Чарли крепче прижимает к себе Локо, пес скулит и трясется при виде человека, убившего его в Итхре.
Мидраут протягивает дочери руку, вся сила его харизмы выплескивается на нее.
– Иди сюда.
Чарли колеблется, по ее лицу пробегает прежнее выражение покорности, оно становится опустошенным. Но прежде чем я успеваю вмешаться, она обретает голос:
– Меня зовут Чарли. Я никогда больше не послушаюсь тебя.
– И почему же?
– Ты убил мою собаку! – резко бросает Чарли. – Ты убил Локо и обвинил в этом меня!
Мидраут опускает руку. Он пристально всматривается в дочь, и тут его взгляд переходит на меня. Я читаю в нем вызов. Потом он наклоняет голову в сторону Чарли:
– Какая собака?
Чарли фыркает:
– Ты хочешь сказать, что…
Она умолкает, ее руки слабеют, Локо падает на землю. Он лежит, растерянный, и жалобно скулит. Иммрал Мидраута направлен не только на Чарли, но и на всех нас.
Какая собака? Какая собака? Какая собака?
И правда, какая собака? Я смотрю на остальных, никто из них не понимает, что происходит. Их взгляды скользят мимо существа у ног Чарли. Они не могут увидеть Локо. Мидраут стер память о нем. Локо снова жалобно повизгивает, с тихим стуком колотит хвостом по земле… прежде чем исчезнуть. Локо растворился.
– Ты не смеешь! – говорю я и прижимаю левую ладонь к кулаку Чарли, правую – к руке Наташи, что стоит по другую сторону от меня.
Я посылаю им свои мысли, мои собственные воспоминания о Локо: вот он у камина в рыцарском зале, вот он в саду, гоняется за палками… Я помню, что говорила Чарли об одной из историй из «Питера Пэна». Смерть феи Динь-Динь.
Я верю в фей.
Мои друзья поначалу сопротивляются. Я ощущаю вкус Иммрала Мидраута, сильный, железистый, как кровь, горький и опасный, как бензин, – он внутри моих друзей. Их умы не постигают мир, где Локо вечно жив.
Какая собака? Какая собака? Какая собака? – бьется в их умах мантра Мидраута.
Он прямо здесь! – думаю я, извлекая воспоминания из глубины подсознания Чарли. Память о том, как она его растила и тренировала, гуляла с ним вдоль Темзы, позволяя псу прыгать вокруг нее. Я вытягиваю все это из нее, а потом раскидываю наружу, как огромный купол, повелевая памяти о Локо разноситься по Аннуну и дальше, сквозь бреши в Итхр. Сновидцы по всей стране, по всему миру вдруг видят, как их облизывает маленькое глупое существо с черными пятнами на белой шкуре или как они бросают ему игрушки, обнимают его.
Звонкий лай раздается по всему городу: это рассветный хор, когда солнце встает и завершается ночь. Многочисленные Локо вокруг нас, везде. Чарли смотрит вниз и видит своего пса, его возрожденный хвост бешено виляет, а она моргает, избавляясь от тумана в глазах. Лорд Элленби бешено смотрит на Мидраута, потом улыбается мне. Чарли поднимает Локо и прижимает к себе, целуя в теплую мордочку.
– Вот эта собака, – говорит она отцу, и ее голос звучит уверенно. – Ты не убьешь его снова.
Змеи шипят, но объединенное воображение лорда Элленби и Чарли удерживает их.
– Портал поблизости открыт, – сообщает нам Майси. – Бегите туда, а мы посмотрим, получится ли закрыть его сразу за вами.
Но я наблюдаю за Мидраутом. Выражение его лица не меняется, но я чувствую, как в нем бушует ярость. Слышу его мысли: Какая наглость! Моя собственная плоть и кровь мне не повинуется! Как она смеет? КАК ОНА СМЕЕТ?!
Я понимаю, что должно случиться, но уже не могу это остановить.
– Чарли, беги! – кричу я, но слишком поздно.
Мидраут выбрасывает в сторону дочери сжатый кулак, струя чистого Иммрала, приправленного ненавистью, мчится прямо к ней.
Лорд Элленби бросается вперед, прикрывая собой Чарли, подхватывает ее на руки, словно она малый ребенок. Потом беззвучный удар, когда выстрел Мидраута попадает в его широкую медвежью спину – и вышибает из него жизнь.
Все кричат. Чарли визжит, цепляясь за тело того единственного человека, который обращался с ней как с дочерью. Обнимаю их обоих, но не знаю, пытаюсь ли утешить, или прикрыть, или я просто упала духом.
– Надо бежать! – кричит Самсон.
Лорда Элленби уже нет в живых, и защита, которую они создавали вместе с Чарли, рухнула, слуа приближаются. Мидраут стискивает кулаки, готовый дать новый залп по непокорной дочери.
– Надо уходить! – говорю я Чарли, но она даже не шевелится. Тогда я продолжаю куда резче, чем следовало: – Не умер же он напрасно! Идем!
Она позволяет мне и Олли оттащить ее от лорда Элленби. Локо прыгает за нами, когда я поднимаю Чарли в воздух, едва успев избегнуть нового удара Мидраута. Я загоняю горе в глубину ума, сосредоточиваюсь только на том, чего хотел бы лорд Элленби, – живыми добраться до Тинтагеля. Увести отсюда Чарли. Я слепо повинуюсь указаниям Майси. И потом вижу это: портал. Он доставляет нас достаточно близко к Ватерлоо, и мы можем вернуться к туннелю, что тянется к Тинтагелю. Все молчат, тени под землей так же глубоки, как наша печаль. Я всю дорогу крепко сжимаю руку Чарли. Пусть теперь у нее нет отца, но сейчас я буду ее проводником.
Но вот наконец туннель поворачивает вверх, и мы оказываемся в кабинете лорда Элленби. Каждый предмет обстановки, каждая вещь напоминают мне о нем: графин, широкий стол красного дерева, книги на полках вдоль стены…
Я отпускаю руку Чарли только тогда, когда на нас надвигаются Джин и другие аптекари.
– Я в порядке, – говорю я, ни к кому в особенности не обращаясь. – Я в порядке…
Мне нужно уйти отсюда.
– Увидимся завтра, – говорю я Самсону и бросаюсь вон из комнаты, к порталу, который вернет меня в Итхр.
– Ферн? – настигает меня крик Самсона, пронзительный, одинокий. – Ферн!
Я не могу оставаться здесь. Может, я и нужна Самсону, но есть и кое-кто еще, кто нуждается во мне больше. Я мчусь через замок, не обращая внимания на Рейчел и Майси, зовущих меня, не обращая внимания на толпу танов, жмущихся друг к другу в ужасе от вести о смерти лорда Элленби, которая захлестывает, как наводнение, затопляет замок…
Просыпаясь, я все еще сжимаю в руке зеркало, а мои щеки мокры от слез, пролитых мной в Аннуне. Наскоро одеваюсь и выскакиваю из дома на сумрачную улицу. Вокруг тихо, все залито бледным серым светом, клочки тумана плывут в парке напротив. Все еще ходят ночные автобусы, и я запрыгиваю в один из них как раз перед тем, как он отходит от остановки. Другие пассажиры враждебно таращатся на меня, но мне плевать. Я полностью сосредоточена на некой тропе в нескольких милях отсюда. Когда мы подъезжаем туда настолько, насколько позволяет маршрут автобуса, я выхожу и бегу в Олимпик-парк, прямиком к тому каналу и мосту, где жил мой командир.
Он там, закутанный в груду старых одеял, лежит между пластиковыми мешками, набитыми одеждой. Он сжался в комок. Издали я могу вообразить, что он просто спит… просто дремлет. Может быть, удар Мидраута не имел целью убить, а только оглушить? В конце концов, метил-то он в свою дочь… ведь не хотел же он действительно убить ее? Наверняка это было просто наказание: предупреждение, а не смертный приговор. Я цепляюсь за пустую надежду.
И опускаюсь на колени рядом с ним.
– Сэр? – шепчу я. – Сэр, пожалуйста, проснитесь.
Одна его рука, морщинистая и мозолистая, лежит поверх одеяла. Я робко кладу на нее ладонь. Она холодная. У меня сжимается горло, я продвигаю палец к запястью в поисках пульса. Его нет. Я обнимаю его за плечи и ухом ощущаю холод бородатого лица. Лорд Элленби ушел. Возможно, он потерял своих детей в Итхре, но он приобрел сотни их в Аннуне, и мы все без него потеряны.
41
Проходят часы, прежде чем «скорая» приезжает по моему звонку.
– Какой смысл? – слышу я одного из парамедиков, когда они кладут тело лорда Элленби на носилки и катят их к дороге, где ждет машина.
– У тебя сердце есть? – говорит его напарник. – Девочка вне себя.
И они оба оглядываются на меня, пытаясь понять тайну связи умершего бездомного и подростка со шрамом и фиолетовыми глазами.
Мне дали номер, чтобы позвонить насчет похорон, и я иду обратно домой через восточную часть Лондона, которая тянется без конца. Я буквально выжата. Кажется невозможным, что Тинтагель будет стоять по-прежнему, когда я этой ночью вернусь в Аннун. Конечно же, без своего командира он просто развалится, камень за камнем…
Олли с тревогой выглядывает из своего окна, когда я, онемевшая и почти бесчувственная, бреду по улице. Увидев меня, брат бежит к двери, выскакивает наружу, обнимает меня.
– Я боялся, что ты сотворишь какую-нибудь глупость, – бормочет он.
– Может, и так, – отвечаю я, когда он ведет меня в дом.
Я рассказываю ему все, что мне известно о жизни лорда Элленби в Итхре. Это совсем немного, понимаю я теперь, – я ведь не расспрашивала его подробно о семье, которую он оставил, потому что не мое дело было допытываться. Но теперь, когда я думаю об этом, то понимаю, что, кроме меня, только Чарли известно, кто он таков. Теперь организация похорон ложится на меня. И я чувствую себя неким самозванцем. Не я должна исполнять этот страшный и почетный долг. Это должна быть Чарли или, куда лучше, его жена и дети, не знающие, что он умер или почему он на самом деле оставил их много лет назад. Но я не знаю, сумею ли я их найти, и я никак не смогу добраться до Чарли в Итхре.
– Мы обязаны сделать так, чтобы все это не было напрасным! – яростно восклицает Олли, когда мы обсуждаем наше проникновение на Даунинг-стрит. – Должно же что-то быть в тех документах, что подскажет, чего теперь хочет добиться Мидраут!
– Мы должны дать людям время оплакать лорда Элленби, – говорю я и добавляю: – Как там Самсон и Чарли?
– Самсон действует, как всегда, энергично и молча. А у Чарли была истерика, когда ты ушла. Она кричала, что это она во всем виновата. Мы понемногу сумели ее успокоить, но это было трудно. Она думала, что ты ее проклинаешь.
Да, это правда, что лорд Элленби мог остаться в живых, если бы там не было Чарли, но какой смысл раздумывать об этом теперь? Какой с