежду, что она где-то в Аннуне, возможно, как авентур. От Уны потребовались все ее исследовательские способности, чтобы выследить Софию. А когда она наконец нашла ее, София оказалась вообще не в Аргентине.
Она была в Антарктике, рядом с ледяной пещерой, сверкавшей, как драгоценный кристалл. Уна сначала заметила ее сидящей на корточках рядом с глубокой прорубью – София терпеливо ловила рыбу. Она не подняла головы, когда к ней подошла Уна, но сама Уна ощутила ее присутствие издали, как притяжение магнита. Именно так она поняла, что нашла нужного человека, – то же самое чувство возникало у нее в присутствии Мидраута. Чувство, что она не владеет собой. Чувство, которое ей никогда не нравилось.
Уна поклонилась, и София рассмеялась:
– Вот именно от такого поведения я и хотела сбежать.
Испанский Уны был слабоват, так что ей понадобилась пара мгновений, чтобы понять слова Софии. Она улыбнулась и села напротив женщины, глядя в прорубь. И вдруг из воды выскочило некое белое существо с черными выпуклыми глазами, смотревшими совершенно по-человечески, – оно щелкнуло зубами и снова исчезло под водой. Уна от неожиданности отшатнулась назад.
– Не обращай внимания на нингена, – сказала София. – Ему нравится время от времени проверять меня. Убеждается, что мне ничто не грозит.
– Вы, скорее всего, знаете, зачем я здесь, – произнесла Уна на ломаном испанском.
– Да, знаю, и ты не первая пришла ко мне с такой просьбой. Вас много таких, кто одержим идеей, что Иммрал – единственная вещь, которая может сделать мир мирным. Вы же – любой из вас – понятия ни о чем не имеете, хотя и знаете, какой разрушительной может быть эта сила.
Уна наклонилась вперед:
– Загляни в мою душу. Ты увидишь, что я отлично знаю, насколько это опасно. Я рискнула жизнью, чтобы свергнуть единственного другого иммрала в этом мире. Я все увидела тогда, когда едва ли кто еще это понял. И кое-что сделала для этого.
София тоже наклонилась, в ее фиолетовых глазах заиграл странный свет.
– Я заглянула в твою душу, как только ты села рядом, юная женщина. Ты думаешь, что можешь скрыть от меня свою истинную природу, так же как скрыла от Себастьяна Мидраута? Сила того молодого человека несравнима с моей, уж поверь. Я вижу тебя, Уна Горлойс. Я вижу тебя.
Уна не могла отвести взгляд от Софии, хотя ей хотелось убежать. Она не могла не слушать того, что говорила София, и всем нутром чувствовала истинность ее слов.
– Я вижу твое себялюбие и то, как ты прячешь эгоистичность под плащом стремления помочь. Я вижу, что твоя жажда знаний не есть истинная любознательность. Она всегда служит к твоей собственной пользе. Так что, когда ты говоришь мне, что хочешь получить мой Иммрал для того, чтобы избавить мир от Себастьяна Мидраута и подобных ему, я скажу тебе вот что: ты сама такая же, как он. Ты в точности похожа на него, и если бы ты получила мой Иммрал, ты бы не изменилась. И ты сама это знаешь, Уна. Ты это знаешь, поэтому ты и ненавидишь себя за это, и гордишься этим тоже. Я вижу тебя, и я не отдам свою силу такой, как ты.
София слегка откинулась назад, продолжая сидеть на корточках.
– А теперь можешь уходить, юная леди.
Это был приказ, ему следовало подчиниться без колебаний. И Уна ушла, проделав обратный путь в Итхр, где лежала без сна до самого рассвета, думая обо всем том, в чем обвинила ее София, и понимая, что это действительно правда.
Но она вернулась туда. Как только у нее появлялось свободное от патрулей время, а иногда и вместо них, она снова добиралась через все возможные порталы в мистическую Антарктику. И каждый раз, приходя, она просто сидела, иногда возле проруби во льду, иногда в пещере Софии. Она или молчала, или время от времени задавала вопросы. И каждый раз разговор заканчивался тем, что София сообщала ей еще какую-то правду о ней самой. И всегда неприятную. Недостатки Уны обнажались, как никогда прежде. Это был своего рода мазохизм. Но это было важно. Кто-то наконец заставлял ее расследовать собственные преступления. Кто-то наконец напоминал ей о пределах ее сил. И кто-то показывал ей путь возвращения.
Постепенно Уна отказалась от мысли получить Иммрал Софии. Сначала потеря казалась болезненной. Она ведь держалась за надежду, что сумеет изменить мысли Софии, если будет раскачивать их так и эдак, демонстрируя как можно больше раскаяния. Искупление по нарастающей. Это ведь должно было стать подходящим способом заполучить свое. Торг становился полностью альтруистическим. Заслужить абсолютную силу в момент, когда она уже больше ее не желала. Но Уна знала – и София знала, – что такой путь не откроется перед ней. В ней всегда осталась бы доля мошенничества.
А потом наступила ночь атаки трейтре, и Уна едва избежала гибели. Как только аптекари зашили ее руку, она вдруг отправилась не в Итхр, а в Антарктику и там с трудом пробивалась сквозь снежную бурю, – она не знала, возникла ли эта буря из-за сумятицы в ее собственном уме, или это был способ Софии повернуть ее назад, или просто часть Аннуна. Уна каким-то образом все-таки нашла дорогу к ледяной пещере и села, одинокая и дрожащая, у проруби. Она ждала, как ей казалось, несколько дней, хотя реально это могло быть лишь несколько минут в Итхре. Она ждала, пока рана на ее плече не начала обильно кровоточить, так что снег у ее ног стал алым.
В этот момент Уна подняла голову и обнаружила, что София рядом. Что она, вообще-то, сидит рядом с ней, а не напротив. София молча распахнула объятия, и Уна кинулась к ней и заплакала. Она рыдала, как не рыдала даже тогда, когда много лет назад узнала о смерти отца, в тот вечер, когда познакомилась с Ангусом. Она оплакивала Эллен, Клемента и остальных павших друзей. Она плакала по жизни, которую чуть не потеряла, и по нерожденным еще жизням, которые подвергла опасности. Она плакала, потому что понимала: пришло время уйти из рыцарей. Время оставить все, и Уна ненавидела себя за то, что негодовала из-за этого.
Наконец София отерла ее щеки жестким мехом своей куртки, и Уна встала и отправилась обратно в Итхр. Женщины не сказали друг другу ни слова. Но что-то между ними изменилось. Уна не возвращалась несколько дней. Достаточно долго, чтобы передать свою записку лорду Ричардсу и сообщить о своем уходе Лайонелу. «Слава богу», – только и сказал он. Когда Уна вернулась в Антарктику, она собиралась лишь попрощаться, и все. Она хотела просто поблагодарить Софию за все, что та сделала, – за ее утешение, но в основном за ее проницательность.
Но когда Уна прибыла туда и увидела, что София ее ждет – стоит перед пещерой, словно знала, что это последняя встреча, – Уна не удержалась от вопроса. Однако не успела она открыть рот, как София сказала: